— Не в войне, Хэнк, а в военной технике. И не слишком хорошо, а просто как обычный нормально образованный гражданин. Что тебя удивляет?

— Да так, ничего… — начал капитан, и тут им в глаза ударил ослепительный свет.

— Стоп! Выйти из машины, предъявить бумаги!

— Дурак, блядь, мы капитан-коменданта Худа везем, — спокойно ответил Сезар.

— Сам дурак, — откликнулся хриплый, тоже мальчишеский голос, — На тебе, блядь, не написано, что ты везешь коменданта. А который из вас комендант Худ?

— Это я, — ответил Хэнк, спрыгивая на землю, — Ну, парни, докладывайте, какая у нас обстановка в Маквелабе? Полная жопа, или нет еще?

— Вроде, пока нет, — ответил голос постарше, — Пошли, товарищ Худ, сам увидишь.

Микеле Карпини на несколько секунд задумался, подбрасывая в руке кусочек мела, а потом, со словами «ну, это тоже может пригодиться», начертил крестик еще на одном пятифутовом контейнере.

— Все, — сказал капитан Худ, — Это — двадцать четвертый и последний. В плоскодонки больше не влезет. Третий ярус там грузить нельзя. Перевернется.

— Ладно, — Карпини вздохнул, — Только возьмем еще вон те два десятифутовых.

— Черт! Микеле! Куда их?

— У нас перед рубками на обоих понтонах как раз есть еще свободное место.

— Там нельзя ставить! Мы загородим обзор снизу!

— Просто будем рулить стоя, вот и все. Тринадцать миль можно обойтись без кресла.

— ОК, — вздохнул капитан, — Но больше не торгуемся.

— Не торгуемся, — Микеле кивнул и поставил крестики на десятифутовых контейнерах.

Хэнк Худ повернулся к безмолвному кхмеру — командиру охраны порта.

— Значит так, коллега Кхеу Саон. Вот этот пятифутовый контейнер грузите на третью плоскодонку, там во втором ярусе есть место. И закрепите, пожалуйста, как можно надежнее. Эти десятифутовые поставьте на пушечных понтонах, перед кабиной. Их привяжите стропами к опорам леера. Потом пусть все отходят от терминала на…

— На пятьсот метров, — подсказал агроинженер.

— Да. На пятьсот метров. Когда мы отойдем на четверть мили, можно возвращаться, а мальчишки пусть садятся в плоскодонки и идут следом за нами, тоже на дистанции четверть мили. Повторите им это, перед тем, как они отойдут от причала. Это — все.

— Да, товарищ Худ, — отозвался кхмер, — Я все запомнил. А кто будет тут за старшего?

— Вы и будете, коллега Кхеу Саон. Если будут какие-то проблемы, то вы свяжетесь по рации со мной или с коллегой Карпини. Теперь — приступайте к догрузке.

Кхмер кивнул и дал знак стоявшим в стороне разнорабочим. Они притушили свои самокрутки, взяли тележки и, не спеша, двинулись к штабелям контейнеров.

— Покурим? — спросил Микеле, хлопнув капитана по плечу.

— Покурим, — согласился тот, — Вдруг, это в последний раз?

— Фи! — возмутился Микеле, — что у тебя за настроение?

— Это я так пошутил. Извини, если не смешно.

В сорока милях севернее Оекуси, на противоположной стороне моря Саву из западной бухты острова Алор, вышел катер класса «Pegasus», и начал разворачиваться в проливе между островами Алор и Пантар. Завершить маневр ему не удалось. Несколько серых теней обрушились на его носовую надстройку и ютовую ракетную установку. Восемь ракет «Гарпун» с двухцентнерными боеголовками, детонировали, с легкостью оторвав корму. Факел из горящих капель мазута взлетел в небо, как огромный фейерверк.

Микеле Карпини, заметив далекую вспышку боковым зрением, глянул через правое плечо, но над морем уже снова стояла тьма. Вторично он обернулся через пять минут, когда до него донесся слабый звук взрыва — и снова не увидел ничего, кроме тьмы. В секторе обзора был только один светящийся предмет — кормовой фонарик на барже, которую тянул за собой самоходный понтон, управляемый Хэнком. В кильватере этой баржи держался Микеле, управлявший таким же самоходным понтоном с такой же баржей на буксирном тросе. На ее корме тоже был фонарик, на него ориентировались Сезар, Ришо и Тодо. Каждый из мальчишек вел рыбацкую моторку-плоскодонку, с двухъярусным штабелем из пятифутовых контейнеров. Моторки здорово оседали на корму, а их слабые движки едва тянули этот груз — но значительная скорость им и не требовалась. Все равно самоходные понтоны с баржами на прицепе не могли идти быстрее четырех узлов. Чтобы пройти «чертову дюжину миль» (как пошутил кэп Худ перед отплытием из Маквелаба) надо было потратить три с лишним часа времени…

