Слесаря — старого, лысого и близорукого человечка — кажется, совсем не беспокоят мелкие капли, которые продолжают, хотя ливень уже закончился, падать ему на плечи и на блестящее темя. Он осторожно вставляет в скважину замка металлическую трубку, а затем начинает тихонько поворачивать ее, внимательно вслушиваясь, так что ухо почти касается двери, в еле слышные шорохи и щелчки, порожденные соприкосновением с зазубринами, чтобы определить их скрытые от глаз особенности. В самом деле, клиент, как почти всегда бывает в подобных обстоятельствах, не сумел описать, даже приблизительно, форму и расположение бородок утерянного ключа.

Теперь слесарь прикладывается к небольшому отверстию глазом; потом вновь начинает вводить туда другие трубки, которые тщательно подбирает в своем ящике для инструментов. Его, конечно, что-то беспокоит, ибо он опять заглядывает в скважину, пытаясь подсветить себе карманным электрическим фонариком удлиненной цилиндрической формы, чей светящийся округлый конец почти целиком закрывает таинственное и непонятное отверстие.

Однако, для осуществления задуманного, лампе следовало бы находиться на месте глаза, а это невозможно, поскольку в таком случае некому было бы и смотреть; поэтому слесарь вскоре отказывается от этого способа и вторично приникает к дыре, не прибегая более к искусственному источнику света. Тогда ему удается разглядеть, что с противоположной стороны отверстие ничем не загорожено и что в комнате, закрытой на ключ, горит лампочка — обстоятельство явно ненормальное, так как дом считается нежилым. И не лучше было бы в таком случае позвонить в дверь, чтобы — когда ее откроют — вынуть замок и без всяких проблем подобрать к Нему подходящий ключ.

Однако логичные размышления лысого человека на этом прерываются, ибо он приходит в необычайное возбуждение от зрелища, представшего по ту сторону двери, отчего не может продолжить анализ ситуации и последствий, из нее проистекающих… На полу лежит молодая девушка, крепко связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту. Судя по смуглой коже и пышной шевелюре из длинных, шелковистых, блестящих волос синевато-черного оттенка, это, должно быть, метиска со значительной примесью индейской крови. Лицо с правильными чертами кажется красивым, насколько позволяет об этом судить кляп из белого шелка (платок, концы которого завязаны на затылке), растянувший углы рта и исказивший его. Руки связаны за спиной, и их почти не видно при этом положении тела. Лодыжки, положенные крест накрест друг на друга, стянуты толстой веревкой, которая потом несколько раз оборачивается вокруг слегка подогнутых длинных ног, врезается затем в бедра и живот, а выше вдавливает руку в бок несколькими перекрученными витками, болезненно впившись в тело, о чем свидетельствуют покрасневшие впадины и складки на самых уязвимых местах: груди, талии и бедрах.

Со всей очевидностью, здесь происходила борьба, во всяком случае, девушка, должно быть, отчаянно сопротивлялась своему пленению, поскольку ее ярко-красное платье скомкано и измято, но теперь также прихвачено путами. Юбка, правда, довольно короткая сама по себе, с одной стороны задралась выше промежности, обнажив большой участок кожи над кружевным чулком, корсаж же разодран сверху донизу, так что округлое плечо залито резким светом высокой лампы с китайским абажуром, стоящей на расположенном совсем рядом столе.

Именно к этому столу, изогнувшись, насколько позволяют веревки, пленница обращает взор широко раскрытых от страха глаз; впрочем, это может быть вызвано тем, что она лежит вполоборота. Создается впечатление, будто она пытается приподняться на локте, но без особого успеха, поскольку путы не дают ей даже шевельнуть рукой. Рядом на полу, в непосредственной близости от обнаженного плеча, застыл некий черный предмет неопределенной формы, похожий больше всего на дамскую перчатку маленького размера, обрезанную по основание ладони, со смятыми и растопыренными пальцами. Как уже было сказано, черноволосая девушка не обращает никакого внимания на это темное пятно, поскольку ее испуганный напряженный взгляд устремлен в диаметрально противоположном направлении: она неотрывно следит за выверенными движениями второго персонажа, находящегося в кадре.

