— Подожди, княже. — Кузнец снова исчез в амбаре.
Вернулся с ржавым испанским ружьем в руках:
— Она, что ли?
— Где взял?!
— А помнишь, когда под Тверью стояли, а Ольгерд на выручку к Михайле-князю шел? Я тогда был в той дружине, которая встречь литвинам пошла. Ольгерд на битву тогда не решился, стал уходить в пределы свои. Но чело[135] войска его мы тогда побили. Кое-кто из литвинов ушел все же. У одного ратника ихнего я и заприметил в руках диковину сию. — Кузнец похлопал ладонью по ржавому стволу аркебузы. — Бабахнул ворог из нее и свалил побратима моего Акима Рогова...
— Добрый был богатырь, — прервал рассказ Великий Князь. — Помню его. Литвинского воеводу Якима в полон взял. Жаль, погиб. Вечная ему память... Продолжай.
— Так вот, я со злости по ворогу тому из лука саданул, прямо в грудь угодил. А он как раз бродом шел. Вот и потоп литвин тот зловредный с рушницей своей. Сумку его я отыскал на нашем берегу: бросил он ее, видать, удирая. В суме — весь припас огненный для стрельбы. А вот рушницу тогда же достать из воды не смог. Обстреливать нас из луков да самострелов стали, и мы к войску твоему в Тверь воротились. Потом не до той рушницы стало: битвы да погони, помнишь, на Оку ходили татар встречать? А как по домам воротились, так я каждое лето с тех пор к броду тому наведывался, все рушницу ту заморскую искал. А нашел только в прошлом году. Вишь, как ее ржа поела. Стрельнуть из нее побоялся, разорвет еще. Решил по подобию сей новую диковину смастерить. В точности повторил.
— Стрелял?
— Стрельнул. Только тут такое дело открылось. Рушница заморская больше для страху — огонь, гром, дым смрадный! Зелья ужасть сколько уходит. А проку — пшик! Меткости никакой. И домыслил я, княже, трубу ту огнебойную в два раза тоньше сделать и длиньше чуток. Мыслил, для пробы покамест и такая сойдет: больно уж зелья жалко было. Стрельнул, и оказалось...
— Что ж оказалось?
— Лучше давай попробуем. Правда, зелья у меня всего на три заряда осталось.
— Ничего. Для пробы хватит, — утешил его Дмитрий Иванович. — Только давай уж всех гостей твоих позовем смотреть потеху огнебойную. Они люди ратные, им про все новое ведать сам Бог велел.
— Добро. Давай позовем.
Но кузнец, шагнувший к дому, сам просто-напросто не успел сделать это. Вездесущий Петька уже вопил в горнице звонким дискантом:
— Великий Князь и батянька мой всех на двор кличут!
— Ловок постреленок, — отметил Дмитрий Иванович, в то время как воины один за другим вылетали из двери. Иные с обнаженными саблями в руках.
— Как он витязей твоих напужал, княже! — грохотнул смехом Иван Гвоздила.
— Уймитесь! — успокоил телохранителей Князь. — Никакого сполоха[136] нет. Сейчас смотреть будем новую потеху ратную. Давай, Иван!
Дружинники успокоились, подошли ближе. Кузнец тем временем насыпал порцию пороха в ствол длинной рушницы, забил деревянным шомполом пыж из овчины, потом туда же вкатил блестящую круглую пулю.
— Из чего заряд? — спросил Князь.
— Из олова.
— И железо прошибет?!
— Еще как.
— Ну-ну.
Снарядив длинную рушницу, Иван вынес из амбара другую — точную копию ржавой аркебузы. Когда кузнец заряжал ее, богатыри заметили, что ствол этого оружия значительно шире и шарик канул в него более массивный.
— Такая штуковина как даст по башке — и дух вон! — заметил кто-то из дружинников.
Остальные, завороженные действиями кузнеца, молчали.
Наконец оба ружья были заряжены. Иван попросил Родиона Ослябю:
— Брат, у тебя шаг широкой. Отмерь длину вон до той изгороди, где щит дощатый прислонен. — Он указал на дальний конец подворья.
Воевода исполнил просьбу. Вернулся, сказал.
— Сто двадцать три шага.
— Добро. Я сейчас.
Кузнец прислонил оружие к стене амбара, зашел в него и вынес старую кольчугу. Неторопливо перешел двор и повесил боевой доспех на деревянный щит. Вернулся. Глянул на Князя вопросительно.
