Даже сквозь кольчугу я чувствовал стальную хватку его ручищи.

— К оружию! К оружию! Идут!

Крик наблюдателя со смотровой вышки не дал нам договорить. Фракиец легко спрыгнул с помоста и помчался занимать свое место, а я стал расставлять людей на вверенном мне участке стены. Делал все как во сне. В голове по-прежнему тревожным набатом гудели слова: «Я, всадник Оппий Вар, военный трибун девятнадцатого легиона…»

Этот приступ мы отбили с трудом. Мятежникам удалось на нескольких участках завалить ров и подойти вплотную к валу с частоколом. На стенах закипела рукопашная. Ребята, которые пытались прорваться внутрь, хорошо понимали, что времени у них немного. Без всяких гонцов нашим скоро станет ясно, что центурия попала в переделку. И самое позднее, к завтрашнему полудню здесь будет полнокровная когорта, а то и не одна. Поэтому мятежники лезли вперед, как сумасшедшие, будто у каждого про запас было, по меньшей мере, девять жизней. За каждого убитого легионера они легко отдавали троих своих, зная, что такой размен им выгоднее, чем нам.

На какое-то время мне пришлось забыть о том, что где-то за моей спиной сражается человек, которого я давным-давно поклялся убить. Сегодня мы делали одно дело — спасали свои жизни. И оба в равной степени нуждались друг в друге. На счету был каждый боец, каждая пара рук, способная держать меч и щит. Но даже если бы я решил покончить с Варом сейчас, у меня вряд ли что-нибудь вышло, — фракиец держался рядом со своим командиром, не отходя от него ни на шаг, а мятежники накатывались волна за волной, не давая ни секунды передышки. Нам показалось, что прошла вечность, прежде чем противник сыграл отход. Двадцать погибших с нашей стороны, скользкий от крови помост и наполовину разрушенные ворота — таким был итог штурма для нас. Мятежники потеряли сотни полторы. Вал перед частоколом был завален трупами. Но повстанцы и не думали отступать. Похоже, командовал ими сумасшедший. Впрочем, и нам, и им было ясно — еще два таких натиска, и от нас попросту ничего не останется. О том, чтобы продержаться до следующего полудня, и речи быть не могло. Удачей было бы простоять хотя бы до вечера.

Все начали понимать, что единственное, что нам остается, — умереть здесь.

Не было слышно обычной после схватки нервной болтовни. Ни смеха, ни команд… Ничего. В полной тишине солдаты приводили в порядок оружие, готовясь к очередному приступу. Я смотрел на их покрытые грязью и кровью лица, нахмуренные брови, плотно сжатые губы и удивлялся тому, насколько вдруг эти люди стали мне близки. Мы действительно были братьями. И мог ли я их подвести, убив последнюю надежду — командира, пообещавшего вытащить их из этой передряги? Командира, благодаря которому мы до сих пор держались. Командира, сумевшего своей волей и мужеством спасти нас хоть на какое-то время от поражения… Убей я его сейчас — это тоже будет предательством.

Но отложить месть на будущее я тоже не мог. Просто потому, что никакого будущего у нас не было. К вечеру наши головы украсят этот частокол. Я встречусь с отцом и Марком и должен буду держать перед ними ответ. Что я скажу? Что не мог предать своих товарищей по оружию? Или что, если уж совсем честно, в глубине души надеялся на то, что убийца моего отца все-таки спасет мою жизнь, выведя нас из ловушки?

— Хлебни, командир, — Сцевола протянул мне флягу и присел рядом. Рука у него была перевязана, по повязке расплывалось красное пятно.

Я глотнул воды, смешанной с уксусом. Никогда еще поска, обычное пойло мулов Мария, не казалась мне такой вкусной.

— Ну что, декан, похоже, недолго нам с тобой воевать осталось, — сказал Сцевола, глядя на низкое свинцовое небо.

— Похоже, — вздохнул я.

— Сколько наших осталось?

— Тит убит. Ливий снова ранен. Луций тоже. Кроха вроде цел. Остальных слегка помяли, но в строю.

— Понятно… Ладно, командир, давай-ка попрощаемся. Чувствую, сейчас опять начнется.

Рожки повстанцев тоскливо завыли вдалеке.

