В старших классах школы я был запасным защитником в нашей футбольной команде. Но вышло так, что основной защитник, которого я должен был при случае заменить, входил в сборную города и за весь сезон отсутствовал на поле лишь десять минут, когда неудачно столкнулся с кем-то из игроков в одном матче. Еще как-то весной мне удалось стать пятнадцатым номером в школьной команде по теннису, но это был мой предел. Когда я кончал школу, наш директор решил организовать почетное общество выпускников.[15]

Один мой приятель, участвовавший в создании этого общества, рассказал мне, что при обсуждении кандидатур мое имя было вскользь упомянуто, но тут же забыто. В то время в Нашвилле существовало пять братств школьников, два из них были получше, два похуже; я стал членом среднего.

Когда в университете я вступил в студенческое братство "Сигма хи", то решил, что наконец-то цепь моих неудач прервалась – это было лучшее землячество в округе, что подтверждалось завоеванными призами, а также внушительным списком знаменитостей, которые когда-либо в нем состояли. Но не прошло и двух лет, как я начал замечать, что девушкам больше нравятся ребята из братства "Фи дельта". Даже на наших студенческих вечерах меня не оставляло чувство, что я ошибся комнатой и этажом, что настоящее веселье – где-то совсем в другом месте.

Прожив двадцать один год на задворках, я уже было совсем смирился с мыслью, что такова моя доля, как вдруг все переменилось. Сначала я даже не понял, что, собственно, творится, да и по сию пору не знаю причин происшедшего. Это случилось, когда я был на последнем курсе. Как-то вечером, в субботу, я сидел в общежитии нашего братства и писал курсовую работу на тему, которая уже тогда считалась достаточно избитой: "Джон Донн и метафизическая образность". Прокорпев над курсовой несколько часов, я так устал от конических свечей и спаренных компасов, что решил немного отвлечься. В тот вечер у студентов из братства "Три дельта" были танцы в отеле "Максвелл Хаус"; за неимением лучшего я отправился туда. Веселье было в полном разгаре. Один знакомый из "Фи дельты" угостил меня виски (в те времена полагалось приносить с собой бутылку). Я потанцевал с несколькими девушками, а потом объявили этот жуткий танец, где все прыгают по залу. Меня затащили в круг, и мы скакали с четверть часа, после чего все принялись утирать пот, а я стал пробираться к выходу. Курсовую нужно было сдать в понедельник, а у меня была готова только половина. Уже стоя в дверях, я увидел Сару Луизу Колдуэлл, которая танцевала с каким-то неуклюжим толстяком. "Не пригласить ли мне ее на танец?" – подумал я. С одной стороны, мы были знакомы еще со школы и хотя общались друг с другом довольно мало, но всегда вполне дружелюбно; кроме того, Сара Луиза была первой красавицей на курсе. С другой стороны, она привыкла, чтобы ее окружали ребята из богатых семей, – словом, компании у нас были совершенно разные. Чего-чего, а гордости у меня хватало, и я уже собрался повернуться и уйти, но тут она поймала мой взгляд. И я направился к ней.

– Хэмилтон Дэйвис, – строго сказала Сара Луиза, когда мы начали танцевать, – ты собирался уйти, не потанцевав со мной?

– Почему ты так решила?

– Потому что видела, как ты уже выходил отсюда.

– Просто чтобы чего-нибудь выпить, вот и все.

– Ты не хотел со мной танцевать!

– Ты пользуешься тут таким успехом, что, по-моему, тебе это все равно.

– Нет, скажи: ты не хотел со мной танцевать?

– Я-то хотел. Просто никак не думал, что тебе этого хочется.

– Ты и в университете никогда со мной не заговариваешь.

В перерывах между занятиями студенты обычно толклись в университетском дворе, и в течение последних двух лет Сара Луиза всегда находилась в центре самой большой компании. Поскольку она была маленького роста, я обычно видел только ее макушку, но зато часто слышал ее голос. У нее был заразительный смех и обезоруживающая манера высказываться без обиняков. До этого вечера она ни разу не попыталась заговорить со мной.

– И в Уорд Белмонте ты тоже не обращал на меня никакого внимания, – продолжала она.

Уорд Белмонт – так называлась самая привилегированная женская школа в Нашвилле. Потом ее купили баптисты, и многие, в том числе и Сара, перешли в Харпет Холл.

– Да, но вокруг тебя всегда столько народа.

– Меня можно и позвать.

– Прямо так – взять и позвать? Да ты умрешь со смеху!

– Ты в этом уверен?

Сара Луиза жевала мятную жвачку, но все равно ощущался запах выпитого ею виски, и, хотя держалась она довольно твердо, я не сомневался, что все это, в общем-то, хмельная болтовня.

– Да что с тобой, Сара Луиза? Ты что, не узнала меня? Я – Хэм Дэйвис. Я всегда был для тебя пустым местом.

– Ты в этом уверен? – опять спросила Сара Луиза, и я понял, что она порядочно подшофе, и придвинулся к ней поближе, чтобы она вдруг не начала болтать какую-нибудь чепуху, но она тут же отстранилась.

– Перестань обращаться со мной, как с пьяной! Девушке хочется с тобой встречаться – ты что, этого не понимаешь?

– Ты, наверно, шутишь.

В эту минуту оркестр начал играть "Когда тебе скверно, мечтай" – последний танец перед заключительным номером "Спокойной ночи, дорогая". Скоро должен вернуться тот парень, что был с Сарой Луизой. Она посмотрела на меня снизу вверх и сказала: "Хэмилтон Дэйвис, я изучила всех ребят в колледже и поняла, что ни один из них не может дать мне больше, чем ты. Вот так-то".

Тут кто-то похлопал меня по плечу, и я уступил свое место неуклюжему толстяку.

Я был так поражен всем происшедшим, что, когда ехал назад, забыл включить фары. В общежитии я внимательно рассмотрел себя в зеркале и, признаться, удивился. Нос, всегда походивший на картошку, теперь вдруг выпрямился и удлинился, а слишком близко посаженные глаза как бы раздвинулись в стороны. Я вспомнил наши редкие беседы с Сарой Луизой и подумал, что, наверно, тогда был в недурной форме. Когда-то мы с ней посещали один и тот же политический семинар, однажды я на нем выступил и теперь с удовольствием перебирал в памяти свои слова. У меня были кое-какие общественные нагрузки, – может быть, Сара Луиза слышала об этом и решила, что я стал крупной фигурой в студенческом движении. Посидев так какое-то время, я послал Джона Донна ко всем чертям и улегся в постель. Уже засыпая, я впервые в жизни почувствовал, что покидаю свои задворки.

Наутро я проснулся с головной болью – но не от выпитого, а от ощущения обиды. Ночью до меня вдруг дошло, что все это было просто шуткой. Мы все тогда были помешаны на розыгрышах – я и сам не раз участвовал в них, – и теперь в моем воображении явственно звучал голос Сары Луизы, рассказывающей обступившим ее друзьям: "А знаете, по-моему, он мне поверил. Нет, он и в самом деле купился, вы бы только видели его лицо!" И все катаются по полу от смеха, а она снова пересказывает наш разговор. Скоро весь университет будет знать, какого я свалял дурака.

Я начал бриться и увидел, что нос у меня снова картошкой, а глаза опять сидят слишком близко. Я вспомнил свое выступление на семинаре, вспомнил все разговоры с Сарой Луизой и понял, что ничего умного тогда не сказал. Все воскресенье я никуда не выходил, заканчивал Джона Донна и думал, что, когда мои товарищи узнают про розыгрыш, они все бросятся меня разыскивать, и я надолго стану всеобщим посмешищем. Но прошло воскресенье, потом понедельник, и, хотя у нас это было излюбленное время для всяких злых шуток, никто не сказал мне ни слова. Тут я понял, что розыгрыш только начинается. Сара Луиза никому ничего не сообщила, потому что ждет, когда я ей позвоню. Она хочет сперва поводить меня за нос, посмотреть, как далеко я зайду. Да, это был изощренный план – мне даже стало жалко, что это не я его придумал. Я просто не мог не поздравить Сару Луизу и позвонил ей в четверг.

– Сара Луиза, – сказал я, – я много кого разыграл в своей жизни, но ничего подобного еще не видел. Все было исполнено великолепно.