— Учитель, я благодарен вам за все, но не нужно отговаривать меня…

— Я и не пытаюсь. Сожалею только о том, что. сам сделал все возможное, чтобы выковать тебе меч. Теперь все, чему ты научился у меня, будет использовано для достижения не самой достойной цели. Это огорчает больше всего. Я надеялся, что за время учебы ты одумаешься…

— У меня нет другого выхода. Все мои предки смотрят на меня, как я могу обмануть их ожидания?

— Откуда ты знаешь, чего они ждут? Не лучше ли им видеть тебя здоровым, богатым человеком и достойным гражданином? Часто люди выдают собственные желания за продиктованные свыше приказы. Куда проще свалить ответственность за свои решения на предков или богов, чем взять ее на себя. Не уподобляйся им. Все, что сделал или собираешься сделать, — это только твоя война, больше ничья. И вести ее нужно, как и любую другую войну, до победного конца или до смерти. Каждое твое решение должно лежать на твоих плечах, и ты должен чувствовать его тяжесть. Поэтому забудь про предков и богов, прислушайся к себе — хочешь ли ты сам посвятить свою жизнь мести? И только лишь если ненависть твоя настолько сильна, что затмевает все остальное, — смело отправляйся навстречу своей судьбе. Кроме ненависти есть еще чувство долга.

— Долг — весьма странная вещь… Если думать только о нем и действовать только так, как он велит, вскоре ты запутаешься, как в паутине.

— Почему?

— Да потому, что каждое твое действие рождает новый долг. И отдавая один, ты тут же приобретешь три других «ты должен». До бесконечности… Вернее, до смерти.

— Наверное, есть главный долг и то, от чего можно отказаться…

— Нет. Есть долг, который диктует тебе сердце, есть долг, который диктует ум, и есть долг, который диктует честь. Они равны. Выбирая между ними, ты будешь выбирать между сердцем, разумом и честью. Постоянно, каждый день и каждый час… И в конце концов обязательно угодишь в ловушку.

— Что же ты предлагаешь? Втоптать в пыль долг перед предками?

— Нет. Я предлагаю лишь как следует подумать о том, что будет направлять тебя всю оставшуюся жизнь. Долг перед мертвыми — это, конечно, хорошо и достойно. Но что ты будешь делать, когда с тебя спросят живые?

Я пожал плечами. Мне было не совсем понятно, что имеет в виду старый грек. Его рассуждения казались расплывчатыми, слишком заумными… Очередная многомудрая, но бесполезная речь философа. Жизнь куда проще. Должен отомстить — отомсти. В этой жизни или в следующей, в этом мире или в том. Остальное — прах.

— Вижу, опять считаешь меня старым занудой, — Эвмел хмыкнул. — Как хочешь. Дам тебе только один совет. Уж хоть к нему прислушайся… Не спеши. Даже если тебе покажется, что твои враги у тебя в руках, не торопись. Наверняка сейчас ты отправишься на поиски тех, кому должен отомстить. И когда найдешь — ринешься в бой, забыв об осторожности. Не делай этого. Ты всего-навсего мальчишка. Тебя сотрут в пыль, если будешь неосмотрителен. Поезжай в Капую и там побольше разузнай о тех людях. Но ничего не предпринимай.

— Почему?

— Потому что ты будешь знать их, но не будешь знать себя. Побеждает тот, кто знает свои сильные и слабые стороны, а не только сильные и слабые стороны противника. Узнай себя, узнай врага — только тогда тебе обеспечена победа. Сейчас ты мнишь себя настоящим воином, готовым ко всему. Это не так. Ты крестьянский мальчишка, не больше.

— Я знаю.

— Нет. Ты говоришь это только потому, что я хочу это слышать. В глубине души ты убежден в своей силе и правоте. Ошибаешься. Отправляйся в Капую и наймись на работу. Найди вольноотпущенника по имени Филет. Скажи ему, что я просил похлопотать о тебе. У него своя сукновальня, тебе там найдется место. Продолжай учиться. На среднюю школу денег у тебя теперь хватит. И только когда наденешь тогу взрослого, начинай действовать… Не раньше. Хороший меч не куется за один день. Помни. Больше он ничего не сказал тогда. И правильно сделал. Его слова не стоили и ломаного гроша, как мне казалось. Меня ждала полная приключений и опасностей жизнь и цель, которую я считал более чем достойной. В общем, впереди было все, о чем мог мечтать мальчишка. Как я мог всерьез воспринимать речи старого вольноотпущенника, который в руках и меча-то не держал?

