Когда я на следующий вечер сообщил Эрике, что нашел работу, у нее загорелись глаза. Выслушав меня, она задала множество вопросов, но было видно, что мысли ее где-то далеко. Наконец она произнесла:

– Знаешь, мне нужно кое-что тебе сказать.

– Ты против того, чтобы я работал в банке?

– Да нет, банк тут не при чем.

– Значит, тебе не понравились Колдуэллы. Жаль – они от тебя без ума.

– Нет, не то… Понимаешь, у меня задержка.

– Насколько я знаю, это обычная вещь.

– Чтобы на неделю – такого у меня не бывало.

Мы оба надолго замолчали. Потом я взял Эрику за руку и сказал:

– Все когда-нибудь случается в первый раз. Может, целый месяц у тебя ничего не будет. Просто ты здорово перенервничала.

– Даже когда нас бомбили, у меня все всегда бывало вовремя. – Она покачала головой. – Нет, боюсь, что я беременна. Женщины такие вещи чувствуют.

– С тобой это уже бывало?

– Нет, но сейчас я точно знаю, что беременна. Знаешь, я могла бы сделать аборт – у меня есть кое-какие сбережения. Мне не нужен ребенок, которого ты не хочешь.

Я обнял ее.

– Об аборте не может быть и речи. Поторопимся со свадьбой – вот и все. Вот развяжусь с армией – сразу и поженимся.

Тут я почувствовал, что мое плечо стало влажным: Эрика плакала.

– Я не хотела, чтобы так вышло – будто я тебя окрутила, – проговорила она.

– Послушай, мы же обручены. Мы бы так и так поженились.

– Ты правда не хочешь, чтобы я сделала аборт?

– Ты что, не слышала, что я сказал?

Две недели спустя, когда мы уже начали детально обсуждать будущую свадьбу, пришло письмо от мамы. Уже приготовившись проглотить очередную порцию дребедени о работе общества книголюбов и о генеалогических изысканиях, я вдруг обнаружил, что на этот раз ей действительно есть что сказать.

"Дорогой Хэмилтон, – писала мама, – Колдуэллы в восторге от своей поездки и без конца говорят о том, как ты их замечательно принимал.

Мы с папой страшно рады, что ты согласился на предложение Симса поступить на службу в банк. Я знаю – ты способен добиться успеха в любом начинании, но работа в банке, особенно в международном отделе, даст тебе возможность проявить свои таланты сполна. Надеюсь, ты доволен не меньше нас.

Твоя карьера начинается столь удачно, что мне бы очень не хотелось хоть как-то повредить ей. Ты ведь знаешь – мы с папой всегда старались не вмешиваться в твою жизнь. Ты уже мужчина и можешь принимать собственные решения. Ответственнейшим из них будет выбор жены. В твоих сердечных делах мы никогда не стремились навязывать тебе свои вкусы и всегда гордились тем, что у нашего сына такие славные девушки. В последних своих письмах ты часто упоминаешь Эрику; на Колдуэллов она произвела впечатление привлекательной и разумной девушки. Поскольку Сара Луиза питает к тебе некоторый интерес, с твоей стороны было бы тактичнее не знакомить Эрику с Колдуэллами, однако что сделано, то сделано. Подозреваю, что твои отношения с Эрикой серьезнее, чем ты об этом пишешь. Искренне надеюсь, что ты не совершил ничего такого, о чем мог бы впоследствии жалеть; поверь, эти мои слова продиктованы исключительно заботой о твоем благе.

И я, и папа в течение долгого времени старались ни о чем тебя не просить, но сейчас у нас есть одна просьба, и идет она из глубины души. Пожалуйста, не связывай себя никакими обязательствами (ни с Эрикой, ни с кем-либо еще), пока не вернешься домой и мы вместе все не обсудим. Нам нужно столько сказать друг другу, что переписка здесь бесполезна, а нужен откровенный разговор. Пойми, мы не настаиваем на том, чтобы ты вообще никогда не связывал себя никакими обязательствами (ни с Эрикой, ни с кем-либо еще), мы только просим, чтобы ты не делал этого, не поговорив с нами. Мы очень надеемся, что ты выполнишь эту нашу просьбу. Уверены, что, если мы с папой так же дороги тебе, как ты нам, ты не станешь нас огорчать".

