Звать их бесполезно. Пробовал уже.
Я не знаю как вернуться назад. Я не могу идти наверх. Впереди есть тропинка среди камней. Но она не для меня.
Я сажусь на камень. Но вечно тут не просидишь. Я замерзну.
Если есть тропинка, значит, она ведет в замок. Надо идти.
В горах быстро темнеет. Солнце сначала кажется очень ярким, а потом закатывается за скалу и мгновенно пропадает.
Я иду уже несколько часов. А кажется, что пару дней. Только замок не становится ближе. Когда становится совсем темно, сажусь на холодную землю прямо на тропинке. Болят спина и руки. Прислоняюсь спиной к камням и поднимаю лицо к небу.
Небо светится яркими точками. Я вспоминаю слова Тимура о том, что он нигде больше не видел таких ярких звезд. Это и вправду красиво.
Только очень холодно и хочется есть. Я закутываюсь в рубашку и пытаюсь уснуть. Не получается. Думать о том, почему я здесь, не хочется.
Я думаю о Валерке, о ребятах. Интересно, Танька довольна тем, что я пропал? А Леська-скрипачка наверняка переживает, что я не прихожу к переходу.
А еще я думаю о том, где сейчас может быть Тимур. Мне все кажется, что он совсем рядом, сидит, точно так же, как и я, на холодной земле и смотрит в небо.
Рассвет я встречаю совсем закоченевшим и очень усталым. Надо идти вперед, надо, только вот сложно даже подняться. Я доползаю до ближайшего камня, пересаживаюсь до него, а уж потом встаю, опираясь на костылях. В рассветном свете замок на вершине кажется близким, но я знаю, что это не так. Не для меня.
Я не знаю, что заставляет меня идти дальше. Может быть, страх замерзнуть. А может быть то, что здесь совсем никого нет. Но уж точно не обещанная ими способность летать. И ходить.
Я уже не помню каково это, ходить. Ноги отказали, когда мне было пять. Просто однажды проснулся утром и не смог встать. Потом были больницы, много больниц, а потом от меня отказались. Кому нужен сын-калека? Сын — горбун, который не может ходить? Никому…
Ненавижу взрослых. Ненавижу людей, которые предают.
Воспоминания обжигают. От злости отступает даже холод, даже страх. Ярость словно прибавляет сил.
Я поднимаюсь еще немного выше. Совсем чуть-чуть, но замок уже виден во всей своей красе.
Он сейчас такой, каким его нарисовал Тимур: белые башни и галереи, балконы и переходы. Сказочный замок из снов.
Осталось еще совсем немного, уговариваю я себя. Делаю глубокий вдох и переставляю костыли.
И вдруг слышу птичий крик позади себя. Странно, но он слишком громкий. Я ни разу не был в горах, может быть, тут водятся именно такие птицы…
Оборачиваюсь на звук слишком поздно. На меня летит громадная махина, отливающая в солнечном свете медью. Я успеваю разглядеть лишь хищный клюв и огромный размах крыльев. Птица мчится прямо на меня, я пытаюсь увернуться, но падаю и качусь вниз.
Все тело в синяках. И костыли остались там, откуда началось падение, метров на десять выше по тропинке. Чудовище улетело так же внезапно как появилось, и я решаюсь ползти наверх. Подтягиваюсь на руках, сажусь. Кажется, ничего не сломано, но левая рука в крови, напоролся на какой-то каменный выступ, пока летел вниз. На лбу тоже царапина. Кровь стекает к глазу, мешает. Ползти на руках по камням тяжело, но терпимо. Правда, очень долго, намного дольше, чем на костылях. Добираюсь до того места, где меня настигла эта…птица, наверное…и понимаю, что пора сдаваться.
Одного костыля нет. Нигде нет. Слева от тропинки небольшая трещина в скале. Должно быть, он упал туда.
Мне очень хочется, чтобы все это было сном. Всего лишь моим сном, как и было в начале. Но боль в руках настоящая. И кровь, которая течет по лицу, соленая.
Я кричу. Просто кричу, чтобы стало легче. А потом снимаю продранные теперь уже джинсы и наматываю на обе руки. Ногам все равно, они не чувствуют, а ладони уже все в крови.
Я не знаю для чего сейчас это делаю. Валерка бы сказал, что я больной.
Мне надо узнать что с Тимуром.
Силы заканчиваются у стен замка. Входа в него нет, я помню. Чтобы выбраться из замка, надо полететь. И чтобы попасть — тоже.
