Сначала я позвонила Рону и Пуме. Они долго расспрашивали, как и что, а потом как ляпнули на счет летающей мины… И готово. У меня контракт с Чимег Синчер, мамой Олан, главной теткой в «Sincher Light Air Cargo». Атли и Олан резко поверили в мою магию, и уговорили поколдовать еще, и придумать: как из маленького птеродактиля сделать большую флайку. А я позвонила папе, про древних птеродактилей. Самые большие птеродактили, оказывается, весили, как лошадка-пони. Говорят, что лошади летать не могут. Ага, щас! Еще как могут! Папа рассказал мне по видеофону во всех подробностях, как у них это получалось. Не у лошадей, конечно, а у птеродактилей.

Откуда папа все это знает? Может, когда-то хотел вывести летающего пони, а потом просто руки не дошли? Надо спросить как-нибудь… Короче, главный фокус больших птеродактилей был в том, что у них крыло было не только на передних лапах, а и на задних. Типа, как перепонка у белки-летяги. И махали они этой фигней попеременно: передние — задние, передние — задние. Получалась, как бы, волна. А на высоте они растопыривались и планировали. В общем, классные звери, жалко, что вымерли.

А Флер и Ежик, которые сидели вместе с папой за столом, как-то подозрительно вцепились в этого птеродактиля. Конечно, я это заметила, потом наползла на них. Рассказывайте, красавцы, что это вам так понадобился птеродактиль? Они сначала темнили, а потом раскололись, что есть реальная тема. И очень кстати, подвернулся Хаген. Профи дизайнер робото-моторики. Сначала казалось, что он нужен только как парень, программирующий роботов, чтобы монтировать эти машины из деталей. Но, когда мы вдевятером собрались на Арораэ, «за круглым столом», Хаген как-то сразу оказался главным. Он не суетился, а все с ходу раскладывал по полочкам…

А я классно придумала пристроиться за столом рядом с ним. Я сижу справа от него, а слева от него — Герхард Штаубе, лидер «Ratiair fare fabric», бывший министр военной авиации страны Шонао, которая в Африке. Про него отдельный разговор. Вообще-то, сейчас мне не до него. Я сейчас незаметно наблюдаю за Хагеном. Он рисует на листе бумаги что-то вроде плана-графика со стрелками и фигурками. Интересно, как у него получаются такие движения. Вот рука была неподвижна — а вот она переместилась и провела ровную-ровную окружность… Потом дугу… Потом нарисовала стрелку. Оп: снова замерла неподвижно. Кого-то, может быть, напрягает эта четкость, а меня — ни капли. Это ведь не что-то механическое, а живое, только необычное и непривычное.

Если представить себе тот бамбуковый пирс у fare Ежика на Олосенга, где они с Флер частенько занимаются сексом, и где я люблю лежать, листая какой-нибудь журнал, а иногда — просто глядя в небо. Допустим, что я лежу пузом кверху и смотрю в небо, а рядом — Хаген. Почему бы и нет? И допустим, что его рука движется… Так, сейчас я прикину, как ей лучше двигаться… Ага… Вот это было бы здорово. Я не очень четко представляю, что я бы стала дальше делать… Наверное, я бы смотрела дальше в небо, пока он бы мне что-нибудь не предложил… Или что-нибудь еще не сделал. В таких ситуациях у людей все само получается — по крайней мере, так говорят…

Ну, вот, блин… Только я размечталась, а тут прервали на самом интересном месте… Ладно, зато, кажется, намечается что-то прикольное. По ходу, покажут прототип…

Штаубе несильно хлопнул ладонями по столу и произнес:

— Я полагаю, что нашим уважаемым партнерам самое время посмотреть прототип машины. Прошу вас коллеги, пройти на мини-полигон.

— Чего ты так официально? — спросил Оскэ.

— Острый приступ еврокультуры, — с иронией ответил тот, — Увидел земляка и…

— Земляк — это Хаген? — поинтересовалась Флер.

Штаубе чуть заметно улыбнулся и утвердительно кивнул.

— Моя мама наполовину германка, дед родом из Баварии, — сообщил Хаген, — Про папу знаю только, что он был красным бомбером, а откуда он родом — мама не говорила.

