Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Затем прозвучали слова памяти по убиенным на поле брани от меча нечестивого. Первым особо помянули утопшего в реке Пьяне княжича Ивана Дмитриевича. Слезы скорби и муки сердечной показались на глазах отца его — великого князя Нижегородско-Суздальского.

Христиане молились истово. В толпе простых горожан слышались сдержанные стоны вдов и матерей. И опять мольба к Богу вседержавному принять в кущи райские души праведных воинов, павших за Святую Русь!

Потом с назидательным словом выступил великий князь Дмитрий Константинович. Попенял ратникам за ротозейство у пределов земли Нижегородской, воздал славу пешей дружине московской и мужественному предводителю ее Родиону Ослябе, сумевшему в грозный час сплотить богатырей, отбить все наскоки неисчислимого врага, пройти с войском страшный путь сквозь орды татарские и вывести обреченный на смерть полк к своим.

Тишина властвовала скорбная. Молча переживали нижегородцы, москвичи, суздальцы, владимирцы позор свой.

И только могильная птица ворон хрипло смеялась над народной бедой...

Потом во главе с великим князем Нижегородско-Суздальским, духовенством, воеводами и боярами длинная череда людей зазмеилась по главной полусгоревшей улице стольна града к соборному Спасо-Преображенскому храму. Там, на широкой площади, были столы расставлены со всяческой снедью и брагой хмельной для всех, кто хочет. Гуляй, Русь!

И вот чудо! Кроме десятка отпетых городских пьяниц, никто не подошел к бочкам с дармовым питьем. Горожане как-то торопливо и суетно крестились на звонницу храма и расходились по домам и землянкам, обнимая тех, кто уцелел в беспощадной битве на нечестивой реке Пьяне.

Воинам городецким и московским столы накрыли среди шатров на посаде, и те поститься не стали. Буйные, разудалые песни гремели в их стане аж до утра...

Богатое застолье устроил знатным людям Дмитрий Константинович. Пировали они в княж-тереме. Угостились на славу.

И все ж молва пошла — верно или врут, — но в Нижнем Новгороде с той памятной поры заметно поубавилось любителей выпивать даже на престольные праздники[107]. Неужто так врезалась в память народную та Пьяна-река?!

Дмитрий Боброк, Семен Мелик, Родион Ослябя, Борис Городецкий как истинные полководцы были воздержаны в питье. Боброк, например, только вежливо пробовал от каждого блюда, которое ему подносили. Хвалил.

Борис же, будучи здесь своим, вежливостью такой пренебрегал. Бояре нижегородские думали о нем одинаково: «Грубиян и невежда!» Но вслух такие слова произнести остерегались, ибо все знали скорую карающую руку вспыльчивого и злопамятного военачальника.

В середине пира великий князь Нижегородско-Суздальский встал вдруг и поднял руку, требуя тишины. Гости замолчали, и Дмитрий Константинович возвестил:

— Слава заступнику нашему и всея Святой Руси Димитрию Иоанновичу! Слава! Ибо только благодаря его мудрому измышлению и грозной силе ратной избавлены братья наши из злой неволи ордынской! Слава Великому Князю Московскому и Владимирскому!

На миг в гриднице застыла неловкая тишина: далеко не всем по нутру была тяжкая длань властителя Северо-Восточной Руси. Но из песни слова не выкинешь — нынешняя удача целиком принадлежала Москве. И тогда громыхнуло в ответ:

— Слава! Слава! Слава!

Все разом опустошили чаши. А хозяин застолья, обтерев усы, сказал громко:

— Есть у меня поминок добрый владетелю земли Русской за дело богоугодное! Дорогой поминок, цены ему нет! Где ты, Лаврентий?

Из-за стола, с дальнего конца его, встал молодой монах в черной одежде, подошел к престолу великокняжескому, около которого сидел весь почет земли Нижегородско-Суздальской, поклонился архиепископу Дионисию и подал ему какой-то квадратный предмет, завернутый в кусок златотканой парчи. Сделав это, Лаврентий поклонился еще раз и вернулся на свое место.

В трапезной воцарилась зачарованная тишина. Гости тянули любопытные головы, силясь разглядеть, что же там — в диковинном свертке.