И лишь после этого мама наконец добралась до своего общества книголюбов и до новостей о давно усопших предках. В конце письма была приписка:

"Увидимся через несколько месяцев. Прежде чем отрезать, давай-ка семь раз отмерим. То, что ты получил место в "Камберленд Вэлли", – просто отлично. С приветом – твой папа".

Письмо это повергло меня в глубокое уныние. Было ясно, что меньше всего родителям сейчас хотелось бы увидеть меня с беременной женой-немкой. Настроение было хуже некуда, но я тешил себя мыслью, что умело его скрываю, – тешил до тех пор, пока однажды не столкнулся в коридоре с Маннштайном.

– Дэйвис, – поразился он, – вы ужасно выглядите! Что с вами?

– Неужели заметно? – спросил я.

– Еще как заметно!

– Родители не хотят, чтобы я женился.

– Ну и что? Не они же женятся, а вы.

– Да, это верно.

– Будете сегодня на проводах?

– Чьих проводах?

– Вильямса.

– Я думал, это завтра.

– Нет, их перенесли на сегодня. Приходите.

– Может, и загляну.

Но я отнюдь не был в этом уверен. С одной стороны, мне не хотелось обижать Вильямса – ведь он так много для меня сделал, и я, конечно, найду способ с ним попрощаться, – но, с другой стороны, зрелище повального веселья было бы сейчас невыносимо. В мыслях я уже видел, как мы с Эрикой бьемся как рыба об лед посреди ставшего вдруг враждебным Нашвилла. Сначала от нас отвернутся родители, а потом и Симс откажет мне в месте. Любой мало-мальски влиятельный человек в Нашвилле был знаком с отцом или с Симсом, и вряд ли хоть один из них захочет взять на работу сына, вставшего на порочный путь. "А, так это сынок Хэма Дэйвиса, – скажет один другому, – обрюхатил какую-то немку – ясно, пришлось жениться. Родителей чуть до инфаркта не довел, теперь они его знать не желают. А что – все правильно. Надо же так обращаться с собственными родителями! Нет, нам такие не нужны".

Смогу ли я привыкнуть к необеспеченному существованию, когда придется вкалывать то официантом, то шофером? Сможем ли мы с Эрикой обрести счастье в какой-нибудь хибаре на северной окраине Нашвилла? Может, лучше вообще не возвращаться? Ведь и в Европе можно устроиться на работу. Манни вот устроился и говорит, что свободных мест еще полно. Но стоило мне представить, что я не вернусь домой, как я испытал щемящую тоску по Нашвиллу, и чем больше я думал, что мне там больше не жить, тем роднее и ближе становился этот город. Так я и сидел за своим рабочим столом, погруженный в мрачные мысли, как вдруг зазвонил телефон. Это была Эрика.

– Извини, что звоню тебе на работу, – сказала она, – это в первый и последний раз.

– Как ты узнала номер телефона?

– Через армейскую справочную. Когда у тебя обед?

– Через час.

– Куда ты пойдешь – в американский ресторан?

– Да.

– Можешь зайти за мной в библиотеку?

– Конечно.

Когда я пришел, Эрика накинула жакетку, и мы пошли пешком по Клейаллее.

– А у меня новости, – сообщила Эрика. Это уже был некоторый перебор: имевшихся новостей мне хватило бы еще надолго. – Даже не знаю, как это лучше выразить… В общем, когда ты в первый раз сказал, что хочешь, чтобы у нас был ребенок, я восприняла это просто как желание меня утешить. Но потом я тебе поверила. Я хотела ребенка так же сильно, как и ты. Знаешь, иногда мне казалось, что он уже родился. Я все время ловила себя на мысли, что пора его кормить, пора менять пеленки. – Она замолчала и грустно вздохнула. – Хэмилтон, ничего этого не будет.

"Господи, неужели она сделала аборт, или, может, случился выкидыш?"

– Вчера вечером у меня снова началась менструация. Просто я пропустила один месяц, вот и все.

Я начал целовать ее заплаканное лицо, не обращая внимания на спешивших мимо нас американских солдат. Я говорил ей, что у нас еще родятся чудесные дети, что худа без добра не бывает. Когда мне показалось, что Эрика наконец успокоилась, она снова разрыдалась.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала она сквозь слезы, – я так перед тобой виновата.

– Эрика, милая, что же тут прощать?