— Я обещал к Сью зайти, — сказал Саид. — Если что — мы с ней к нам вернемся, но вы спите, мы в эту комнату не зайдем.

— Тебя тоже хорошо бы в лечебницу, — ответил ему Райфайзен. — Всех вас хорошо бы в лечебницу. Вы психи и плохо кончите.

Саид вышел, погасив свет, и я уснул. Мне снилось, как Райфайзен привез нас всех в больницу, но ему там среди докторов так понравилось, что он нас отпустил, а сам остался. И закрылся изнутри, чтобы не дружить с ненормальными. Мне стало интересно, как он там живет, и я заглянул в щелочку в заборе, но увидел там Цуруля, который заорал мне:

— Кому сказано не соваться! Вешайся, череп, я повторять не стану!

А потом у меня какие-то кошмары были, но я не помню какие. Вот только проснулся в дурном настроении, вставать совсем не хотелось. Я выпросил у проходящего мимо Саида сигарету, закурил и стал просить у него выпить. Саид сказал, что я все выжрал и что нечего, мол. Филипп от этого тоже проснулся, засмолил свою травку и лежал молча, отвернувшись к стенке, только иногда шумно затягивался или хихикал над очередной грубостью Саида. Пришел и Райфайзен и стал тоже меня отчитывать:

— Я не понимаю: ну какой тебе интерес с утра пораньше напиться? Ведь в такой день ты уже ничего не сможешь сделать! Человек должен пить только после шести часов вечера, да и то с оглядкой. Ты же как будто боишься жить и стараешься все время забыться. Или ты алкоголик?

— Алкоголик за бутылку родину продаст, — мне стало обидно. — А я вас ни разу еще не подвел. Я Каролину победил. Я с Абдуллой договорился. Я с Ваном познакомился. Я Готвальду рукой помахал. А водка мне нужна, потому что грустно. У меня нет интересного дела.

— Как нет?! — возмутился Райфайзен. — Вот, Книги расшифруй, может, я ошибаюсь в чем? Или хочешь — помогай мне, нам вот надо найти человека, чтобы документы купить, а то счет в банке не откроешь… Хотя нет, это я сам… Ну вот помоги Саиду убраться в квартире!

— И не собираюсь, — сказал я. — Нашел интересное дело.

— И я не собираюсь, — сказал Саид. — Вон пусть Фил убирает, он ночью наблевал в коридоре под коврик, придурок!

Филипп заржал, но встал и пошел убираться. Мне кажется, пока у Филиппа травка есть — ему любое дело интересно. Но я так не могу, я как-то не так устроен, и травка мне не нравится.

Я докурил, снова попробовал уснуть, но мне мешали Саид и Райфайзен, они делили деньги. То есть не делили, а просто на кучи раскладывали: одна куча на документы, другая на хозяйство, третья какие-то непредвиденные расходы, а Саид стал себе на костюм просить. Райфайзен поломался и дал ему. Я тогда говорю: ну, дай и мне на костюм. Он даже не ответил. Дурак ограниченный. Еще ведь думает, что делает мне как лучше, они все всегда так говорят и думают. А я лежал-лежал и почувствовал, как мир становится все хуже и хуже. В нем стали появляться темные пятна, он трещал где-то в глубине, и я этот треск слышал. Тот, который создал этот мир, на минуту отвернулся — и вот мир стал портиться. А я мог помочь Ему, потому что знал, что сделать, чтобы все наладилось, надо было просто, чтобы Мао выпил. Иногда Он не хотел, чтобы Мао пил, а вот сейчас Он бы этого хотел, я это сразу понял. Нам с Ним надо было срочно действовать. Я встал и Саид даже испугался:

— Чего у тебя так глаза горят?

Я ничего не ответил. На драку с ними я не мог терять времени, мир рассыпался, я уже видел каким все стало серым. Мне было трудно, ноги не слушались, а голова шумела, но я смог дойти до двери, выйти из квартиры. Они что-то крикнули мне вслед, и я понял, что они бессильны мне помочь, а могут только помешать. Я захлопнул дверь и сделал несколько шагов к лестнице. Тут меня качнуло и бросило в дверь Сью и Тома. Главное, чтобы Райфайзен и Саид не догнали меня. Я постучал, потом нащупал звонок и нажал. Дверь открылась — и я упал в квартиру.

Надо мной склонилась Сью:

— Тебя Джек прислал? — прошептала она.

— Ага. Ему бы выпить.

— Плохо? Я сейчас. Я сейчас отнесу ему таблеток, — и она быстренько пробежала в комнату и обратно.

Когда за ней захлопнулась дверь, из комнаты раздался скрипучий голос похмельного Тома:

— Сью? Где ты, Сью?

Я пополз искать холодильник. В глазах было темно, в голове звук, как когда вагоны на горке башмаками останавливают, все рушилось, времени почти не осталось. Я не нашел холодильник, а уперся головой в какой-то шкафчик. Почти без надежды открыл, а там… Там они и стояли. Я взял наугад, оказалось что-то сладкое, но все равно сразу посветлело. Там же в шкафчике я нашел надкушенное яблоко, дело пошло совсем хорошо. Скоро я смог встать, оглянулся — позади постель Тома. Том смотрит на меня одним глазом в глазе мука. Я нашел коричневую настойку, которую они в Америке чаще всего пьют стакан, выпил, снова налил и принес Тому. Том застонал:

— Нет… Меня стошнит…

— А ты не тошнись! — я-то знаю, как надо. — Ты сдержись и полегчает.

Я посадил его и заставил выпить. Это нетрудно сделать человеку, который спас мир только что. Том выпучил глаза, у него в горле забулькало, он вывернулся и упал на живот. Но я перевернул его на спину, а когда брызнуло из горла, прижал ему к лицу подушку. Он вырывался, но потом притих. Я снял подушку, вернулся к шкафчику, взял еще стакан и налил нам обоим, нашел сигареты и закурил две. Тому стало легче — он сам сел и мотал головой.

— Ты меня чуть не убил… Я уже почти умер…

— А как ты думал? — говорю. — Жить — это не просто. Жить — это даже больно иногда, — я могу иногда сказать красиво, особенно если жизнь на глазах налаживается.

Том сперва все отнекивался, но я чувствовал, что надо курс лечения закончить. Мы с ним выпили всю эту бутылку за час с небольшим, и он до того поправился, что захотел есть. Я вспомнил, что в своих заботах о мире тоже не завтракал, пошел и первый раз в жизни сделал яичницу. Раньше как-то не получалось — то сковородки не было, то огня, а чаще всего яиц. Оказывается, когда сам делаешь яичницу, то не так вкусно получается, как если кто-то другой. Том тоже сказал, что несоленая получилась и с дымком. Но я думаю, это просто яйца были несоленые. Хоть и странно: три десятка — и все несоленые. Мы поели и стали курить, и тут раздался выстрел. Я много слышал выстрелов за последние дни, поэтому сразу понял, что стреляют, хоть это и было в Готвальдовой квартире. Том мне как раз стал рассказывать, какая Сьюзен потаскуха, — до этого он все вокруг ходил, никак не мог решиться рассказать. Я не возражал: мне какая разница, что слушать? Да и вообще, когда все вокруг не успеют выпить, сразу начинают друг на друга жаловаться, так чего же от бедного Тома ждать. И вот на словах «и еще этот ваш брат, шустрый который» раздался выстрел. Я так сразу и догадался, что с Саидом что-то не так. То ли он кого-то пристрелил, то ли его. Быстренько открыл новую бутылку и побежал, даже Тому не налил.

А дверь к нам уже нараспашку. Я вбежал и сразу в ту комнату, что ближе, а там дверь не поддается, кто-то придерживает. Я отскочил, бутылку за шкаф поставил и с разбегу об дверь ударился, в комнате кто-то взвизгнул, дверь отворилась. Я сунулся туда, а это Саид Сьюзен к двери прислонил, теперь они на полу без трусов барахтаются.

— Вы что, опять? Надоели уже. А стреляли зачем?

— Баранья ты башка, — ворчит Саид, прикладывая платок Сьюзи к разбитому носу. — Я что, садист какой, в женщин стрелять? Не знаю, Фрэнк, наверно, или Мария, посмотри в той комнате. Только не сболтни Марии чего!

— Ааа… Ты ее боишься… — всхлипнула Сью.

— А они тут откуда уже? — удивился я и закрыл дверь.

Достал свою бутылку, отхлебнул и, уже спокойный, вошел в другую комнату. Посередине лежал Райфайзен с половиной лица, весь в крови, не двигаясь. Рядом на коленях стояла Мария и протирала подолом большущий револьвер, над ней пританцовывал Фрэнк. То есть мне сперва показалось, что он пританцовывал, а вообще-то он трясся так. А на кровати сидел Филипп. Он помахал мне рукой: