— Деньги пагубно влияют на личность, — согласилась она.

Небеса разверзлись: полило, потекло, застучало косыми струями. Возбужденные голоса убегающих прохожих долетали со двора.

Я стоял посреди номера, склонив голову, как провинившийся школьник, и совершенно не представлял, что делать дальше. Не оставаться же жить у нее. Но и уходить было нельзя.

— У вас красивое платье, — сказал, чтобы не молчать.

Она усмехнулась, в который раз посмотрела на часики и, подойдя к шкафу, стала повязывать на шею газовую косынку.

— У меня еще есть, — заверила ехидно, — могу вам одолжить.

Я искренне удивился:

— Зачем?

— Иначе, как в женском платье, вам отсюда не выйти. — Вслед за косынкой в руках у нее оказалось пальто. Я подскочил слишком поздно, она успела одеться сама. — Спасибо, — с присущей иронией оценила мой благородный порыв.

— Я что, похож на Керенского? Почему вы так решили?

Женщина поправила косынку, еще раз осмотрела себя в зеркале, со скрипом затворила дверцы шкафа и повернулась ко мне. В этом пальто она походила на рано повзрослевшую пионерку.

— Если человек врывается в номер к незнакомой женщине через балконную дверь, с багажом, представляющим государственную ценность, то сто против одного, что его усиленно ищут.

Она была недалека от истины.

— А с чего вы взяли, что мой багаж представляет государственную ценность?

— А герб, — сказала она как о чем-то само собой разумеющемся.

— Что?..

— Оттиск на пломбе в виде Государственного герба.

Не веря своим ушам, я подошел к «дипломату», оторвал его от пола и поднес к балкону. Возникло такое ощущение, будто в мои кишки плеснули кипятку. Потом отнялись ноги, и по лицу щекотно поползла струйка холодного пота…

На обеих торцевых свинцовых пломбах совершенно отчетливо был виден оттиск Государственного герба распавшегося Союза Советских Социалистических Республик.

Если даже этот чемодан увели заурядные воришки (что маловероятно), то охотиться за ним будут люди, получающие государственную зарплату. Убийство — по части прокуратуры, так что мне светит перспектива лавировать между нею, мафией, БЕЗО (так я прозвал «комитетчиков», чтобы не путаться в их без конца меняющихся аббревиатурах), эмвэдэшниками и еще черт знает кем!

И теперь, даже если я очень захочу избавиться от своей ноши, то неизвестно — кому ее подбрасывать? Разве что прорваться к самому Ельцину и положить «дипломат» на его личный стол… Представляю: «Извините, Борис Николаевич, это не вы потеряли?» — «А-а, да, да, Евгений Викторович, а я-то думаю: куда мой «кеша» с кнопками пусковых установок запропастился?»

Выбросить его к такой-то матери тоже не годится: судя по этим пломбам, содержимое имеет характерный запах державной тайны, и БЕЗО меня эмвэдэшникам не сдаст, покуда этот «дипломат» будет фигурировать в деле как возможный мотив убийства. Но от этого не легче: в играх такого масштаба цена жизни Стольника — копейка.

Знала бы эта очаровашка, с кем связалась, — не зашивала бы мне рукав.

Сколько дождя пролилось, пока я стоял в стойке идиота с «дипломатом» наперевес! Из оцепенения меня вывел поросячий визг сирен «скорой помощи». К трупу можно было не спешить, а в отношении двоих на лестнице хватились поздновато.

— Вы уходите? — шевельнул я пересохшим языком.

— А вы?

Два рубля за остроумие, но на этот вопрос у меня не было ответа. Я иссяк. От меня в сложившейся ситуации не стоило ждать инициативы. Единственное, на что меня хватало, так это на то, чтобы удержать «мазу» и не грохнуться перед ней на колени. Ну, чего спрашивать? Ведь прекрасно понимает, что стоит мне отсюда выйти…

Я невольно вздрогнул: чередуя длинные и короткие интервалы между ударами, кто-то постучал в дверь. Явно условный сигнал! Значит, она все-таки шепнула горничной SOS?.. «Что ж, может, и к лучшему», — смирился я со своей участью и, не желая сдавать позиции хотя бы внешне, одарил изменницу презрительной усмешкой.

— Не бойтесь, это мой импресарио, — негромко сказала она, направляясь к двери.

Я задвинул «дипломат» ногой под стол.

— Здоровэньки булы, Валерия Брониславна, — в номер энергично вошел мужчина лет тридцати пяти с круглым добродушным лицом, наполовину закрытым матовыми очками. — Звыняйте, затрымався трохы.

Она предусмотрительно выглянула в коридор и заперла номер на ключ.

— Добрый день, — увидев меня, вошедший растерялся.

Плащ на нем лишь слегка был забрызган дождем, это говорило о том, что он подъехал на машине к самому входу. Обеими руками он теребил перед собой шляпу-тирольку.

— Здрасьте, — кивнул я в ответ.

— Поихалы, Валерия Брониславна, чи шо? — почтительно, как извозчик у барыни, спросил мужчина.

— Чи шо, Толик, чи шо, — выйдя на середину номера и уперев руки в бока, она сосредоточенно рассматривала своего импресарио, будто впервые видела его. — Ты чего опаздываешь? — спросила с напускной строгостью.

Он перевел вопросительный взгляд с нее на меня, опустил шляпу и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Физика знакомого встретил, побалакали. А шо таке? — занервничал. — Мабуть, шо трапылось?[7]

Он говорил с неподдельным участием. Взгляд его выражал готовность разбиться в лепешку ради того, чтобы оградить ее от неприятностей. Безграничная доверчивость во всем его облике, трогательная нелепость в подборе одежды (эти матовые очки, как седло на корове, шляпа, которой он явно стеснялся, плащ не по росту), чрезмерное, но искреннее желание угодить выдавали в нем недавнего провинциала.

Я тоже не совсем понимал, что происходит. Та, которую импресарио называл Валерией Брониславной, размашистым шагом подошла к шкафу, рывком распахнула обе дверцы, достала со дна большую импортную сумку и принялась выгребать из нее вещи.

— Вопросы потом! — сказала командирским голосом. — Сейчас просьба.

— Для вас — все, шо угодно! — клятвенно заверил Толик.

— Все, что угодно — завтра, — отрезала Валерия и бросила пустую сумку на пол передо мной. — Раздевайся!

— Шо-о?! — даже сквозь матовые стекла было видно, как округлились его зрачки.

Не считая нужным объяснять импресарио ситуацию, она принялась расстегивать пуговицы на его плаще.

— Что вы стоите, как Родина-мать?! — бросила раздраженный взгляд на меня. — Укладывайте вещи!

Я вдруг все понял. Сумка была чуть больше дипломата, крепкие ручки вполне могли выдержать его тяжесть. Ко мне стала возвращаться уверенность.

— Ага, ага, давайте, — бормотал Толик, снимая плащ.

На безымянном пальце его правой руки я заметил новенькое обручальное кольцо, хотя этот молодожен был похож больше на ребенка, которому позволили поиграть со взрослыми. «А что дальше будет?» — безмолвно вопрошало все его существо.

Я задернул молнию на сумке, подхватил на лету брошенный Валерией плащ. Мне он оказался еще более велик, чем Толику, но затянутый на узел пояс образовал на нем складки, вполне соответствующие последним моделям Вячеслава Зайцева. Неутихающий дождь оправдывал поднятый до ушей воротник.

— Шляпу! — металлическим голосом хирурга произнесла Валерия. — Где машина?

— У входа, — сообщил он и вложил в ее протянутую руку связку ключей.

Интересно было бы посмотреть на себя в зеркало, но я оставил это до лучших времен. Топот пробегающих по коридору ног действовал на нервы похлеще часового механизма на взрывателе. Время работало уже не только против меня, но и против моих добровольных сообщников.

— Очки! — потребовала Валерия.

Линзы оказались с небольшими, но все же диоптриями. Очертания предметов и лиц расплывались, вызывая головокружение.

— Та я ж без них ничого нэ бачу, Валерия Брониславна…

— А тебе тут и нечего бачить, — подойдя к серванту, она извлекла полбутылки коньяку и стакан. — Сиди и пей!

— Та я ж нэ пью, Валерия…