– Вот что. Будет разумно, если в течение суток наше с тобой сознание будет открыто для взаимных сообщений. На случай, если что-нибудь случиться или ты не найдешь Энгиуса. Также ты сообщишь мне, что добралась до места и когда тебя забрать обратно. Если в течение суток телепатемы не будет, я вернусь и буду ждать на этом самом месте.

Сдержанно попрощался и улетел. Таллури провожала его взглядом до тех пор, пока старенькая студенческая латуфа не скрылась за горизонтом.

Мощеную дорогу Таллури одолела довольно быстро и легко нашла по-прежнему малоприметную тропу, что вела в лес, и дальше – к подножию горы. А вот с самой тропой не заладилось: на ближайшей же поляне Таллури запуталась и не могла разобрать, куда идти дальше. Перепробовав все способы поиска, проплутав около часа и не найдя выхода с поляны, она уже всерьез подумывала телепатировать Климию и вернуться на Трассу, когда вдруг ей пришла замечательная мысль – «позвать» Ечи. Таллури села, прислонившись спиной к сосне, и обратила к Ечи мысленный зов. «Если в течение трех часов лошадь не появится, отправлюсь обратно», – устало решила она.

Но не прошло и часа, как Ечи появился с другой стороны поляны, выйдя из густого леса. Он пофыркивал, обмахивал себя хвостом и поминутно оглядывался. За ним трусила молодая кобылка с маленьким белым жеребенком, мастью под стать Ечи. Гордый Ечи еще раз оглянулся на жеребенка, приглашая и девушку оценить столь прекрасное потомство. Остаться безучастной было просто невозможно!

– Ечи, миленький, какой у тебя славный детеныш! Жизнерадостный и полный энергии жеребенок взбрыкивал и к себе не подпускал, да и мать тревожно заржала, едва Таллури потянулась его погладить. Тогда, внося нотку покоя и гармонии, рядом встал Ечи, и Таллури погладила жеребенка.

До подножия горы Ечи дошагал уверенно, словно не замечая высоченной травы и зарослей подлеска. Сидя на его спине, Таллури то и дело благодарно гладила коня по холке. Ечи в ответ прядал ушами и добродушно фыркал. У каменистого подъема лошади оставили девушку и чинно удалились, приняв напоследок угощение – лепешки из ее дорожного запаса. Через короткое время белые крупы животных исчезли за мокрыми деревьями.

Проглядывавшее сквозь тучи солнце клонилось к закату. «Надо поторапливаться», – подбодрила себя Таллури. Подъем вверх был самым трудным, зато здесь она различала тропу четко и на закате добралась наконец до пещеры Энгиуса.

Она, конечно, мечтала сразу же застать наставника в его жилище. Но, когда именно так и произошло, все-таки искренне изумилась. Энгиус был здесь, спокойно сидел у очага и явно поджидал гостей: в одном котелке кипела какая-то снедь, в другом, отставленном в сторону на подставку из камней, душисто дымился травяной чай. А рядом в большой деревянной миске густо растекся кусок ароматного лесного меда.

Таллури вошла в пещеру, глядя на наставника счастливыми глазами, и долго не решалась вымолвить слово. Но про себя повторяла: «Как я рада тебя видеть!» Он улыбнулся в ответ. Затем сделал приглашающий жест: «Входи же», а вслух произнес:

– Как видишь, я ждал тебя.

– Я не спрашиваю, как ты узнал так точно.

– Лес сказал: «Человек». Ветер донес: «Гостья». Дождь хлопотал: «Замерзла, устала».

– Это так. Но главное – дошла.

– Я не сомневался. «Передай» ведущему, чтобы ждал тебя на пятые сутки, в полдень. А теперь садись, пей чай с медом, грейся. Давненько мы не виделись. Но наговориться успеем.

Больше ничего не было нужно – лишь этот огонь в оча– ге, радушие в глазах наставника, тишина сумерек, шепот леса и лепет родника меж камней в углу пещеры…

– Хорошо. Ты все сделала верно.

Энгиус долго слушал (она начала с самого-самого начала), а похвалил за то, за что менее всего Таллури ожидала услышать одобрение: за то, как долго она выбирала первые учебные дисциплины. Она потратила на это немыслимое по здешним меркам время – целый астрономический месяц. И это только для того, чтобы определиться с предметами первой ступени, теми, что изучают законы материи.

