Когда я приезжаю в Америку, чтобы выступать в различных местах с лекциями, то могу наблюдать ситуацию, которой не встречаю в Великобритании. В США существует жесткая поляризация — и в политике, и в богословии — между тем, что неопределенно называют «либеральным» и «консервативным». Мы вместе с Маркусом Боргом во время наших публичных дебатов могли наблюдать, как люди пытаются определить наши позиции как «либеральные» или «консервативные», тогда как на самом деле каждый из нас не вписывается в эти категории, несмотря на мнения публики. И я склонен думать, что такие категории на самом деле только затемняют многие вопросы. Так, например, в Северной Америке иные вынуждены называться «либеральными», чтобы подчеркнуть, что они не принадлежат к разряду злосчастных фундаменталистов, а другие зовутся «консервативными», чтобы показать, что они не считают себя просто последователями епископа Джона Спонга (это просто два типичных примера). Это не способствует здравомыслию в богословии или изучении Библии, а также не помогает мудрому существованию в обществе. И часто такое давление общественного мнения влияет на подход к чудесам, к Писанию, к сверхъестественному и тому подобному. Как только ты затронешь одну из таких тем, аудитория сразу разделяется на два лагеря. Но для дальнейшего углубления в тему нам стоит отказаться от подобных автоматических реакций: рассматривая вопрос воскресения Иисуса, мы не должны поддаваться давлению общественного мнения, вместо этого нам предстоит провести историческое исследование. Мы должны понять, что же именно произошло в первый день Пасхи. И не стоит привносить сюда априорные предпосылки или свои готовые убеждения, политические или богословские, взятые из нашей собственной культуры, будь то Восток или Запад, Англия или Америка, потому что историк не вправе опираться на подобное разделение.

Разумеется, кто–то может мне возразить, что историческое исследование воскресения — слишком странная задача. Если мы прочитаем соответствующие тексты Матфея, Марка, Луки и Иоанна, то почувствуем себя в трудном положении. Здесь невозможно понять, какие же именно женщины пришли к гробнице пасхальным утром. И неясно, сколько раз они ходили туда–сюда. Или, если говорить о самом начале событий, кто вошел в гробницу: Петр с Иоанном или один Петр? Перед нами встают и другие вопросы. Кто увидел Иисуса первым? Где в основном происходили явления Иисуса: в Иерусалиме, или в Галилее, или и здесь и там? И хотя подобные вопросы зачастую оказываются не такими сложными, как уверяют, тем не менее разобраться в них крайне непросто.

Приведу пример аналогичной ситуации или проблемы, когда действие происходило в середине XX века. Это хорошая иллюстрация того рода вопросов, которые нам предстоит разобрать. 25 октября 1946 года состоялась знаменательная встреча двух величайших философов, которые после того уже никогда не видели друг друга. Философов звали Людвиг Витгенштейн и Карл Поппер. Витгенштейн возглавлял в Кембридже группу философов, а Поппер приехал туда, чтобы выступить перед ними с докладом. Все собрались в большом кабинете. В камине был разведен огонь, у камина лежала кочерга. Витгенштейн взял кочергу и, помахивая ею, обсуждал с Поппером какой–то философский вопрос. Затем неожиданно Витгенштейн бросил кочергу и поспешно оставил комнату. Для Поппера это стало неожиданностью, хотя люди, знавшие Витгенштейна, не удивились — философ мог так себя вести даже в академическом контексте.

