– Это делается так, – сказал Папа и показал, как это делается. Он вспрыгнул на шею проходившего мимо козлёночка и впился в его кожу, скрывшись в шерсти.

Козлёночка зашатало.

– Ой, – воскликнул одиннадцатый, – ему же больно!.. Боль-но!

– Кто это сказал? – строго спросил Папа, отвлекшись от козлёночка.

– Я!

– Правильно!.. Больно!.. Но зато какое нам наслаждение!.. – и продолжил укус.

Козлёночек заплакал.

– Я этого не вынесу! – закричал скорпиончик, в то время как все его братишки аплодировали с горящими как маленькие фары совершенно одинаковыми глазками. – Прекрати!.. Папочка, немедленно прекрати издеваться над животным!..

Папа прекратил. Он соскочил с потерявшего сознания козлёночка и подошёл к своему ребёнку.

– Ты что?.. Добрый, что ли? – с ужасом спросил Папа-скорпион.

– Не знаю… Наверное, добрый! – с неменьшим ужасом признался одиннадцатый.

– Первым хочешь быть! – воскликнул Папа.

Он имел в виду, что среди рода скорпионов никогда прежде не встречался ни один добрый скорпион. Это всех и возмутило.

Со всех сторон раздались голоса и подголоски:

– Наказать его!..

– Судить!

– Не надо его судить, давайте лучше без суда и следствия…

– Уничтожить его – и дело с концом!..

– Предатель!..

– И откуда он такой взялся?..

– Хочет быть на нас непохож!

– То же мне… какой добренький выискался!..

– А давайте посмотрим глубже: скорпион ли он вообще?.. Надо лишить его почётного звания «скорпион». И он недостоин называться насекомым. Позор!..

– Может ли вообще скорпион быть добрым?!

– Ответ ясен: не может!.. Значит, ему не место в наших рядах!..

– Значит, ему не место в нашей семье!..

Скорпиончик № 11 не выдержал всего этого, испугался. Да как закричит:

– Ма-аа-ама!..

Тотчас прилетела Мама-скорпионша, которая, конечно, хотела спасти своего дитятку, но не знала каким образом.

– Тихо!.. – заорала она. – Не трогайте моего сыночка. Он ещё маленький, многого в жизни не понимает. Пока. А вырастет – и научится кусать.

Я уверена, очень хорошо научится!.. Не хуже, чем вы!

– Правильно! – сказал Папа. – Это ведь ещё не сама охота. Это ведь ещё учения.

Вдруг в этот момент вскочил козлёночек и начал топтать всю семью скорпионов.

Всех своим копытом затоптал. Очень он был в ярости от пережитой нечеловеческой боли.

Папа-скорпион только и успел вымолвить:

– Вот козёл!..

А одиннадцатого скорпиончика козлёночек не тронул.

Они с той поры подружились.

Потому что оба были добрые. А добрые, Саша, умеют дружить.

Жил да был Светлячок.

Он жил в темноте и всегда радовался черноте ночи.

– Как мне хорошо, когда зги не видать. И как тяжело становится на рассвете, – думал он. – А всё почему?.. А потому что Солнце, чтоб ему пусто было.

Короче, он решил, что Солнце – его главный враг. Если бы не Солнце, его жизнь была бы прекрасной. Ведь тогда бы была бы сплошная темнота. Круглые сутки. Месяцы. Годы. Века и тысячелетия.

– Пусть от этого всем будет плохо. Зато мне одному хорошо. Во тьме меня все видят, все меня приветствуют, а днём я незаметен, днём я никому не интересен, никому не нужен.

В общем, как сказал Поэт, да здравствует Тьма и да скроется Солнце.

Он, правда, совсем не так сказал, а наоборот, но Светлячку понравилось именно так, как он Поэта процитировал, а не как сказано на самом деле.

Вообще Светлячок себя очень любил – и за то, что он говорил, и за то, что он думал.

Короче, замахнулся Светлячок на Солнце.

И говорит:

– Сгинь! Пропади!

А Солнце улыбается в ответ.

– Прекрати смеяться, Солнце, а то хуже будет.

Солнце ещё пуще улыбается.

– Ах, так? – крикнул воинственный Светлячок. – Сейчас ты погаснешь!