Сцевола тяжело поднялся и побрел к стене. Я прошел по помосту, проверяя, все ли заняли свои места. Тут и там белели повязки. Смертельно уставшие, израненные. Немногим суждено пережить этот приступ. Кажется, сегодня я действительно командую своим десятком в последний раз.

Эта мысль вдруг все расставила по своим местам. Я по-настоящему поверил, что смерть совсем близка.

И перед ее лицом любые колебания — непозволительная роскошь. Смерть не будет вежливо ждать в сторонке, пока я приму решение. Она не прощает сомнений и незавершенных дел.

Я обернулся. Вар строил людей внизу, перед воротами. Рядом с ним был фракиец. Он перехватил мой взгляд и выразительно покачал головой.

— Будь что будет, — подумал я. Пускай фракиец убьет меня, пускай я так и не узнаю ничего про Сердце Леса, пускай мы все погибнем тут — но я должен попытаться сделать то, к чему шел все эти годы. Сегодня последний день моей жизни, так пусть он пройдет не зря.

Я знал, что единственный шанс убить Вара — дождаться, пока мятежники не ворвутся внутрь укрепления. Нам придется сойти со стен и принять бой внизу, на площади перед казармами. Свалка будет хорошая. Если повезет, я смогу приблизиться к нему вплотную и пустить в ход меч. Да, загадка Сердца Леса так и останется загадкой. Но так ли это важно? Вернее, неужели это важнее, чем сдержать слово? Нет, конечно, нет. Все равно нам не выйти отсюда. Так что загадки друидов уже не имеют значения.

В моем плане был только один изъян. Меня могли убить и в самом начале боя. Даже ради памяти отца я не собирался прятаться за спинами своих ребят. В конце концов, они тут ни при чем.

Мятежники атаковали свежими силами. А у нас этих сил попросту не осталось. Дело сразу же пошло из рук вон плохо. Западная стена оказалась в руках неприятеля через несколько минут после начала боя. Там стояли солдаты из вспомогательных частей, и они дрогнули после первого же удара. Мы держались, но было ясно, что это ненадолго. Слишком уж яростным оказался натиск. Слишком много было врагов. Слишком свежими и сильными они были.

Постепенно, шаг за шагом, мы отдавали стену. Пятачок перед воротами, где командовал Вар, держался, но это уже не могло спасти положение.

Из-за частокола прямо передо мной возникла голова мятежника с налитыми кровью глазами. Я всадил меч ему в горло, и голова исчезла. Но через секунду на ее месте появилась новая, а рядом с ней еще одна. Повстанцы успели сделать достаточно лестниц. Нас просто физически не хватало, чтобы перекрыть всю стену.

Краем глаза я видел, как рухнул тугодум Марк, — копье, вернее, даже не копье, а просто заостренный и обожженный на огне кол, вонзился ему прямо в лицо. Совсем рядом с дротиком в груди упал тихоня Квинт. Отделение таяло на глазах. Я и сам пару раз чудом избежал смерти. Удары сыпались со всех сторон, и не было никакой возможности парировать их. Спасали только доспехи и везение.

— Все ко мне! — перекрыл шум боя голос Вара — Все ко мне! Остановим их здесь!

— Вниз, вниз! — заорал я своим.

Прикрывая друг друга щитами, огрызаясь редкими выпадами, мы начали отходить к воротам.

Это был мой шанс. «Только бы дойти, только бы дойти», — билось в голове. Если я доберусь до него, уже ничто не сможет меня остановить…

Но в ту минуту, когда мы были почти у самых ворот, случилось то, чего я больше всего боялся. На мгновение мне показалось, что все происходит во сне. Крики, стоны, лязг оружия — все вдруг стихло, движения людей, кружащихся в смертельном танце, замедлились, стали плавными, тягучими… «Ты пропал», — мелькнула мысль. Точнее, даже не мысль, а просто ощущение, предчувствие близкой беды… И тут же в голове словно вспыхнул десяток солнц, рот наполнился кровью, дыхание остановилось, и мне показалось, что я куда-то лечу.

А потом навалилась тьма..

Колонна легиона медленно и неуклонно ползет к горизонту. Туда, где уже беспокойно ворочается, потревоженный нашими тяжелыми шагами, громадный хищный зверь.