Прошло несколько недель, и появились слухи, что Витгенштейн, держа в руках раскаленную докрасна кочергу, угрожал Попперу. Но хотя на том собрании присутствовали величайшие умы того времени, включая Бертрана Рассела и других знаменитых философов, общественных деятелей, эти люди так и не смогли установить, что же именно происходило на той встрече и в какой последовательности. Дал ли Поппер сокрушительный ответ на возражения Витгенштейна, прежде чем последний покинул комнату? Или же он произнес свои слова уже в его отсутствие? В какой момент Витгенштейн взял в руки кочергу? И была она при этом раскаленной или холодной? Хлопнул ли он дверью, покинув комнату, или вышел тихо? Несколько лет назад вышла замечательная книжка под названием «Кочерга Витгенштейна» (Wittgensteins Poker, London: Faber, 2001), написанная двумя плодовитыми журналистами, Дэвидом Эдмондсом (David Edmonds) и Джоном Айдиноу (John Eidinow)[13], где все событие описывается достаточно подробно. Авторы делают гипотетический вывод, что же там произошло на самом деле, эта гипотеза совпадает с показаниями одних очевидцев и в той или иной мере расходится с показаниями других. Эдмондс и Айдиноу отказываются верить версии Поппера на том основании, что им двигало корыстное желание отразить в этой истории свою великую победу над Витгенштейном, но, возможно, авторы ошибаются. Так что согласие относительно истинного положения вещей не было установлено, но нам стоит обратить внимание на одну важную вещь: никто не утверждал, что ничего вообще не происходило — что не было ни самой встречи, ни кочерги, ни двух философов, один из которых покинул комнату. Нечто произошло, но яркое событие развернулось слишком быстро и было слишком неожиданным, так что все его очевидцы — люди, в силу своей профессии интересующиеся установлением истины, — так и не смогли прийти к единому мнению. Любой адвокат знает, что подобное часто встречается, когда в суде выступают очевидцы. Они видели одно и то же яркое и драматичное происшествие, однако их показания не совпадают. И тем не менее снова следует подчеркнуть: это не значит, что ничего не происходило. Скорее — прямо наоборот. Именно такой вывод, как я полагаю, мы должны сделать при беглом первом знакомстве с евангельскими повествованиями.

Теперь мы рассмотрим представления первых поколений христиан о жизни после смерти и воскресении. Если мы попытаемся разместить их на одной «карте» наряду с представлениями античных язычников и античных иудеев, мы сразу заметим некоторые интересные закономерности. Представления о жизни после смерти — одно из самых консервативных понятий в любой культуре. Мнения людей о других аспектах жизни могут меняться, но представления о смерти (включая представление о том, как нужно хоронить покойников) сохраняют удивительное постоянство. Люди могут ставить под вопрос другие стороны своего мировоззрения, но когда у них умирает любимый человек, они хотят, чтобы похороны выглядели именно так, как они привыкли их видеть. Первые поколения христиан относятся к разным слоям иудейского и языческого мира, и потому можно было бы ожидать, что на протяжении первых двух веков мы увидим у них разнообразие представлений о жизни после смерти. И вот что нас поразит — этого нет. Павел, другие авторы Нового Завета, мужи апостольские и апологеты и великие богословы конца II века (такие как Ириней, Тертуллиан или Ориген) единодушны в своих представлениях о том, что происходит с членами народа Божьего после смерти.

Есть одно важное исключение на фоне удивительно устойчивой картины веры первых христиан в воскресение — это писания тех, кого мы называем гностиками[14] (например, Евангелие от Фомы), которыми восхищаются некоторые американские исследователи. Они утверждают, что именно эти тексты отражают самые древние представления христиан и помогают нам приобщиться к изначальному христианству, которое затем было затемнено авторами Нового Завета, и не в последнюю очередь — четырьмя евангелистами, создателями канонических евангелий. Как я аргументированно показывал в других работах, все обстоит прямо противоположным образом: гностические тексты созданы позднее, их авторы отталкиваются от канонических текстов и идут в ином направлении. На самом деле таково мнение большинства исследователей Нового Завета по всему миру, хотя трудно со всей определенностью сказать это о Северной Америке в данный момент. Как бы там ни было, стоит рассматривать эти тексты как попытку, используя язык первых христиан — в нашем случае, язык, которым христиане описывали жизнь после смерти, — с его помощью выразить совершенно иные представления.