– Шеф, у нас же смена закончилась! – возмутился Гебхард.

Кассель молчал.

Гебхард вздохнул, огорченно передернул плечами, но подчинился и стал разворачивать патрульный катер.

Кассель мог только гадать, по-прежнему ли фрейлейн из полиции интересуется этим суденышком. Однако лучше перестраховаться. Он взял радиотелефон и попросил срочно соединить его с оберкомиссаром Марией Клее из комиссии по расследованию убийств.

Когда Анна приходила в себя, она не испытывала ничего, кроме растерянности. В нормальном состоянии человек никогда не испытывает растерянность в чистом виде – она всегда соединена с другими эмоциями. Вы растерянны и сердиты, вы растерянны и обрадованны, вы растерянны и испуганны, вы растерянны и смущены… Анна же ощущала ничем не окрашенное смятение – такое, наверное, испытывает амеба, попадая из привычной среды в другую. Однако моменты ясности были редки – как просветы в густой пелене облаков. Кусочек неба – и опять мрак.

Однажды она открыла глаза и узнала интерьер максвейновского катера. Ее руки были связаны за спиной, а сама она лежала на кровати лицом вверх. Анна ясно понимала, где она находится и что случилось. Максвейн проник в ее квартиру, подмешал наркотик в бутылку минеральной воды в холодильнике. Вышел, подождал на лестничной площадке, затем постучал в дверь. У нее не было оружия. Не было и сотового телефона. Фабель отпустил ее отдыхать, и теперь никто не знает, что она похищена; ее не хватятся еще много часов. Ей предстоит выкручиваться в одиночку…

В течение нескольких секунд она лениво продумывала все это, без страха и волнения. В следующий момент ее сознание опять помутилось – она вроде бы и думала, но как-то без мыслей. Скорее шарила в своем сознании в поиске мыслей – и ничего не находила, кроме растерянности от непривычной пустоты. Как будто ты пришел к себе домой, а кто-то вывез всю твою мебель, и ты никак не можешь поверить, что в квартире одни голые стены…

Потом ее разбудил голос Максвейна. Он с кем-то разговаривал. Говорил быстро, почти задыхаясь и захлебываясь словами. Она ничего не могла разобрать. Но какая-то сила заставила ее сосредоточиться и попытаться всплыть к этому голосу.

Вместе с сознанием пришло ощущение боли – череп распирало во все стороны. А Максвейн все говорил и говорил.

Анна наконец открыла глаза. Максвейн сидел напротив, вперив в нее свои прекрасные и пустые зеленые глаза. На его лице двигались только губы. Она с удивлением поняла, что он обращается к ней. Но ему было безразлично, закрыты или открыты ее глаза, слышит она или нет, – его просто несло, слова текли, как дерьмо из прорвавшейся канализационной трубы.

– Он объяснил мне, а объясняет он чудесно! Мы сами творцы мифов. Не надо ждать, когда о нас сложат легенды. Надо своей жизнью создавать материал для потомков. Мифы вырастают из легенд, а легенды куются нами самими. Одноглазый прохиндей Один ныне бог. Бог всех викингов! Бог единственно потому, что все викинги согласились в один прекрасный день считать его великим и могучим. Но до того, как родился миф об Одине-боге, бытовали легенды о великом короле Одине. А если копнуть дальше, в еще большую тьму веков, то окажется, что в какой-нибудь вшивой ютландской деревушке жил кровожадный правитель, завоевавший две вшивые соседние деревушки и изнасиловавший сотню взятых в рабство баб. Но с чего все началось – не играет ни малейшей роли. Если взяться за дело с умом, любого засранца можно вырастить с веками в бога! Произнесите «Один», и никто не подумает о деревенском вожде в латаной-перелатаной медвежьей шкуре. Произнесите «Один», и земля содрогнется, и сердце вострепещет! Вот она – наиправдивейшая правда… всем правдам правда! Это все полковник Витренко мне объяснил. Он явил мне, что мы, истинные викинги всех времен и народов, повторяем главные великие исторические темы, мы связаны пуповиной с нашей историей и с нашими нетленными мифами – и только нам позволено будет остаться в веках, ибо мы не боялись пролить чужую кровь, дабы ублажить богов, к которым мы со временем присоединимся.

