Вильбер повел меня по комнатам, и я сразу убедился, что над ними тоже поработал специалист.
– Вот, мужичок, гостиная, – давал пояснения Вильбер. – Обрати внимание на панели, выполненные в духе неоклассицизма, а также на люстру восемнадцатого века из венецианского стекла. А как тебе этот пуф посередке? Заметь, мужичок, что панели и детали потолка создают тональный резонанс с китайским фарфором. А вот тут, в столовой, у меня бело-голубой фарфор – старинный, понимаешь ли, целую коллекцию отхватил. И хрустальная люстрочка – тоже старинная, ничего смотрится, правда? Тут ведь что, мужичок, получается: тонкий колорит архитектурных деталей оттеняет окружающую обстановку посредством мягких цветовых модуляций. Такие вот дела, мужичок.
Затем была осмотрена библиотека, оклеенная обоями под дерево и с камином в стиле Людовика Шестнадцатого; на стенах висели полотна Де Кирико, Сассю, Кампили и Розаи; свет, падавший сквозь застекленную крышу, оживлял лестницу с развешенными вдоль нее картинами Чинь-яроли; в спальне стояла кровать красного дерева под пышным балдахином. Полчаса мы бродили по комнатам, глазея на всю эту роскошь, пока не добрались до бара с обшитыми деревом стенами и с огромным окном, из которого открывался великолепный вид на озеро. К тому времени я уже было решил, что мы в доме одни, но тут наконец-то увидел живых людей: шестерых вильбреток и трех приятелей Вильбера. На ходу чмокнув кое-кого из девушек в щечку, Вильбер бросил своим друзьям: "Спасибо, ребята, что заглянули. Приезжайте опять, когда я буду посвободнее, а сейчас нам тут надо обсудить всякие дела", – и все трое – агент Вильбера Эбби Остерлиц и два гитариста из ансамбля, – ни слова не говоря, удалились, после чего Вильбер обратился с речью к вильбреткам: "Ну, моего лучшего друга Хэмилтона Дэйвиса все вы, конечно, знаете. Сегодня мы проведем вечерок в семейном кругу, и вы, девочки, покажете, как мы умеем принимать гостей. Считается, что мы с Хэмилтоном уехали на Си-Айленд, так что все это строго между нами. Никому ни слова, понятно?"
Вильбретки заулыбались и согласно закивали. И кто это только их так выдрессировал? Бесшумно двигаясь, они прислуживали нам, словно гейши. Меня усадили на какой-то огромный пуф, принесли отборное виски, и три вильбретки уютно примостились рядом. Вильбер растянулся на подушках в другом конце комнаты и потребовал себе мартини. Вильбретки, одетые в шорты, пили только сидр. Я мало кого знал из компании, потому что за то время, что я был знаком с Вильбером, у него сменилось порядочно девушек, – правда, надо сказать, новые всегда были лучше прежних, а развлекаться любили все. Вильбретки рассказывали о своем кругосветном турне, говорили, что на этот раз им оказали хороший прием и все благодаря мне – ведь это я позвонил и написал кому нужно. Они рассыпались в благодарностях и гладили мои руки и ноги. Когда прибыла новая порция напитков, вильбретки прикурили сигареты с марихуаной и пустили их по кругу. За окном в закатных лучах солнца поблескивала озерная гладь, яхты и катера рассекали золотистые дорожки на воде. Где мы находились – в Виллафранке или, может быть, в Монте-Карло? Вильбретки попивали сидр, покуривали сигареты и рассказывали всякие байки про эстрадную жизнь. Я тоже иногда начинал что-то говорить, и тогда они слушали меня внимательно, но без излишнего любопытства. Они без устали сновали между Вильбером и мной; мы и вправду были одной семьей, и дух доброжелательства, словно благовонный дым, заполнял все кругом. Вот эта вильбреточка – как изумительно она массировала мне шею, а вот та – с каким изяществом она сняла с меня ботинки, чтобы растереть мне ноги!