Ибо за столом сидит человек в белом халате, с суровым лицом и седыми волосами, в очках со стальной оправой. И в облике его, и в позе есть нечто шаблонное, безличное, проникнутое чисто условными жестокостью и равнодушием; впрочем, подобное впечатление могло возникнуть от того, что он слишком поглощен своим занятием. В самом деле, в данный момент он набирает при ярком свете лампы, отбрасывающей желтое конусовидное пятно на его руки, некую жидкость (наркотический или снотворный препарат, возбуждающую сыворотку, яд замедленного или молниеносного действия) в шприц для подкожных инъекций, чей цилиндрический корпус с нанесенными на нем делениями и нацеленной вверх тонкой полой иглой держит левой рукой, тогда как большим и указательным пальцами правой медленно подталкивает вперед круглый стеклянный поршень. Из-под очков, искрящихся красивыми бликами, он наблюдает за уровнем жидкости с неослабным вниманием, из чего следует заключить, что правильная дозировка требует большой точности.

Ничто на картинке не позволяет определить характер, равно как и возможное действие бесцветной жидкой субстанции, которая вызвала такой ужас у молодой пленницы, что к ней пришлось применить подобные насильственные меры. Смысл эпизода совершенно теряется и вследствие того, что у книги отсутствует название, поскольку та часть обложки, где оно должно было фигурировать, оторвана наискось — случайно или же с определенной целью.

Я спрашиваю Лору, откуда взялась эта книга.

— Нашла здесь, — отвечает она, сделав неопределенный жест по направлению к пустым полкам за своей спиной.

И смотрит немигающим, неподвижным, отсутствующим взглядом.

— Странно, — говорю я, — никогда ее раньше не видел…

— Она лежала плашмя, в углу, на самом верху.

— Вот как… А почему вы решили заглянуть туда?

— Это получилось само собой.

— Но вы же не могли забраться туда без лестницы?

— Лестница не нужна. Я перелезала с полки на полку

Разумеется, она лжет. Я с трудом представляю себе неправдоподобную картину этого несуразного восхождения.

Впрочем, несмотря ни на что, это может быть и правдой. Когда я начинаю сбиваться на допрос, у нее всегда появляется эта манера говорить очень медленно, четко и как бы издалека, словно она отвечает во сне или ей подсказывает нужные слова некий голос, ни для кого, кроме нее, неразличимый. В то же самое время тон этот не допускает никаких возражений: чувствуется, что все утверждения свои она воспринимает как нечто самоочевидное, словно излагает единственное решение уравнения, о котором только что прочла в учебнике математики.

Я в свою очередь целиком погружаюсь в книгу, делая вид, будто меня заинтересовали приключения героев. Кажется, прекрасную метиску с кричащей обложки зовут Сара. Ей доверено три ужасающих секрета, тесно связанных между собою, и она поклялась никому их не раскрывать, поскольку одновременное их обнаружение неизбежно должно привести к непоправимой катастрофе как для нее лично, так и для всего мира. Она настолько страшится ненароком выдать хоть часть своей истории, которая превращается, в конечном счете, в навязчивую идею изнемогающего под этой тяжестью рассудка, что живет взаперти в собственном доме, куда приходит каждый вечер лишь один семейный доктор, взявший на себя заботу о ней после драматического исчезновения ее родных. Но она ничего не рассказывает и этому добродушному старику, которому весьма огорчительно видеть, что столь красивая девушка обрекла себя на полное затворничество. Итак, он принимает решение пригласить, не спрашивая разрешения у своей подопечной, психоаналитика без диплома — некоего доктора Моргана — и тот пытается на свой манер раскрыть прошлое пациентки, чтобы выявить причину непонятной тревоги, явственно ощутимой во всем ее поведении.