— А я из Франкфурта, что в Гессене, — сказал Штаубе, — Это соседняя земля с Баварией.

— Гессен это там, где придумали яблочное вино? — спросила Люси.

— Откуда ты знаешь? — удивился тот.

— Папины друзья в Коста-Виола-Нова наливали. Говорят, по гессенскому рецепту.

— Коста-Виола-Нова это где?

— На Хендерсон-Питкерне, три с половиной тысячи миль на east-south-east отсюда.

— Надо же! Я и не думал, что его кто-то делает в Океании. Познакомишь?

— Легко. Хоть прямо сейчас, по интернет.

— Мы с тобой договорились, — Штаубе церемонно пожал ей руку, — Только давай мы отложим это на несколько часов, а сейчас займемся делом.

Жаль, что я не умею говорить торжественные речи. Сейчас это было бы очень кстати. Такая трогательная встреча трансэкваториально-африканской, ново-калабрийской и малайско-новозеландской мафии… Слезы умиления на глазах. Что характерно — все ужасно честные. Все завязали с темным прошлым и, рука об руку, пошли в светлое, извиняюсь, будущее. Вообще-то, направление правильное: не фиг свинячить в своем доме. Нам здесь жить. Мир большой — других мест много. Там и повоевать можно, и пограбить. А что? Все равно там повоюют и пограбят — так уж лучше мы, чем какие-нибудь засранцы. Банда у нас собралась — что надо, и банд-кэп достойный.

Штаубе — это имя, это — брэнд. Смешно смотреть на имбецилов в ООН и ЕС, которые думают, что отрезали Штаубе от Европы и прочего западного мира. Конечно, если он прилетит в Нью-Йорк, в Париж или в свой родной Франкфурт, то ему завернут ласты прямо на трапе. Только зачем ему туда лететь? Как вчера по секрету сказал мне дядя Няонг (не последний человек в малайском андеграунде), есть во Франкфурте лавочка: «Протестантское интернациональное братство германцев». Хер его знает, кто такие интернациональные германцы и против чего они протестанты, но лавочка считается религиозной — типа, христианские корни Европы. Добрые германские бизнесмены в конвульсиях альтруизма жертвуют туда N миллионов через новозеландский «Erebus Innovation Bank». Банк козырный, штаб-квартира — на острове Росса в одноименном антарктическом море на 77-й широте (попробуй-ка проверь, чем там занимаются). И, когда эти N миллионов (за вычетом комиссионных) всплывут в Центральной Новой Гвинее, то хрен докажешь, что это те самые деньги. А там сейчас самое продвинутое производство дешевой пиратской техники. И никаких налогов. Отстегивай местным военным властям долю за прикрытие — и работай на здоровье. Главное, потом дома, в Германии громко возмущаться: дикие папуасы, наученные злыми меганезийцами, хитростью и обманом лишили нас — прибыли, а наше родное государство — налогов…

Казалось бы: при чем тут Штаубе, эксперт-пилот ICAO, экс-министр ВВС маленькой страны Шонао в Африке, военный преступник по Гаагской конвенции, технический директор семейной фирмы «Retiair Fare Fabric»? Вот это, ребята, самое интересное!

Герхард Штаубе, одинаково «свой парень» для европейских авиа-консорциумов, для меганезийских бизнесменов и для авторитетных полевых командиров непризнанных стран, оказался идеальным посредником. Европейские и американские консорциумы начали заплывать в нашу экономическую гавань еще лет двадцать назад, прячась от суперналогов и прочего государственного рэкета своей родины, но посредничество Штаубе придало этому делу комфорт, так любимый западными предпринимателями.

Когда в Транс-Экваториальной Африке готовится очередная заваруха по переделу территорий, Штаубе узнает об этом одним из первых от своего бывшего босса Чоро Ндунти, генерал-президента непризнанной страны Шонао. Штаубе покинул пост министра в этой стране, но остался неофициальным военным консультантом и, как оказывается, не только консультантом… Генерал Ндунти и его партнеры по Транс-Экваториальной Лиге — это бравые ребята. Они не остановятся, пока им есть, куда наступать. По ходу, меня не колышет, для нападения на кого из стран-соседей Лиги Ндунти заказывает эти десантные флаеры, но интересно: сумею я угадать, или нет.