Когда солнце скрылось за холмами, окружавшими озеро, Вильбер сказал, что пора бы заморить червячка, и я подумал, что сейчас вильбретки принесут нам поднос с какими-нибудь закусками, но они поднялись и повели нас в столовую, где стоял обеденный стол красного дерева, а стены были обиты штофом. Прислуживал нам официант-негр в черном галстуке. За консоме с тонкими ломтиками поджаренного хлеба последовал ростбиф из телячьей грудинки, тарталетки и брюссельская капуста под масляным соусом – все в сопровождении старого бургундского вина. На десерт был подан маседуан из фруктов в шампанском, а также пропитанные коньяком шоколадные трюфели, которые мы запивали "Вдовой Клико". Вильбретки наперебой болтали что-то об эстрадных звездах и о том, как они когда-то выступали в разных захолустных местечках. Как многого им удалось достичь, как рады они своей теперешней жизни! Вильбер заметно опьянел: исчез его тягучий говорок и изъяснялся он уже в таком роде: "Понимаешь, старик, все эти значимые взаимоотношения, отрицательная обратная связь, ну, да ты понимаешь, старик…"
Когда официант принес бутылку "Реми Мартена", легкие сигарки для девушек и две роскошные «гаваны» для нас с Вильбером, Вильбер медленно поднялся, держась за стол, и сказал: "А теперь посмотрим кино". При этих словах вильбретки захихикали, и мы все направились в комнату, где был натянут экран, и повалились в живописном беспорядке на необъятных размеров диван. Пока две вильбретки взбивали мне подушки под голову, третья пошла запускать кино. Это был французский порнографический фильм, причем, надо сказать, не из худших: яркие краски, хорошенькие актрисы, которые хотя и не умели играть, но поскольку говорили по-французски, воспринимались снисходительнее. Сюжет был такой: пожилой господин сидит с женой на пляже, замечает молодую блондинку и думает, ах, какая курочка! Жена лезет ему рукой между ног и говорит: "Mon dieu, tu bandes!",[87] после чего ведет его в купальную кабинку с идеей использовать этот момент. Там он трахает ее сзади, причем оба они все время смотрят в дырочку на блондинку. Жена спрашивает: как насчет этого лакомого кусочка? – и он отвечает: да, с большим удовольствием, только ему сейчас надо в Париж по делам. Тогда жена говорит: не страшно, я ее пока обработаю, когда вернешься, она тебя будет ждать тепленькая. Дальше показывается, как господин этот трахает разных девиц по дороге в Париж, а жена его в это время развлекается с блондинкой.
Чем активнее совокуплялись на экране, тем активнее гладили меня вильбретки и тем активнее мне хотелось иметь не две руки, а четыре, чтобы ответить им тем же. Их руки скользили по моей груди, расстегивали на мне брюки, залезали мне в трусы. Я ощущал пальцами их твердые соски, слушал их хрипловатый шепот.
– Вам нужно сегодня домой, – спросил я, – или вы можете остаться?
– А мы и так дома.
– Как дома?
– Ну да, мы тут живем. Разве Вильбер тебе не говорил? У нас у каждой своя комната на втором этаже.
Шесть вильбреток на выбор! Сигарный дым уже почти не чувствовался: в комнате стоял терпкий запах марихуаны. На экране тем временем пожилой господин, добравшись-таки до Парижа, вошел в квартиру к своей любовнице и увидел – ни больше ни меньше, – что она стоит раком перед каким-то дюжим негром, а тот нажаривает изо всех сил. Пожилой господин зачарованно смотрит на эту картинку и мы все тоже. Этот ходящий туда-сюда, словно поршень, лоснящийся член, расслабляющий дым марихуаны, ласки вильбреток – да, ничего похожего я в жизни еще не испытывал. Целых сорок лет я ждал этой минуты и, право же, ждал не зря.
Действие на экране снова перенеслось на курорт: жена пожилого господина заманивает блондинку к себе в спальню и там ее раздевает. Долгие поцелуи, энергично лижущие язычки, искусственные мужские члены. И как только могут вильбретки спокойно такое смотреть? Почему они не набрасываются с жадностью друг на друга? Впрочем, минутку. Вот там, кажется, что-то происходит. Ну, конечно: вильбретка, которая крутила фильм, вернулась и теперь сидела, обнявшись с другой вильбреткой. Я немного подвинулся к ним и напряг слух: интересно, о чем разговаривают бисексуалки в такой момент? Одна из них протянула другой руку и сказала шепотом:
– Пощупай, какая холодная. У нас у всех так в семье: и руки холодные, и ноги. Нет, ты только пощупай.
