Араб-Шах весело осклабился, спросил:

— Как зовут тебя?

— Сармак-батыр. Я командую сотней в тумене Кудеяр-бея.

— Это хорошо. Теперь ты, Сармак-джагун, будешь командовать сотней нукеров в моей охранной тысяче.

Воин грохнулся с коня и пал на колени, безмолвно благодаря победоносного хана за возвышение.

— Встань! Скачи вон туда! — Араб-Шах указал на место, где исчез княжич Иван. — Посмотри, есть ли там кто-нибудь из урусов живой или мертвый.

Джагун кошкой прыгнул в седло и ускакал к реке.

Муззафар оглядел поле брани. Татары кое-где еще вязали русских пленников. Но резня прекратилась.

Прискакал Кудеяр-бей со своими телохранителями.

— Пять тысяч урусов повязали. Около двух тысяч убиты.

— Это плохо, — хмуро заметил Араб-Шах.

— Что было делать? — развел руками темник. — Они рубились насмерть.

— Сколько воинов потеряли мы?

— Немного. Не более пятисот. Большинство там полегли. — Начальник тумена показал на берег реки и пояснил: — От стрел мурзы Осляб-бея.

— Это хорошо! Это очень хорошо! — взорвался Араб-Шах. — Не надо было соваться туда!

— Что делать дальше? — не стал оправдываться Кудеяр-бей.

— Дальше? Да, дальше. Дальше мы пойдем на Нижний Новгород. Как раз там множество купцов собралось со всех урусских земель. У них там начался большой торг. Пиняс, как этот торг называется?

— Ярмарка.

— Вот именно. Ее нам и надо захватить! Подлетел Сармак-джагун, доложил:

— На берегу нет никого!

— Утонул коназ, наверное, — подумал Араб-Шах вслух.

— Какой коназ? — не понял темник.

— А, пустое, — отмахнулся хан и приказал: — Кудеяр-бей, выдели пятьсот воинов для охраны пленных. Остальным...

— На Осляб-бея! — подхватил начальник тумена.

— А зачем он нам нужен? Время только терять. Всем спешно идти на Нижний Новгород! Всем! С Осляб-беем пускай Сагадей-нойон управляется...

И, часа не медля, татары устремились на северо-запад.

Нижний Новгород не ждал нападения: как же, ведь его заслоняют полки княжича Ивана! Город был взят мгновенно. Вот уж поживились ордынцы! Такому богатству позавидовал бы сам Мамай-беклербек. И отсюда почти пять тысяч невольников побрели в Золотую Орду. Множество купеческих товаров канули в переметные сумы татарских всадников, и кони их шатались от такой тяжести. Часть добычи несли сами пленники.

Столица Нижегородско-Суздальской земли вспыхнула со всех концов. Ордынцы в тот же день покинули пылающий город.

Араб-Шах-Муззафар спешил. Дозоры донесли две важные вести: от Городца надвигается дружина смелого и грозного полководца — князя Бориса Константиновича; Родион Ослябя отбросил всадников Сагадей-нойона и тоже идет к Нижнему Новгороду, а у него теперь не менее четырех тысяч ратников.

— Откуда столько? — изумился Араб-Шах. — Всего одна тысяча была!

— Из лесов набежали...

Когда князь Борис Городецкий подошел к Нижнему Новгороду, над столицей смрадный дым клубился и вороны стаями слетались на посмертный пир. На улицах вперемешку с головнями лежали обгорелые трупы стариков, старух и малолетних детей: ордынцы зарубили их, чтоб не обременять себя в пути...

Не было для Руси более позорной битвы, чем брань с ордынцами на реке Веселой 2 августа 1377 года. Из-за беспечности княжича Ивана Дмитриевича, пьянства его ратников сгинула большая по тем временам русская армия.

Часто в то жестокое время плакала Русь Светлая по убиенным защитникам своим. Но от позора — никогда! А теперь и эта чаша ее не минула.

И стали с тех пор ту речку Веселую звать пьяной рекой. Такою она и в памяти народной осталась, так и на картах нынешних обозначена: река Пьяна!

