— Конан дружен с Дэви Вендии Жасминой, — отвечал Зулгайен. — Это она просила его отыскать свою маленькую дочь.

— Почему же — его, а не своих бравых кшатриев?! — не без насмешки спросила Ассинджа.

Зулгайен тоже усмехнулся, широко обнажив безупречно ровные белые зубы. Ему, как истинному туранцу, и тем паче полководцу Ездигерда, было вовсе не чуждо посмеяться над хваленной вендийской армией.

— Что ж, — отсмеявшись, протянул он. — Должен успокоить тебя. Конечно же, на поиски принцессы были посланы отряды вендийских воинов. Только вот, видимо, не слишком-то Дэви на них уповает! Конан же — ее преданный друг, Она хорошо знает о его отваге, силе… Да, он и не глуп вовсе, этот киммериец! — с искренним восхищением добавил полководец.

— Хорошо, — с расстановкой начала Ассинджа, причем с такой подчеркнутой холодностью в голосе, будто снова намеревалась возразить мужу. — Жасмина послала своего друга на поиски маленькой принцессы. Пусть так! А ты?! Разве не пленником ты был в Вендии?! Или, быть может, — ее глаза испытующе глядели на Зулгайена, — правы злые языки, которые утверждают, что… ты продался вендийцам?!

— Ассинджа! — в гневном недоумении воскликнул полководец. — Как ты могла только предположить такое?!

— Предположить?! — тихо повторила Ассинджа. Ее карие глаза заволокла пелена слез. — Да, любимый, только — предположить! Эти слова оскорбили твою честь?! А знаешь, — она горько усмехнулась, — мне, твоей жене, было суждено услышать их от самого Ездигерда. Он… он безжалостно бросил мне в лицо эту… грязь! — на последнем слове ее голос сорвался на крик. Руки отчаянно взметнулись вверх, и тонкие белоснежные пальцы коснулись висков.

Зулгайен с нежностью прижал жену к своей груди.

— Признаться, я нисколько не удивлен, что правитель наговорил тебе все это. — Лицо полководца дрогнуло и напряженно застыло в брезгливой мине. — Ездигерд идет на поводу у жрецов. И, ища себе оправдание, придумывает всякие глупости. Пытается затем поверить в них сам и заставить других разделить его веру. Все — его слабость! Постой! — Зулгайен вдруг нахмурил брови. И, взяв Ассинджу за подбородок, поднял к себе ее лицо. — Так ты была у него… У Ездигерда?!

— Да, — шепотом произнесла она. — Я ходила к Ездигерду.

— Зачем?! — испытующе глядя на жену, спросил Зулгайен.

— А ты не догадываешься?! — она заглянула ему прямо в глаза. — Зачем я могла прийти к тому, в чьей власти была свобода моего мужа?!

— Просила за меня?.. Ты… Унижалась перед ним?!

— Ты не унижался, когда под знаменем его государства вел в бой армию?! Не унижался, когда томился в плену?!

— Это не оправдание, — сдавленным голосом произнес Зулгайен.

— Мое единственное оправдание, — отвечала ему Ассинджа, — то, что я люблю своего мужа. Единственное! Запомни это! Другого мне и не нужно!

Зулгайен еще крепче сжал ее в объятиях.

— Любимая, — прошептал он, — я не мог даже вообразить себе, что ты пойдешь к Ездигерду.

— К кому же еще, если не к нему, могла я обратиться за помощью?! Быть может, разве… — Она грустно улыбнулась, — к жрецам Эрлика?!

Зулгайен ничего не ответил на слова жены, но в его глазах мелькнули гневные искорки.

— Ты ведь даже не поинтересовался, почему я здесь, в храме Тарима? — выдержав некоторую паузу, задумчиво произнесла Ассинджа и нерешительно подняла к мужу глаза.

— Да… в самом деле, что… привело тебя сюда? — тихо и как будто даже нехотя спросил Зулгайен. И какое-то неясное предчувствие медленно сжало ему сердце.

— Наш дом в Аграпуре был сожжен, — твердым голосом сказала Ассинджа. — Остались одни только почерневшие остовы… — Ее руки инстинктивно сжались в кулаки.

— О, Нергал! — не сдержав яростного чувства, воскликнул Зулгайен. — Кто же посмел сделать это?!

Конечно, полководец не адресовал свой вопрос к жене, скорее, к себе самому, однако Ассинджа все же не посчитала лишним высказать свое мнение.