Чтобы выбрать, Таллури обошла (день за днем, группу за группой) все (абсолютно все!) учебные площадки. Являлась без разрешения и садилась тихо в стороне. Она всегда молчала, и смотрели на нее подчас с удивлением. Но спрашивать, зачем человек пришел, здесь было не принято – ее и не спрашивали. А она смотрела и слушала.

– Что же служило знаком для выбора? – поинтересовался Энгиус.

Знак был только один – пробуждение непреодолимого интереса. И не рассудочного (мол, так надо, или – «этот предмет, кажется, необходим»), а сердечного. Именно сердце должно было дать ответ: нужно ли изучать ту или иную науку или время и силы будут потрачены напрасно?

– Интеллект для выбора не понадобился? – иронично улыбнулся Энгиус.

Отчего же, понадобился. Но рассудок должен был согласиться с сердцем, иначе его доводы не принимались.

Вот в этом-то месте своего рассказа Таллури и услышала похвалу наставника.

– Итак, что же ты в конце концов выбрала? Впрочем, погоди, я попробую угадать. Так, прежде всего – звезды. Астрономия?

Конечно! Как можно не обратить взора к полному загадок небу?

– Письменность опускаю, это ты решила давно и наверняка уже сиднем сидишь в библиотеке.

Ну, это-то не секрет! Таллури еще в Храме Жизни уши всем прожужжала про книги и рукописи.

– Что-нибудь, немного, из точных наук. Скорее всего – математика.

Да! Строгая красота формул сразу покорила ее сердце.

– Науки земли? Физика, химия, география – вряд ли. Пожалуй, только история. Как насчет истории?

Таллури довольно часто напрашивалась в компанию к Климию и Нэфетису, когда группа древней истории отправлялась на раскопки. Но что ее туда влекло, на этот вопрос Таллури затруднилась бы с ответом.

– Затрудняешься? – Энгиус поднял брови. – Ты удивляешь меня. Может, ты просто не давала себе труда задуматься? Ведь на раскопки ты попадала не просто так, неслучайно и не из праздного интереса. Ну-ка, сосредоточься…

…Далеко на юге, на гигантском горном плато, даже глубокой осенью было знойно. В полдень припекало так, что каменные руины древнего города плыли в колеблющемся мареве, и даже самые одержимые историей ушедшего мира студенты вынуждены были прерваться на отдых. Утихали стук инструментов и шорохи шагов, умолкали голоса – лишь стрекотали кузнечики, время от времени с ворчливым жужжанием проносился жук, а в синей вышине, в полном безмолвии, нескончаемо долго парил силуэт большой птицы.

Северянка Таллури плохо переносила жару. Она усаживалась в тень самой высокой из уцелевших стен, прямо среди обломков, и закрывала глаза, чтобы слушать и слушать тишину. Может, ради этой тишины Таллури и была здесь?

О, она не была пустой, эта тишина! Безмолвие величественных руин таило в себе нечто живое: от давно рухнувших храмов, от некогда монументальных колонн, ныне подпиравших лишь небо над собой, от все еще великолепных ста– туй неведомых героев, от портиков с надписями на забытом языке – отовсюду на Таллури надвигалось былое. И прежде всего – голоса… Да-да, голоса: шум толпы на площади, выкрики торговцев, женский смех, деловитые мужские переговоры… Она их слышала!

Сначала – только слышала. Затем – выучилась «видеть» прошлое этого разрушенного города…

– И начала подсказывать, где лучше вести поиск артефактов? – предположил внимательно слушавший Энгиус…Климий сначала очень удивился:

«Как ты можешь знать? Мы всей группой изучали свитки, сравнивали карты, медитировали и составляли план раскопок. И используем приборы, кстати! А ты просто подходишь и тыкаешь пальцем – возьмите, мол, ребята, левее и глубже! Мы должны потратить полдня дополнительных работ, чтобы проверить твое ленивое предположение?»

Он был возмущен. И даже накричал на нее при всех! А в итоге все-таки зря потратил полдня – на поиск в том месте, где они все, видите ли, наметили!

Таллури осталось только ждать. Впрочем, и сомневаться: ведь она, разумеется, могла ошибиться. Подумаешь, увидела в «дневных грезах», как худой смуглый человек в грязной набедренной повязке и почему-то, словно животное, в медном ошейнике, переносит глиняный сосуд с одного места (где искал теперь Климий) на другое (что «нашла» Таллури).