Дионисий передал его Дмитрию Константиновичу. Князь развернул парчу, и миру явилась толстая книга в богатом, тисненном серебром и золотом переплете.

— Вот дар мой Москве! — Властитель Нижегородско-Суздальский поднял фолиант высоко над головой. — Сие есть летопись с изначала Руси Святой и до наших дней!

Тишина взорвалась одобрительными возгласами. Слух о славном деянии инока Нижегородско-Печорского монастыря Лаврентия давно витал по русским градам и весям.

Как-то, объезжая монастыри, архиепископ Дионисий обнаружил в книгохранилищах черного святого братства несколько разрозненных записей по истории отечества. В течение нескольких лет глава епархии собирал нужные свитки. Ему помогали в этом священнослужители, доброхоты купцы, бояре и князья. Однажды архиепископ решил, что настало время все накопленное собрать в отдельный свод. Непростое, но почетное дело Дионисий поручил вдумчивому и старательному книжному искуснику Лаврентию. С помощью двух товарищей по монастырю, умелых в писании, труд славный, единственный в своем роде, был выполнен иноком всего за три месяца — с января по март 1377 года. А к осени того же года Лаврентий изготовил копию, более изящную и дорогую. Ее-то сейчас и держал в руках великий князь Нижегородско-Суздальский.

Надо ли упоминать еще раз о том, что именно благодаря Лаврентьевской летописи и дошла до нас «Повесть временных лет», созданная киевским монахом Нестором еще в XI веке! Время не пощадило целые города и государства, каменные храмы и дворцы, казавшиеся незыблемыми в веках; исчез с лика земли и Ни-жегородско-Печорский монастырь, где творил бессмертие Руси скромный и незаметный инок Лаврентий, а летопись его из такого, казалось бы, недолговечного материала, как кожа, дожила до наших дней!

Бесценная книга была принята воеводой Дмитрием Михайловичем Боброком-Волынским со всеми подобающими случаю словами благодарности. Представитель Великого Князя Московского и Владимирского передал летописный фолиант своим доверенным слугам-телохранителям под строжайшее бережение.

Потом были тосты за крепость Русской земли, за память народную, в веках неугасимую. А Дмитрий Константинович пересказывал главы Лаврентьевской летописи...

В то суровое и беспощадное время грозы ордынской особенно значимо прозвучали на сразу затихшем застолье мужественные слова великого предка нашего:

«Не посрамим земли Русской, но ляжем костьми тут. Только мертвым нам будет не стыдно!»

— Святослав-князь, — рассказывал хозяин застолья, — котлов с собой не возил, питался вяленой звериной или кониной, спал на попоне под звездами, седло под голову подложив. Был легок на ногу и скор в походах. И дружина его такой же была. А ворогу он непременно вызов на битву слал: «Иду на Вы!» Вот так-то!

За столом молча слушали рассказчика богатыри и полководцы грозного и не всегда славного для них XIV века. И с трудом им верилось, что был на Святой Руси некогда единоначальный князь, звучного имени которого страшились все стороны света.

А Дмитрий Константинович продолжал:

— В степях, ныне Ордой занимаемых, кочевали и дань тяжкую брали с соседних народов — по человеку от сохи — злые и могутные козары. И только Святослав Киевский послал им меч вместо дани, а следом двинул на кагана ихнего железные дружины свои. И пало то царство козарское под ударами славных предков наших. Склонили головы перед тяжкой десницей Святослава-князя народы гор Кавказских, Таврия стала русской. А потом могутный воитель пошел за Дунай, в землю Болгарскую, и далее — к самому Царьграду. И с кем ни встретился он на том бранном пути, всех повергал в прах!

Как сказочно далеки были слушателям сами названия тех мест, которые некогда принадлежали их предкам, словно и Таврия, и Кавказ, и Дунай, и Болгария были за тридевять земель. И многим стыдно стало, что растеряли они былую славу Русской земли.

— Когда все это было... — тяжко вздохнул кто-то.

— А было это четыреста лет назад!

вернуться

107

 Престóльные праздники — главные христианские праздники: Рождество Христово, Благовещение, Пасха и другие.

38
{"b":"136097","o":1}