— Люди, подосланные верховным жрецом Эрлика, — с искренней убежденностью произнесла она.

Зулгайен презрительно сузил глаза.

— Охотно поверю этому! — сказал он. — А ты?! — полководец обратил взгляд к жене. И теперь п его больших черных глазах была бесконечная нежность. — Как же тебе удалось спастись от огня?

— О! — протянула Ассинджа, медленно будто с досадой мотая головой из стороны в сторону. — Это было так ужасно! Чудовищно! Все случилось глубокой ночью. Ко мне в покои вбежала до смерти перепуганная Зэйра… Эта та молоденькая рабыня, которую ты купил год назад.

— Да, — тихо отозвался Зулгайен. — Я хорошо помню ее.

— Бедняжка погибла в ту ночь, — с горечью произнесла Ассинджа, — как и многие из наших домашних рабов. А тех, кто остался в живых, я отправила в твой Рогвейнский замок.

— А почему сама не поехала туда? — осторожно спросил Зулгайен.

— Боялась, — прошептала Ассинджа. — Да! Боялась! — повысив голос, продолжала она. — Что могло помешать жречеству Эрлика отдать и твой родовой замок во власть огня?! Их очистительного огня! — она зло усмехнулась. — Я отправилась сюда, в храм Тарима, ибо только здесь могу чувствовать себя защищенной от жречества Эрлика.

— Давно ты здесь?

— Всего четыре дня.

— Когда же был пожар?

— Сразу после того, как я ходила к Ездигерду, — сдавленным голосом ответила Ассинджа.

Из горла Зулгайена вырвался мучительный стон.

— И все же тебе не нужно было посещать правителя! — с укоризненной досадой сказал полководец.

— Не стоило, — спокойно согласилась жена. — Я, видно, совсем потеряла голову. Это отчаяние.

— Отчаяние?! — недоумевая повторил за ней Зулгайен. — Нет! Я знаю тебя, как, наверное, никто больше в этом мире. Отчаяние не могло завладеть тобою! Ты слишком сильна, чтобы позволить ему взять в плен свое сердце!

— Ошибаешься, я вовсе не сильная, — с ласковой улыбкой на губах возразила (впрочем, не без некоторого кокетства) Ассинджа.

— Ты пришла в храм Тарима, — начал было Зулгайен, но жена, смеясь, перебила его.

— Искать надежное укрытие!

— Не важно, что привело тебя сюда, — ровным голосом отвечал полководец. — Слабый человек не сможет войти в стены этого храма — огонь Тарима сожжет ему сердце.

— Ты говоришь так убежденно, будто в самом деле веришь во все это! — произнесла Ассинджа. В ее глазах заиграли веселые искорки.

— Конечно, верю! — с достоинством ответил ей Зулгайен. — Иначе и быть не может! Не забывай, я воспитан в храме Тарима. Был научен чтить древние законы и традиции, сохранившиеся в его священных стенах и передающиеся из поколения в поколение. И мне больно осознавать, что ты, моя жена, смеешься над этими традициями.

— Я не хотела обидеть тебя, — с мягким извинением в голосе произнесла Ассинджа. Ее ладонь ласково коснулась его руки. — Любимый мой, я согласна верить во все, во что веришь ты. Пусть твой бог станет и моим богом!

Ассинджа говорила очень тихо почти шепотом и будто бы упивалась торжественностью собственных слов. Между тем Зулгайена слова эти оскорбили. Как, наверное, почти всякий мужчина, в душе он считал всех женщин созданиями демонов, а их поклонение богам правого толка — мнимым.

— Молчи, Ассинджа! — в смешении гнева и какого-то безотчетного суеверного страха воскликнул полководец. — Негоже говорить женщине такие речи! Это богохульство!

— Нет же! — горячо возразила ему жена. — В моих словах не было и доли насмешки. Клянусь тебе!.. Клянусь богом!

— Богом?! — усмехнулся Зулгайен. — Каким же?! Эрликом?! Таримом?! В самом деле: каким?!

Ассинджа отпрянула от мужа, точно от прокаженного. Но ее огромные карие глаза глядели на него умоляюще.

— А ведь… — тихо произнесла она, — что Эрлик, что твой Тарим — огненные Божества. Законы и того, и другого одинаково суровы и справедливы… — Голос Ассинджи звучал все более решительно. — Да, жрецы Эрлика ведут себя недостойно. Их губит алчность. Но разве жрецы Тарима не поддавались тем же слабостям?! Разве были они так уж безгрешны?!