Наверное, есть люди, которым везет. Люди, которым удается прожить долгую и счастливую жизнь, ни разу не попадая в такие ситуации, в которых большая часть их опыта оказывается совершенно непригодной. Я везучий, но не настолько, поэтому периодически (хотя и редко) попадаю. Больше двадцати лет назад, я иммигрировал в совсем молодую и, в общем, нищую страну, где намеревался просто заниматься своей работой без идиотских запретов и ограничений. Начал… Вдруг — раз, и ночной арест. Обвинение в руководстве организованным криминальным формированием. Вот вам и свобода. Правда, меня выпустили в тот же день, но в стране, где судят час и ставят к стенке через пять минут после вынесения приговора, не нужно много времени, чтобы осознать себя потенциальным сырьем для мясорубки.

Мне было чудовищно обидно — несмотря на то, что в моем случае все обошлось. И я поступил так, как поступает любой активный идеалист: начал реставрировать свой основательно подпорченный социальный идеал. Наверное, так делали многие люди, похожие на меня или наоборот, предельно непохожие — потому и добились чего-то, приблизительно того… Кстати, это очень емкая формулировка: «добились чего-то, приблизительно того». В том смысле, что не добились того, чего хотели (идеалы, как известно, недостижимы), но приблизительности хватает, чтобы гордо надувать щеки.

Итак, я занялся реставрацией своего подпорченного социального идеала, и был в этом совершенно не оригинален — ни по целям, ни по методам. Только образование у меня оказалось получше, чем у большинства других реставраторов, и плюс еще знаменитое калабрийское упрямство… Я и оглянуться не успел, как с моей подачи в мясорубку угодили несколько тысяч субъектов. Многие — за дело, остальные — за кампанию. Так всегда бывает, если применяешь «Стандартную Процедуру Реставрации Идеала».

Семья. Она как-то незаметно появилась у меня в процессе применения «Стандартной Процедуры…». Очаровательная, порывистая и непосредственная девчонка — курсант школы военной разведки. INDEMI, или «Gestapo nostra», как выражаются отдельные акулы пера… Сейчас я поражаюсь своей тогдашней близорукости. Мне казалось, что Чубби, начав семейную жизнь, автоматически выпадет из этой военной обоймы. Как нетрудно догадаться, не она выпала, а я впал. А следом, впали наши подросшие дети.

Впрочем, даже если бы я знал все заранее, то, все равно привел бы в свой дом именно Чубби. Даже если бы я знал, что сегодня мне окончательно не повезет (какой-нибудь засранец стрельнет по моему чудному грузу, и я распадусь на фрагменты), то и в этом случае, мое тогдашнее решение осталось бы твердым и неизменным. Я — калабриец, я упрямый и тупой, как стадо носорогов. Как бы то ни было, я много чего успел в этой жизни, хотя… Да, много интересного можно еще сделать, но это зависит не только от меня, а и от того гипотетического засранца, который или стрельнет, или нет. Если я и жалею о чем-то, то только о том, что у девчонок вместо детства получилась какая-то сплошная спецоперация. Сейчас бессмысленно извиняться перед ними за это: они обе выросли такими, какими выросли — красивыми, умными, смелыми, замечательными… Прошлое — прошло, и невозможно себе представить, что они могли бы быть другими.

Так или иначе, все, что я сделал, более-менее закономерно привело меня сюда, на эту идиотскую войну, потому что я интуитивно понимаю: от того, что произойдет здесь, зависит то, выберется ли Чубби из этой непонятной ловушки. Joder! Если бы я знал в общих чертах, что в действительности делается с Тлалоком и как это связано с кучей концентрированного политического дерьма, то мне было бы гораздо проще… Но я ни черта не знаю, и вынужден тыкаться почти наугад. Да, наверное, есть люди, которым везет, они ни разу не попадают в такие ситуации. У них понятная жена, понятные дети, понятные дела. Я им завидую, но нет смысла думать, что получилось бы, если бы мне тоже вот так повезло. Ведь тогда на моем месте сейчас был бы совсем другой человек. Вернее, он был бы у себя на ферме, а не на моем месте. С чего бы везучему человеку оказываться за штурвалом плавучей таратайки, идущей с грузом бомб на прицепе по простреливаемому всякими засранцами ночному морю?