Я кричу, до хрипоты кричу, колочу кулаками в глухую стену, но меня никто не слышит. Я не выдерживаю. Плачу.
А потом бессонная ночь все-таки берет свое, и я отключаюсь.
Я просыпаюсь от боли. От странной боли.
Оглядываюсь, пытаясь понять где я, ведь я точно помню подножие замка и холодный день с пронзительно-синим небом…
Комната с окном, выходящим на горы. Каменные стены, завешанные коврами и гобеленами. И кровать, настоящая кровать. Значит, меня все-таки нашли и перенесли в замок…
Дотрагиваюсь до лба — перевязан. Ладони тоже замотаны бинтами, только не обычными, а из грубоватой ткани серого цвета. Но боль не отсюда. Спина "ноет", но и к этому я привык.
Ладно, решаю разобраться позже. Пока мне надо в туалет, а костылей, чтобы встать, около кровати я не вижу.
В комнате кроме меня никого. Звать на помощь ради…этого… стыдно. Ладно, попробую доползти до двери.
Сажусь на кровати, морщась (ладони все-таки все в царапинах) начинаю перекидывать ноги, и вдруг застываю.
Болят именно ноги. Болят…значит, чувствуют. От этого открытия вдруг становится тяжело дышать. Встаю на ноги, опираясь руками об кровать. Тяжело. Отпускаю руки и падаю. Сразу же, не сделав ни шага. Больно ударившись виском об угол кровати.
Не получается. И не получится. Я смотрю на свои ноги — тонкие, с сеткой синих вен, в синяках и царапинах, и чувствую себя собакой, которую поманили отравленной колбасой. Калека.
Дверь открывается через пару минут. На пороге они и Тимур. Седой старик в простой одежде, и девушка с длинными темными волосами в красивом платье. Леська-скрипачка показывала мне какой-то свой журнал с такими вот платьями. Девчонкам такие нравятся, почему-то.
Старик горестно качает головой и садится на пол, рядом со мной. Зачем-то трогает мой лоб, вытирает выступившую из-под повязки кровь. А, я же ударился.
— Что ты наделал, мальчик? Куда ты торопишься?
Пожимаю плечами и, поймав взгляд Тимура, задержавшийся на моих ногах, тяну с кровати одеяло, чтобы укрыться. Не хватало еще от него жалости.
Старик подхватывает меня на руки с легкостью, которую трудно ожидать от такого возраста, и кладет на кровать. Я смотрю на его руки — жилистые, узловатые, сильные. Они похожи на мои.
— Как ты, Кир?
Это спрашивает девушка. Я молчу. Дураку понятно, что плохо. Не то чтобы совсем плохо, хуже тоже было, просто…Просто молчу. Тут и говорить незачем.
— Ты прошел первое испытание, — говорит старик торжественно, — смог дойти до замка и не испугался гарпии.
Я не смотрю на них, я смотрю на Тимура. А он почему-то отводит глаза.
— Теперь вы оба будете жить в Замке Средь Миров и учиться всему тому, что нужно полетов, — продолжает девушка, словно перенимая мысль старика, — Это твоя комната, а Тим будет жить рядом. Занятия у вас начнутся, когда ты окрепнешь. Меня зовут Фиона, а вашего наставника — Леку. Слуги принесут тебе одежду и еду, если ты не в силах дойти до обеденного зала. А сейчас, нам нужно идти, ведь вы — не единственные ученики в замке.
Оба делают странный поклон и поворачиваются к двери.
— Мне нужны костыли, — говорю я. Фиона оборачивается:
— Они тебе не понадобятся в этом замке, Кир.
И закрывает дверь. Оставшийся в комнате Тимур садится на кровать, рядом со мной. Я вскидываю голову:
— Можешь дотащить меня до…до туалета?
Мучительно краснею. Я привык сам справляться. Даже Валерку никогда не просил. Тимур спокойно кивает:
— Да, конечно. Дверь вон в той стене — в туалет.
Садится спиной ко мне.
— Кир, цепляйся, донесу.
Доносит до уборной (таких богато украшенных туалетов я еще никогда не видел), выходит и закрывает дверь. Потом несет меня обратно, укладывает в кровать. Я снова натягиваю на себя одеяло, лишь бы только не видеть сочувствующего взгляда. Где же эти слуги, которые должны были принести одежду и еду? Неужели у кого-то вообще могут быть слуги?