И вдруг, надо ж такому случиться, в этот момент появилась на небе огромная туча, заслонила Солнце, и сделалось вокруг темно-темно.

– Вот тебе! – закричал Светлячок, и был готов уже праздновать победу. – Я же говорил, что ты сгинешь!

Но тут сверкнула молния, грянул гром, началась страшная гроза.

С неба стал хлестать дикий дождь.

Небо словно обозлилось на кого-то.

Светлячок хотел было спрятаться под какой-то листик, но крыши ему не хватило, потому что дождь был косой и три часа лил, как из ведра.

Гром продолжал греметь, а однажды та-ак жахнул, что у мокрого насквозь Светлячка внутри всё перевернулось, и он даже перестал светить.

Когда туча ушла, и Солнце снова водворилось на своё место, Светлячок валялся без сознания в траве и ни о чём даже думать не мог, не то что говорить.

Наконец, подсохло всё в природе, и Светлячок пришёл в себя.

Почистил крылышки, оправился. И думает:

– Не хочу жить на Солнце. Буду бороться с ним до конца.

Солнце опять только улыбнулось.

А Светлячок закричал:

– Эй, ты!.. Объявляю тебе войну!..

И собравшись с силами, полетел к Солнцу. Зачем? Чтобы его выключить. Чтобы его погасить.

Летел он целый день. Всё вверх да вверх.

А скоро наступил вечер, за ним ночь.

Светлячок опять торжествует:

– Моя взяла!.. Победа! Ура-аа!

Да только рано он праздновал. Наступило очередное утро, и Светлячок совсем сошёл с ума от злости. Это Солнце ему было просто поперёк дороги.

– Ну, погоди! Сейчас я в тебя врежусь!.. Берегись, гадина-говядина!

По мере приближения к Солнцу становилось все жарче и жарче.

И вот стало совсем нестерпимо.

Солнце перестало улыбаться, ему было жалко обезумевшего Светлячка. Оно как бы говорило ему:

– Вернись, глупенький. Ведь ты сгоришь, сумасшедший!

Но Светлячок никого не слышал. Потому что всю жизнь слушал только самого себя.

В какой-то момент он почувствовал, что тело его накалилось настолько, что он, обожжённый, вспыхнул, обуглился и разлетелся в прах. А всё почему?

Не надо было на Солнце замахиваться.

Жил-был Тыр-Пыр-Восемь-Дыр.

И была у него подружка. Звали её Нюшка-Дритатушка.

А по профессии они были танцевальной парой на серебряных коньках, трижды чемпионы мира и четырежды его окрестностей.

И была меж ними любовь-морковь. Водой не разольёшь, ножиком не разрежешь, друг от дружки не отломишь.

– Не могёт такого быть! – сказала Королева красоты, а по совместительству ведьма по имени Натка-Мохнатка, когда парочка по телику выступала как одно целое под музыку Вивальди, тренер Хведька Косорылов.

У этой Натки было три тыщи поклонников, но ни с кем она не могла найти свое счастье. Только её кто-нибудь поцелует, сразу на ейной губе вскакивает прыщик, али того хуже – водяной волдырь на пол-литра весом. И потому не умела она никого любить, а целоваться любила, вот и вышло, что у нее на морде выросло три тыщи волдырей да прыщиков. Цифра приблизительная, но примерно точная.

Смотреть на эту красоту не было никакой возможности – кто глянет, тому нездоровится, неделю надо от такого ужаса отходить.

И вот эта Натка-Мохнатка начала над собой колдовать.

Первым делом посыпала голову горохом, в кофейную гущу натерла чеснока и выпила эту дрянь, потом разделась догола и завернулась в мокрую простыню, пропитанную кока-колой пополам с серной кислотой, и давай себя веником хлестать, затем в прорубь – шасть! – с целью очиститься, и так подряд семь раз, пока не дошла до состояния, которое врачи аттестовали бы как «полная офонарея с частичными перебоями и постоянным огранизмом организма».

Но врачи к Натке не приехали, поскольку Натка их не вызывала. Она умирала от зависти, а диагноз этой болезни, знай, Саша, самый печальный – человек становится неизлечим.

К концу колдовства вылезла изо рта Натки длиннючая ползучая гремучая Змея по имени Клава Пресмыкалова, полыхнула впереди себя ветвистым своим жалом и прошипела: