Но все по порядку.

Ленка спустилась в буфет и взяла там пол-литровую бутылку пива и маленький пакетик фисташек. Пиво забродило в ней, поднялось к голове и привело в восторженное и доброжелательное расположение духа, и уже с другим, легким настроем она поднялась наверх на дальнейшие поиски приключений.

Какие люди! Какие лица!

Каждый второй – библиофил, каждый третий – писатель.

Ух ты какой старичок-боровичок нарисовался! Идет навстречу как сама судьба, только зубки позвякивают. Лет девяносто, не меньше. Пиджак в клеточку, на лысинке беретик. На шее мягкий бантик, в руках тросточка. Любо-дорого смотреть. Не перевелась еще старая московская интеллигенция. Сохранились же такие экземпляры, не вымерли. Вот в ком наши традиции, национальная гордость, русский дух!

Старичок тоже обратил на Ленку внимание и, склонив чахлую головку, улыбнулся так лукаво и одновременно приветливо, что тронул ее до слез. И Ленка долго бы его потом вспоминала и с умилением рассказывала о нем друзьям и знакомым, но старичок сам испортил о себе впечатление, когда, поравнявшись с ней, неожиданно протянул свою подагрическую руку и сильно ущипнул Ленку за ту самую лучшую часть ее тела, которую ей было все как-то недосуг застраховать.

Боль была такая, что Ленка даже не смогла вскрикнуть, а просто стояла на месте и ловила ртом воздух. Если ли бы не эффект внезапности, Ленка бы, наверное, стерпев боль, вежливо поблагодарила этого дряхлого эротомана за внимание, оказанное ей столь оригинальным способом, но ее правая рука, в которой была зажата сумка, не дожидаясь команды сверху, сработала автоматически. Хорошо еще, что в сумке лежали только косметичка, кошелек и пара открыток, что, собственно, и спасло дедулю от обширного сотрясения мозга.

Но надо отдать ему должное: любой на его месте стал бы защищаться, а этот встал как вкопанный и, брызгая слюной, тихим, только Ленке слышным шепотом без конца повторял: «Сука-сука-сука-сука-сука-сука-сука!»

Ленка представила, как это все смотрелось со стороны.

Идет симпатичный дедушка, никого не трогает, а тут ни с того ни с сего на него набрасывается какая-то сумасшедшая баба и начинает его, ни в чем не повинного, метелить. Удивительно, почему окружающие Ленку в милицию не уволокли? Бездушные, бессердечные люди!

Окончательно разочаровавшись в библиофилах, Ленка вышла на улицу. День клонился к вечеру. В воздухе носился запах ванили и жареного мяса. Всюду торговали выпечкой и шашлыками. Она села в маленьком открытом кафе, снова взяла пива, сигареты и, не удержавшись, заказала сто, нет, сто пятьдесят граммов шашлыка.

Напротив расположилась колоритная парочка.

Он – ярко выраженный свободный художник, она – его женщина. Художник был развязен и весел. Женщина, наоборот, нервничала и все время дергала его за рукав. Оба были в явном подпитии.

Ленка пересела так, чтобы их не видеть, и закурила в ожидании заказа. Но почему-то мысли об этих двоих ее не оставили. Кто они такие, кем приходятся друг другу, чем так привлекли ее внимание? И Ленка, не оглядываясь, стала воспроизводить в памяти их светлые образы.

Ей глубоко за сорок, а может, и того больше. Худая, усталая, с вытянутым, каким-то лошадиным лицом. Запястья в серебряных браслетах, пальцы все в кольцах, в ушах объемные, напоминающие подковы серьги. И вся эта сбруя гремит при каждом ее движении и поблескивает.

Спутник женщины был явно моложе, лет тридцать с небольшим. Длинные волосы, драные джинсы. Богема или закос под нее. Тоска зеленая. Ничего примечательного.

Услышав за спиной смех, Ленка невольно обернулась и сразу наткнулась на взгляд художника.

Глаза у него были прищуренные и наглые. А губы чувственные. И зубы неожиданно белые. Два острых клыка по бокам. Как вцепится в шею, как укусит и отсосет всю кровушку без остатка, испугалась Ленка. У-у-у, вампир несчастный.

