Он повернулся к тейлору, и через три минуты его личный счет стал на полста тысяч легче.

Пискнул сигнал вызова. Это был Милбери.

— Где твоя жена вчера находилась, когда ее похитили?

— Предположительно в Летнем саду.

— Как была одета?

— Костюм для беременных розового цвета.

— Девочку ждете?.. Ладно, я пошлю туда кого-нибудь из ребят. Пусть покрутятся. Там, как правило, очень много пенсионеров. Может, какая-либо бабуля и заметила что-нибудь.

— Хорошо, — сказал Калинов.

Он посидел немного, размышляя, и связался с Джимом О'Коннором. Объяснил суть дела и спросил:

— Что я, по-твоему, должен сделать?

— Твое обращение ко мне можно рассматривать как официальное заявление? — задал встречный вопрос О'Коннор.

— Н-нет, — поспешно сказал Калинов. — Не думаю.

— Тогда у меня нет оснований заниматься этим делом.

— Я понимаю. Я просто хочу с тобой посоветоваться… У тебя ведь опыта в подобных делах побольше.

О'Коннор кивнул:

— Ты сделал все правильно. Надо ждать, пока она вернется… Но после этого ты будешь делать официальное заявление?

— Без сомнения.

— Тогда я займусь кое-какой подготовкой… Нет-нет, никаких оперативных мероприятий! — сказал О'Коннор, заметив, как дернулся Калинов. — Только обработка компьютерной информации. Посмотрю, кто из наших подопечных, находящихся сейчас на Земле, мог бы пойти на такое дело. Хотя, честно говоря, на наших подопечных не похоже, наши из-за такой маленькой суммы и пальцем не пошевелят. Впрочем, в жизни все бывает… Когда твоя жена вернется, займемся этим делом вплотную.

— А есть шанс, что она вернется?

— Раз выкуп уплачен, скорее всего вернется. Они ее наверняка усыпили, и никакой угрозы она для них не представляет: все равно ничего не помнит… Во всяком случае, в последние годы большинство киднэпов не приносили жертвам никакого вреда. За исключением изрядных дыр в бюджетах их родственников. Организованный преступный мир стремится обходиться без убийств… Тут наблюдается интересный психологический эффект: угроза потерять мужественность страшит этих громил гораздо больше, чем тюрьма или смертная казнь. Для них стать педерастом — хуже, чем умереть…

О'Коннор был ярым сторонником наказания методом стирания агрессивных экстремумов и сейчас сел на своего конька.

— А как с раскрываемостью киднэпов? — перебил Калинов.

О'Коннор поперхнулся и вернулся к действительности.

— По-разному… Если похитители действуют грамотно, следов они не оставляют. Через час твои денежки будут уже в кармане преступника. Можно, конечно, обратиться к руководству банка с просьбой наложить запрет на выдачу такой суммы по внутрибанковским причинам, но, во-первых, банк на это не пойдет без достаточных оснований — а представить основания мы уже не успеваем, — а во-вторых, преступник может снять со счета вместо пятидесяти тысяч сорок девять тысяч девятьсот девяносто пять или любую другую приемлемую сумму.

— А если обусловить запрет кодом получателя?

— Вот на это банк не пойдет ни при каких условиях. Это же нарушение закона о свободе передвижения капиталов… Тут потребуется решение суда. Пока ты его получишь, денег давно уже и след простынет.

— Получается, я тебя втягиваю в глухое дело?

— Если преступник окажется грамотным — да. Впрочем, моей службе все равно надо отрабатывать деньги, которые платят налогоплательщики.

Калинов нашел в себе силы улыбнуться:

— И все-таки забудь об этом, пока я не сделаю официального заявления.

О'Коннор внимательно посмотрел ему в глаза.

— Видишь ли, Алекс, ты снова меня не понял… Ты парень опытный, и я не собираюсь ничего от тебя скрывать… Я начну заниматься не делом о киднэпе, а предполагаемым убийством. Бывают ведь и такие исходы — особенно если похищение совершил новичок. Крайне редко, но бывают.

— Ну спасибо, успокоил! — Калинов фыркнул.

— Кому-либо другому я бы этого не сказал, — О'Коннор печально улыбнулся, — но ведь ты не мальчик в наших делах.

Калинов задумался, потом повторил:

— И все-таки ничего не предпринимай, пока я не обращусь к тебе официально… Или пока не будет найден труп.

Когда минула половина одиннадцатого, он запросил Северо-Американский Банк о судьбе перечисленной суммы. Деньги все еще находились на счету. Ничего не изменилось и в половине двенадцатого. Потом с докладом явился Милбери:

— Ребята отыскали с десяток бабулек, отдыхающих вчера в Летнем саду.

— Ну и?.. — встрепенулся Калинов. Милбери виновато развел руками:

— Ничего. Кое-кто обратил внимание на беременную женщину в розовом костюме, однако это и все. Она гуляла, сидела на скамеечке, но, когда ушла, куда и с кем, никто не заметил.

— И выкуп до сих пор не получен, — тихо сказал Калинов.

— Не получен?! — удивился Милбери. — Странно… Может, похитителей что-то напугало?

— Нечего им пугаться! Вчера я вообще никаких активных действий не предпринимал. Да и сегодня, можно считать, тоже.

— Странно…

— Странно, — согласился Калинов. — И потому все происходящее мне очень и очень не нравится.

— Может, задействовать нашу агентуру у монистов?

Калинов встал из-за стола и принялся мерить шагами кабинет. У него опять начали дрожать руки, и он засунул их в карманы брюк. Милбери провожал его глазами и молчал, понимая состояние, в котором находится сейчас начальник.

— Нет, — сказал наконец Калинов. — Никаких активных действий!.. Честно говоря, я попросту боюсь.

Милбери понимающе покивал, и Калинов отпустил его, повторив:

— Никаких активных действий!

Когда Рэн удалился, он решил выяснить, откуда был передан текст послания. Никакой полезной информации выяснение не добавило: работали с уличного терминала Глобального Информационного Банка где-то под Стокгольмом. Служебным номером не пользовались — текст адресовался методом «на деревню дедушке», но это могло быть сделано и специально.

«Черт возьми, — подумал Калинов, — как все-таки просто у нас преступникам! Бросил несколько монеток в кассу терминала, и никакая Служба без опасности тебя никогда не отыщет! Правда, ни одно преступление не ограничивается бросанием монеток в кассу. Потому серьезные преступления всегда и раскрываются. Сядь преступнику на хвост, а дальше государственная машина размотает ниточку до конца. Впрочем, иначе и быть не может, иначе бы наш мир давно рухнул…»

Посидев еще немного, он попробовал взяться за работу.

Тейлор ожил в семнадцать часов.

Все послеобеденное время ушло псу под хвост: «взяться за работу» Калинов так и не сумел. В голову постоянно лезли самые идиотские мысли. То Калинову казалось, что Марина сама отправила утреннее послание, решив основательно помотать ему нервы, то он видел ее в своем воображении истерзанной и убитой. Почему-то с отрубленной головой и вспоротым кривой саблей животом…

Пока шипел принтер, он стоял у окна не дыша, словно боялся вспугнуть неведомого корреспондента. А потом, когда прозвучал сигнал об окончании приема, со всех ног бросился к аппарату.

Послание гласило:

«Мы не сомневаемся, что ты выполнил наши условия, выдвинутые утром. Однако нам не нужны твои деньги. У нас нет никаких материальных требований, нам нужно только одно: чтобы ты развелся с одной из своих жен. Такой поступок высокопоставленного чиновника подаст пример всем, кто, разочаровавшись в двоеженстве, в силу разного рода субъективных причин не находит в себе решимости изменить свое семейное положение. Ты найдешь жену в целости и сохранности. Мы даем тебе одну неделю. Полагаем, ты отыщешь возможность ускорить бракоразводный процесс. При невыполнении нашего требования твоей секунде будет грозить смертельная опасность. Решимости у нас хватит, не сомневайся!»

Подписи под текстом не было. На этот раз его отправили с уличного терминала ГИБа в Лондоне.

Калинов вздохнул с некоторым облегчением. Теперь ясно, что это все-таки монисты. Впрочем, торопиться с выводами еще рановато: может, истины в этом послании не больше, чем в первом. Чем черт не шутит, пока бог спит… Странно, правда, что они не требуют отказаться от участия в выборах. Хотя, если он подаст на развод, нынешние выборы для него и так станут недоступны.