Таллури не понимала ни того, что именно ищет ее ведущий, ни научной ценности искомого, ни значения руин этого города на исторической карте Атлантиды, но «видела»: безумно напуганный и потный от страха человек в ошейнике очень торопится. И «слышала»: он что-то бормочет себе под нос. Она умела запоминать незнакомые слова помногу, даже очень длинными фразами, а человек в ошейнике повторял всего-то несколько слов: «Бууд-риэ-ноакса-оу-куттум». Так она запомнила.

Забывшись на мгновение, она стала повторять эти слова вслух, даже пропела несколько раз, и выходило неплохо:

«Бууд – риэ – ноакса – оу – куттум – буудриэ – ноакса…» Очнулась, когда Климий встряхнул ее за плечи: «Что? Что ты сказала?!»

Ну, сказала и сказала. Разве ее здесь кто-то слушает? Таллури недовольно высвободилась из рук ведущего. Но тот настаивал, а потом вдруг смущенно попросил: «Извини. Где, ты полагаешь, надо искать?» Она не стала вредничать, хотя ругал-то он ее при всех, а извинился наедине. Подошла и наступила ногой на нужное место – здесь. Через полчаса из земли извлекли великолепную амфору с дивным геометрическим рисунком, полную монет, украшений, а главное – глиняных табличек с диковинными знаками. В эти таблички вцепилась вся поисковая группа разом. Они даже забыли перевести ей слова того несчастного человека в ошейнике!

– Энгиус, что значит «бууд-риэ-ноакса-оу-куттум»?

– Это древний язык, ты не могла его знать, а запомнила верно. Насколько я понимаю, что-то вроде: «Гибнет Ноакса, о боги!» Ноакса – это тот разрушенный город. А медный ошейник надевали рабам. Видимо, он перепрятал сосуд хозяина. Ну, теперь-то ты понимаешь, зачем оказалась там?

Таллури понимала лишь, что прошлое оживало для нее. Она его чувствовала: «видела» и «слышала».

– Не каждому пространство открывается, как тебе: так, что и время не имеет большого значения. Да-а, – Энгиус со значением покивал, – не зря рисковали солдаты Особого корпуса. Ты можешь послужить Атлантиде!

– Чем? Искать древние артефакты? – она пожала плечами. – Моя жизнь – в обмен на старые горшки? Моя жизнь со всеми мыслями, чувствами, желаниями, вся-вся без остатка – на алтарь науки? Да нет, мне очень нравится учиться. Знание – это… – она запнулась, подбирая слова, – это для меня очень важно! Но неужели никого не будут волновать мои чувства?

– Прежде всего они не должны так волновать тебя саму.

– Не уверена… – она смутилась под бесстрастным взглядом Энгиуса.

– Посмотрим, посмотрим. Расскажи, чем еще занималась. Только коротко.

– Немного левитации, общая физиология человека, рисование, музыка, природа и животные, лекарственные травы. В общем, всё.

Они поговорили о выбранных и пройденных ею дисциплинах.

– Ты посоветуешь мне что-нибудь еще?

– Хм, давно я тебя не видел, – он с прищуром смотрел на Таллури. – Повзрослела, посерьезнела. Давай-ка спать, на сегодня довольно. Побудешь у меня еще четыре дня, как я сказал, потом я уйду. А ты вернешься к себе.

Четыре дня вместили многое. И протекли быстро.

Подарок, строгой расцветки плед – хвала Единому! – Энгиусу понравился. Нещедрый на похвалу, он благодарил мастерицу от всего сердца:

– Сделано, конечно, со старанием и вкусом. Но больше: ее мастерство – это талант самой души! А значит, будет даровано ей и в следующем воплощении. Плед – нужная вещь, спасибо. Благодари от меня.

Но лучезарное настроение не было стихией Энгиуса. Словно верный какому-то неведомому долгу или неодолимому внутреннему побуждению, он нередко впадал в пасмурное расположение духа. Если не сказать – мрачное. И тогда начинал говорить, хмуро вглядываясь в огонь. Или вглубь себя? А может, в некую враждебную даль, что таила угрозу его родине, его друзьям, его служению, Знанию, наконец?