Правда, кое в чем я все-таки его послушался. Продав дом и землю, я отправился в Капую в надежде найти там след убийц моего отца.

Меня принял друг Эвмела, толстяк с абсолютно седой шевелюрой и хитрыми свиными глазенками. Он больше был похож на удачливого ростовщика, чем на сукновала. Но отвислый живот и тройной подбородок производили обманчивое впечатление. Силен он был неимоверно, а по двору передвигался не иначе, как легкой трусцой.

На сукновальне работы всегда хватает. Лишние руки пришлись Филету очень кстати. Тем более что я был готов делать все что угодно и за миску волчьих бобов. Когда у тебя есть цель, твой взгляд обращен исключительно в будущее. Настоящее волнует мало. Мне нужны были лишь крыша над головой и возможность время от времени бывать в городе. Ему — подмастерье, который будет безропотно выполнять черную работу и приглядывать за рабами. Так что договорились мы быстро.

Жил я прямо в небольшом сарайчике, где хранились старые чаны, вальки, щетки и прочий хлам. Охапка соломы служила постелью, а перевернутый вверх дном чан — столом. Конечно, с теми деньгами, которые у меня были, я мог устроиться и получше. Но я не хотел тратить ни денария. Неизвестно ведь было, что ждет меня дальше. Деньги нужно было сохранить для более важных вещей, чем вкусная еда и мягкая постель.

Работа начиналась с рассветом. Помимо меня и самого хозяина, в сукновальне трудились пятеро рабов и две женщины отпущенницы, одна уродливее другой. Двое рабов мяли ногами шерсть в чанах, заполненных настоявшейся мочой, смешанной с жидким жиром. Двое полоскали ткань в большой ванне с водой. Они же потом отбивали ее вальками. Женщины надирали сукно шкурками ежа. А я с одним рабом доводил работу до конца — окуривал серой вымытую и наворсованную материю, потом натирал ее особой глиной, чтобы блестела и дольше не пачкалась, закладывал ткань под пресс, чтобы разгладилась. Ну и само собой, присматривал за остальными работниками. Хозяин же занимался исключительно торговыми делами.

Не сразу, конечно, у меня все получилось. Пришлось самому и ткань помять ногами в склизкой вонючей жиже, и вальком помахать. Но освоился все-таки быстро. Пришлось. Очень уж недоверчиво Филет относился к своим рабам. Все боялся, что либо обкрадут его, либо просто сбегут. Спуску им не давал. Но одному управляться с ними тяжело было, так что он долго меня в чанах не держал. За несколько месяцев я всему научился. И как чистящую смесь приготовить, и как правильно шерсть надирать, чтобы получилась мягкая и пушистая, и чем сардинская глина от умбрийской отличается.

Или, к примеру, овечья шерсть… Те овцы, которых разводят близ Пармы и Мутины, дают самую мягкую и красивую шерсть; шерсть апулийской породы чуть похуже, но тоже хороша; шерсть из Лигурии грубая, ткань из нее годится только для дорожных плащей и рабских туник; из шерсти патавийских овец делают дорогие ковры. Со временем я научился с первого взгляда определять, откуда шерсть — с реки По или от инсубров. Не так интересно, как в школе было, конечно, но терпимо.

Едва устроившись на новом месте, я, не теряя времени даром, начал поиски тех, кого несколько лет назад приговорил к смерти. Утром и днем я в поте лица валял шерсть, а вечером выходил в город. Сам дом Филета находился за городской стеной, в одной миле от главных ворот. Поэтому в город я попадал чаще всего, когда уже начинало смеркаться. Пару раз я бывал там по поручениям хозяина и днем, но днем город оказался ненамного лучше, чем вечером.

После просторных полей и зеленых рощ Капуя произвела на меня тягостное впечатление. Грязные узкие улицы, повсюду вонь нечистот, перемежающаяся с запахами жареной рыбы, дегтя, гниющих фруктов и пекущегося хлеба. Толпы людей, снующие взад и вперед, крикливые, суетливые, пропахшие потом, чесноком и прокисшим вином. Нищие в темных грязных туниках, покрытые струпьями, всадники в белых тогах, смешно перепрыгивающие зловонные лужи, пьяные солдаты в грубых плащах, разукрашенные проститутки, хватающие всех прохожих за одежду… Ничего хорошего. Наслушавшись рассказов учителя о Риме, я почему-то представлял себе и Капую величественной и прекрасной. Оказалось, все вовсе не так. Шум, вонь, грязь и повсюду серый камень — вот и весь город. Первые дни я здорово тосковал по своему дому и тихой сельской жизни.