Максвейн вдруг замолчал: Анна заворочалась и попыталась встать. В конце концов ей даже удалось сесть. Максвейн рассеянно нахмурился, встал и беззлобно с размаху ударил ее кулаком в лоб. Анна рухнула на кровать. В глазах плясали искры, голова раскалывалась пуще прежнего, однако сознание не затуманилось.

Максвейн сел и как ни в чем не бывало возобновил свой горячечный монолог:

– Полковник Витренко показал мне, что все мы, грядущие боги, связаны друг с другом. Мы с ним родные по крови – у обоих зеленые глаза. Очевидно, мы происходим от одного предка-викинга! Точно так же связан я с гаупткомиссаром Фабелем. Полковник Витренко подсказал мне, что мы с герром Фабелем имеем ту же смесь немецкой и шотландской крови! Поэтому высшие силы избрали его моим противником. И я радостно этому покоряюсь!

Анна соображала все яснее и яснее. Сознание пробивалось сквозь наркотический дурман. То ли Максвейн ошибся в дозировке, то ли она выпила недостаточно его зелья, однако к ней вернулся страх, а с ним и желание активно бороться за свою жизнь. Сквозь полуприкрытые веки она наблюдала за Максвейном. Высокий и крупный… но знает ли он приемы борьбы? Он не ожидает от нее сопротивления, и фактор неожиданности поможет ей… Нет, черт возьми, она будет бороться до последнего!

За кормой тихо плескалась вода. Было очень тихо. Явно ни одного судна поблизости. Максвейн, очевидно, выключил мотор, чтобы спуститься в каюту и «поговорить» с ней.

– Мы связаны не только с современниками, – продолжал Максвейн. – Кроме тех, кто был, есть еще и те, кто будет. И мы – история для тех, кто будет после нас. Им суждено творить легенды о нас, как мы творим легенды о наших предках. И я непременно стану легендой. И полковник Витренко должен стать легендой. Из легенды мы станем мифом и однажды займем места по правую руку от Одина! – Глаза Максвейна вспыхнули холодным пламенем. Он медленно встал и величаво выпрямился в достаточно тесной каюте. – Но сначала следует принести жертвы уже существующим богам!

Максвейн наклонился к ней.

Анна что было силы ударила лбом в середину его лица. Лежа, со связанными за спиной руками и наполовину в обессиливающем наркотическом тумане, она не могла ударить по-настоящему сильно. Максвейн отшатнулся, схватившись за нос. Это дало Анне несколько секунд, чтобы раскачаться, спустить ноги с кровати и встать. Голова предательски кружилась. Максвейн уже опомнился и наступал на нее. Каюта была маленькая и узкая, и сама теснота мешала высокому и крупному Максвейну, давая преимущества маленькой и юркой Анне. Когда англичанин рванулся к ней, девушка неожиданно вскинула ногу и пяткой ударила его под дых. Максвейн охнул, стал хватать воздух ртом и согнулся.

Анна только этого и ждала. Чуть отпрыгнув назад, она хорошо примерилась – потерять равновесие и упасть для нее было бы концом – и ударила противника пяткой в висок. Этот удар свалил Максвейна на пол. Анна взбежала по лестнице к люку и уперлась в него макушкой. Люк не поддавался. Тут она вспомнила, что он открывается не вверх, а вбок. Она вернулась вниз, села на корточки, опустила связанные за спиной руки до пола и, почти выламывая себе кости, пропустила ступни в кольцо сомкнутых рук. Теперь ее связанные руки были впереди и открыть люк не представляло труда. При этом она поглядывала на Максвейна. Тот недвижно стонал на полу. Анна взбежала по лестнице и отодвинула люк. Что делать на палубе, она не знала. Наверное, сразу прыгать в воду. Ей казалось, что в воде, даже со связанными руками, у нее больше шансов выжить, чем на катере. Темнота на ее стороне. Куда угодно, только бы прочь…

Но когда она вдохнула свежий воздух снаружи и половина ее тела уже была выше уровня палубы, сзади раздался звериный крик. Максвейн догнал Анну, схватил за лодыжки и всем телом повис на ней. Затем поволок ее вниз – лицом она пересчитала все ступеньки. Боли Анна не ощущала – только одуряющий вкус крови из носа и разбитых губ. Максвейн схватил ее за волосы и потащил обратно в каюту. Там он, роняя какие-то предметы, нащупал свободной рукой что-то на столе, замахнулся… Но ожидаемого смертельного удара не случилось – она почувствовала, как в ее шею впилась игла. И сразу наступила полная тьма.