Много молодых жизней в битве той поглотила белая вода несчастливой для руссов реки. Сгинул в ней и княжич Иван Дмитриевич Нижегородско-Суздальский.

И долго еще богатыри русские не могли смотреть в глаза друг другу от стыда великого!

Весть о разгроме руссов на реке Пьяне всколыхнула Золотую Орду. Огромный полон, золото, серебро, утварь, одежда будоражили воображение степняков: молва увеличивала награбленное во много раз.

К границам Руси ринулись бесчисленные шайки отважных кайсаков. Пограничные отряды Нижегородской и Переяслав-Рязанской земель не могли поспеть повсеместно. Ордынцы прорывались то тут, то там. В глубь Русской земли не осмеливались идти. Но приграничье пылало огнем и истекало кровью.

Нелегко дались эти лето и осень русским людям. Набеги прекратились только с первым снегом...

Весть о победе Араб-Шаха застала Мамая в походе: беклербек шел к Дербенту, осажденному Идиге-ханом.

По получении столь важного известия эмир остановил коня и призвал к себе мурзу Бегича — осторожного и опытного полководца. Спросил:

— Слышал о битве на реке Жея-су?

Неразговорчивый Бегич молча кивнул головой. Мамай глянул на него остро, заговорил напористо:

— Араб-Шах теперь к трону султана Высочайшей Орды потянется. Надо его остановить. Приказываю тебе, мурза, взять два тумена и закрыть дорогу кок-ордынскому разбойнику на Сарай ал-Джедид! Встанешь станом у крепости Мукши!

— Но... у Араб-Шаха теперь четыре или даже пять туменов, — заколебался темник. — Смогу ли я...

— Сможешь! — вспыхнул Мамай. — Сможешь. Скоро к тебе еще два тумена подойдут. Не медли, выступай тотчас. И не бойся, Араб-Шах не так уж страшен. Войско его разбежится от первой же неудачи, — тонко улыбнулся и добавил полушепотом: — А потом, в стане кок-ордынца, словно моль внутри ковра, тайно мой человек сидит. Иди, мурза, иди.

Бегич склонил голову, ударил коня камчой. Тот взвился на дыбы и рванул в сторону. Мамай угрюмо смотрел ему вслед.

Они чем-то походили друг на друга: оба высокие, широкоплечие, ладные. Лица их суровы, степными ветрами задублены, бурями ратными овеяны.

Первый, черноволосый и черноглазый, с широкой густой бородой, — Великий Князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович. «И Владимирский» означает, что он старший князь на всей Русской земле, что именно к нему стекается дань со всех княжеств, а уж он сам дает выход в Золотую Орду.

За честь быть «и Владимирским» упорно боролись Тверской князь Михаил Александрович и правитель Нижегородско-Суздальский Дмитрий Константинович. Не единожды татарские султаны присылали противникам Москвы ярлык на старшинство, но великий князь Московский силой ратной принуждал их отказаться от хитрой ордынской «милости».

Дмитрий Иванович был молод — ему едва минуло двадцать семь лет, — но деяния его пленяли воображение и равнялись подвигам древних былинных героев. Русь верила, что именно этот мудрый государственный муж и неустрашимый военачальник наконец-то совсем сломает уже обветшавшее ярмо рабства, которое надел на православных «безбожный царь Баты-га» сто сорок лет назад...

Рядом с ним стоял сейчас Владимир Андреевич, князь Серпуховский, — двоюродный брат, друг, талантливый полководец и ближайший сподвижник. В отличие от своего повелителя, Владимир был рус, глаза его в радости были схожи с весенним безоблачным небом, а в гневе излучали цвет холодной бранной стали.

Немало славных дел свершили князья вместе: принуждали к дани Суздаль, Рязань и Тверь, Псков копьем увещевали, смиряли гордость новгородской вольницы, мечом отражали литовскую силу от стен Москвы, жестоко били во чистом поле буйные ватаги ордынские.

Настроение Великого Князя нынче было хорошим — по-видимому, от вестей добрых. Он сидел в горнице за большим дубовым столом, когда пришел к нему Владимир Серпуховский.