Ток пробежал по спине и заземлился на полу между Ленкиными ногами. Шаговое напряжение, вспомнила Ленка, где-то она про его коварство уже слышала. Надо стоять на одной ноге, как цапля, и не шевелиться, пока не спасут. Но Ленка дернулась, словно от очередного щипка, и подумала, что на этого соискателя у нее вряд ли поднимется рука, а тем более сумка.

Принесли мясо и холодное пиво. Ленка взяла двумя пальцами самый маленький кусочек и, окунув его в соус, отправила в рот.

– У вас свободно? – послышалось сзади.

Рот был занят, и она отрицательно мотнула головой.

А подлец, который вампир, он же художник, зашел с другой стороны и, потупив невинно глазки, устроился за ее столиком, как будто Ленка сама его об этом попросила.

Ленка машинально обернулась и встретилась взглядом с его женщиной. Та напряженно смотрела на Ленку, стряхивая пепел прямо в бокал с пивом.

– Жуйте, жуйте, я вам не буду мешать, – подбодрил Ленку вампир, продолжая улыбаться.

Мясо, на вид такое аппетитное, никак не хотело прожевываться.

– Вы вот так сидите и не двигайтесь, а я буду вами любоваться.

Мясо не поддавалось.

– А хотите, я нарисую ваш портрет? – продолжал наглец. – Вы так естественны, так непосредственны. С таким аппетитом...

Чтоб ты сдох!

– ... или стихи почитаю, – не унимался он, – из раннего, хотите?

Ленка сделала над собой героическое усилие и, проглотив недожеванный кусок, вежливо поинтересовалась:

– Че те надо?

– Вам так идет, когда вы сердитесь!

– И все же?

Он подпер ладонями щеки и удивленно спросил:

– Я вам совсем не нравлюсь?

– Малыш, – язвительно усмехнулась Ленка, – шел бы ты к своей маме, пока она, бдя за тобой, голову мне не просверлила.

Он коротко хохотнул, громко, почти искренне, и, посмотрев в сторону своей престарелой подруги, махнул ей рукой так, словно хотел сказать «пока», но его пальцы сделали в воздухе движение не сверху вниз, а, напротив, снизу вверх, и получилось не «пока», а что-то вроде «пшла отсюда».

Тетя Лошадь, как окрестила ее Ленка, взвилась как ужаленная и, схватив со спинки стула сумку, вылетела из кафе.

– Ну нет в людях полета, восторга, высоты, – проговорил он, разочарованно провожая женщину глазами.

Ленка нацепила на вилку второй кусок мяса, тесно и неудобно разместила его во рту и стала медленно и ожесточенно уничтожать.

Малыш вытер руки о штаны и, взяв с ее тарелки самый красивый, оставленный на десерт кусок, обмакнул его в кетчуп.

– Не возражаете? – запоздало спросил он и, не дожидаясь Ленкиного ответа, обнажил свои вампирьи клыки.

Еще минут пять они молча сидели друг против друга в тщетной надежде покончить с шашлыком. Мясо было скорее сырым, чем жареным, и мутный кровавый сок, наполовину смешанный с кетчупом, стекал по их подбородкам, оставляя багровые неряшливые пятна на белых бумажных салфетках.

– Ну ничего, червячка заморили, – сказал Малыш, собирая хлебной коркой остатки соуса с тарелки. – А как насчет духовной пищи?

– Что ты имеешь в виду? – От удивления Ленка продолжала говорить ему «ты».

Молчаливая совместная трапеза соединила их кровью невинно съеденных животных.

– Ты с ярмарки или на ярмарку? – полюбопытствовал Малыш.

Почувствовав в его вопросе подтекст, Ленка задумалась.

По жизни вроде я еще «на ярмарку», размышляла она, а фактически получается, что уже с нее. Причем в полном и абсолютно неприкрытом одиночестве.

Ленка посмотрела на визави и подумала, что в детской смешной сказке у Малыша тоже фактически не было друзей, и поэтому он придумал себе Карлсона, а по жизни – у Карлсона не было Малыша, и он себе его нашел. И пусть у этого, реального Малыша драные джинсы, небритая морда и острые клыки, все равно его не брошу. Потому что он хороший.