Когда он так смотрел, на Таллури надвигалась тьма. Словно входили в жилище незваные гости с пугающе мрачными лицами, вставали вдоль стен и смотрели – скорбно долго, угрюмо. Как же ей хотелось «выгнать» их вон! Ведь в спасшем и приютившем ее солнечном краю, среди друзей, при благополучном, даже безмятежном, течении жизни она почти совсем забыла ужасы гибнущей Гипербореи. Забыла о личных потерях: родителях, сестре, братьях. Не хотела помнить и о проблемах самой Атлантиды. И теперь, когда приемный отец напоминал обо всех этих бедах, его речи казались особенно гнетущими.

Но Таллури внимательно слушала. На этот раз разговор шел о катаклизмах, медленно, но верно разрушающих огромную островную империю, и о проектах, призванных сберечь хотя бы малую толику знаний и ценностей Атлантиды.

– Свидетельства о погибших цивилизациях почти всегда бывают скудными, а хуже того – противоречивыми. Что, например, может остаться от нас? Что может уцелеть в бушующей стихии землетрясений и цунами, а паче всего – в пучине времени? Мифы. Да-да, мифы и эпические предания. Еще – камни: мегалиты, руины, стелы, черепки да фрагменты статуй – вот что уцелеет в веках. Ничего сверхнового. Всеобщая катастрофа оставляет в живых лишь тех, кто способен уцелеть любой ценой. Это, разумеется, будут люди простые, не ученые и не мыслители, не поэты и не художники. А значит, культура и науки забудутся. История в каком-то смысле начнется заново. Словно человечество только что родилось. Тотальные катаклизмы бросят нашу цивилизацию не столько в хаос, сколько в дикость! Будущие историки по останкам нашей цивилизации заключат, – он усмехнулся, – что Атлантида была вполне дикой языческой страной. Поэтому решено с переселенцами отправить учителей и просветителей.

– С какими переселенцами?

– Не знаешь? Впрочем, откуда. Да, с переселенцами – людьми из гибнущих областей. Первые группы спасенных из разрушенных и ушедших под воду городов Алкоэны и Наттуны уже отправлены. Их перевозят в северо-восточную часть континента Великого Солнца, или Черного континента, туда где дельтой растекается большая плодородная река. А из сейсмически опасной долины Муус, куда стремительно наступает океан, – в тропические леса Великой Западной суши, континента, лежащего от Атлантиды на западе. Вот с этими-то переселенцами и отправляются учителя и просветители. Мы пытаемся создать очаги нашей цивилизации по обеим сторонам Атлантики. А кроме того, в разбросанных почти по всем континентам регионах, которых, как просчитано, катаклизмы не достигнут. Там живут дикие племена. Но, на мой взгляд, атланты переоценивают способности и возможности аборигенов.

– Посланцы отправляются к диким племенам?

– В этом полагают залог успеха: дикие племена выживут и должны будут хранить завещанное им до той поры, когда сами же, развившись, смогут расшифровать, – Энгиус помолчал. – Если, конечно, донесут в целости и сохранности.

– Ты сказал «завещанное». Что ты имел в виду?

– Что-то передается в виде артефактов: золотые таблицы, приборы, пирамиды и другие мегалиты. Что-то – в виде практических навыков и знаний. Например, новые для них растительные культуры – маис, табак, какао, кофе; новые технологии строительства, новые знания в мореплавании. Многое…

– И летучие машины?

– Нет. Это ни в коем случае. Слишком рано! Это и для многих атлантов-то было, возможно, рановато. Многие знания и технические средства Атлантида получила просто в дар. Наша цивилизация нисколько не потрудилась, чтобы обрести их, а следовательно, лишь немногие смогли оценить по достоинству дар высших существ, звездных гостей-наставников.

– Звездные наставники совершили ошибку?

– Может, и да. А может, всё же рассчитывали на лучшее в нас. Как рассчитываем мы, передавая дикарям наши собственные достижения. Звездные наставники желали нам добра, но даже они не предугадали многого.

– А что еще передается, Энгиус?

– Мифы и легенды. Последнее, на мой взгляд, наиболее ценно.

– Не может быть!

– Уверяю тебя. Ведь мифы – зашифрованное Знание. И они долговечнее камня, поэтому дойдут до будущих поколений, до цивилизации, способной не только хранить, но и расшифровать их. Хотя, – он с досадой поморщился, – и к мифам, для «красоты», станут примешивать выдумки и вздор! Духовные заветы переродятся в свою противоположность. Золотые скрижали? Переплавят. Теоретические знания и отвлеченные философские понятия? Без применения они теряются, угасают.