— Давай, Иван. Не тяни, — распорядился Дмитрий Иванович.
Кузнец взял аркебузу, положил ствол ее на перекрестье двухлезвийных вил, прицелился и поднес к запальному отверстию дымящийся фитиль. Петька зажал уши ладошками и зажмурился. Дружинники стояли вольно, только любопытство светилось в их глазах.
Грянул гром. Из широкого ствола вылетел сноп огня, потом дым пошел. Стрелок опустил аркебузу.,
— Пойдем, княже, глянем. Все гурьбой пошли к цели.
Андрей Фрязин ничему не удивился. Уверен был иноземец, что Великий Князь Московский и Владимирский устроил всю эту потеху для него, что такого оружия на Руси найдется немало, коль уж простой сельский кузнец его делает...
Взрослые еще и пяти шагов не прошли, а Петькин звонкий голос уже возвестил:
— По-о-о-па-а-ал!
Малец наклонился к земле, подобрал что-то, бросил и заверещал, отчаянно тряся ладонью.
— Видать, шарик схватил, — догадался отец. — А он из пищали[137] той вылетает горячий, спасу нет.
Кузнец не ошибся. Когда воины подошли к цели, увидели на земле аркебузную пулю, чуть сплющенную. Князь первым осмотрел след попадания снаряда.
— А кольчуга-то не пробита, — заметил он, хотя по отскочившему шарику, который неосторожно схватил Петька, и так все было ясно. — А ты говорил...
— Так и железный заряд из того гишпанского оружья тоже не просадил бы кольчугу.
— Однако ежели тот шар и не пробив ударит так-то в кольчужную грудь, любого богатыря-могута можно закапывать, — громко сказал Родион Ослябя, оправдывая стрелка.
Дмитрий Иванович на защиту такую не обратил внимания, обернулся к кузнецу:
— И ты сказываешь, что малый шарик из длинной рушницы сильнее бьет.
— Пойдем попробуем, княже, — не ответил на прямой вопрос Иван Гвоздила.
Все вернулись на исходную позицию.
Кузнец с той же тщательностью прицелился из длинноствольной рушницы и поднес к полке фитиль. Выстрел получился не такой громкий, как из широкоствольной аркебузы, а гулкий и раскатистый.
Все опять поспешили к мишени. На этот раз опамятовавшийся от ожога Петька так вопил, как будто с него с живого сдирали кожу:
— На-аскро-о-озь просади-и-и-ил! Наскро-о-озь!
— Вот это да-а! — покачал головой Князь, осматривая пробоину в кольчуге. — Не увидев, не поверишь. А шарик где? Небось в доске застрял?
Иван снял кольчугу, поднял щит и показал его на просвет.
В центре его зияла дырка. Двухвершковая доска была просажена насквозь.
Этому даже иноземный гость не сразу поверил. А для Андрея Фрязина огнестрельное оружие было отнюдь не в диковинку. Правда, такой длинной «аркебузы» он никогда доселе не видывал.
«Хитер кесарь Руси, — думал сурожский купец, изумясь. — Надо же такое сотворить. А сам мастеров испанских, немецких да итальянских на службу зовет. Первая аркебуза была сделана в городе Пистойе семнадцать лет назад, а тут она уже есть. Да еще такой сокрушительной силы! Вот только запал усовершенствовать надо. На Западе фитильные курки придумали...» И он не замедлил подсказать это русскому мастеру.
Иван мгновенно ухватил суть новшества и обещал завтра же приспособить его к рушнице.
Но как бы там ни было, Андрей Фрязин ошибался в своих домыслах. Великий Князь Московский и Владимирский был изумлен не меньше его и уж не так часто, как итальянец, наблюдал огненную потеху. На Руси огнестрельного оружия еще не было, тем более ручного. Сегодня стреляла первая русская ручная пищаль — прародительница многих победоносных ружей и винтовок!
И тут Дмитрий Иванович не захотел вдруг посвящать в тайны свои иноземного гостя.
«Свой-то свой, да языку накажи: «Постой!» — решил он.
— Идите, все в трапезную! — строго приказал Князь дружинникам и Андрею Фрязину. — А ты, хозяин, побудь со мной!
Когда воины вместе с иноземным купцом ушли доедать да допивать, властитель и на любопытного Петьку цыкнул, сделав страшные глаза:
