Литмир - Электронная Библиотека

Откровенность полная! Для гросс—адмирала Гитлер не делает секрета из своих пла­нов нападения на СССР и даже объясняет ему, почему вынужден торопиться с осуществ­лением этих планов.

И все же вопреки логике и доказательствам Редер стремился убедить суд, что до поры до времени не знал о подготовке вторжения на советские земли. А когда узнал, стал решительным противником этой акции.

Читатель, несомненно, уже заметил, как много людей из ближайшего окружения Гитлера были «против» войны с Советским Союзом. Тут и Геринг, и Кейтель, и Риббен­троп, не говоря уже о Шахте. А теперь вот оказывается, что и Редер был в том числе. Когда его попросили уточнить свою позицию, он ответил без колебаний:

—  Я всегда выступал за политику Бисмарка, которая заключалась в том, чтобы мы шли в ногу с Россией.

Это вам не Геринг! У того был иной мотив, иные возражения против войны с СССР: не пришло еще время, надо сначала разбить Англию, а потом браться за Россию. Нет, позиция Редера принципиально отличная, и доктор Зиммерс счел своим долгом обра­тить на нее внимание судей:

—  Редер выступил с возражениями, обусловленными не только фактором времени. Он в принципе спорил с Гитлером против похода на Россию, исходя из моральных и международно-правовых соображений. Он считал, что как договор с Россией о ненапа­дении, так и торговый договор с нею должны выполняться при всех обстоятельствах.

Скамья подсудимых реагировала на это заявление точно так же, как она всегда ре­агировала на любую попытку любого подсудимого поставить себя в обособленное по­ложение по отношению к другим и в ущерб им. Геринг опять был наиболее активен: он с укоризной посмотрел на адвоката, обернулся назад и о чем—то заговорил с Редером, явно призывал на помощь Деница, но тот пока сохранял внешнее спокойствие. Да и сам Редер, как говорят, даже ухом не повел. Что ему до возмущения Геринга! На этот раз защита попала в самую точку. Ведь еще в советском плену гросс-адмирал сам написал в своих показаниях: «Военно—морской флот искренне приветствовал пакт с Россией... разрыв пакта был встречен с ужасом».

Но и тут подсудимому противоречила историческая действительность, исторические факты. В свете последних Редер меньше всего походил на государственного деятеля, готового действовать по старой римской формуле — «Pacta sunt servanda» — договоры должны выполняться.

Разве он противился перевооружению Германии, предпринятому вопреки Версаль­скому договору? Разве Редер возражал против насильственного присоединения Австрии и захвата Чехословакии в нарушение обязательств, ранее взятых Германией? Разве исходили от него протесты при нападении на Польшу, с которой у Германии сущест­вовал договор о ненападении, подписанный еще в 1934 году? Разве хоть чем—то воспре­пятствовал он вторжению немецких войск в Данию, тоже подписавшую с Германией договор о ненападении? Разве не ему принадлежала пальма первенства в оккупации Норвегии, которой Германия еще 2 сентября 1939 года направила торжественные за­верения о ненападении?

Вот почему судьям трудно было поверить, что, когда речь зашла о подготовке на­падения на Советский Союз, Редера вдруг осенила мысль о святости международных договоров. На предварительном следствии в Москве он говорил уже о другом. В Нюрн­берге же это другое улетучилось из памяти. Улетучилось потому, что ставило Редера в равное положение с Герингом. Тот ведь признал, что, высказывая Гитлеру свои сомне­ния относительно нападения на СССР, он исходил не из каких—то принципиальных сооб­ражений, а имел в виду лишь необходимость избрать для этого наиболее благоприятное время.

По существу, то же самое содержалось и в показаниях Редера. Он писал в ту пору, что в одной своей беседе с Гитлером «изложил ему общее военное положение и выте­кающую из этого невозможность одновременного ведения войны и против России».

Таким образом, Редер, как и Геринг, опасался единственного: вести войну против СССР, не закончив ее с Англией. Что дело обстояло именно так, свидетельствует и еще один документ из архивов германского морского оперативного штаба, предъявленный обвинителями. Там черным по белому записано: Редер выдвинул «серьезные возраже­ния против русской кампании до поражения Англии».

Редеру хорошо известна лживость мотивов, к которым прибегла нацистская вер­хушка во главе с Гитлером для того, чтобы оправдать коварную агрессию против СССР. В его московских показаниях есть такие строки:

«Изданные в начале войны пропагандистские, политические и военные статьи минис­терства иностранных дел и командования вооруженных сил, которые должны были оп­равдать разрыв договора нарушениями со стороны Советского Союза, пользовались как в народе, так и в вооруженных силах очень небольшим доверием. Они... произво­дили отталкивающее впечатление».

А что же сам Редер? Каковы были его собственные действия в те решающие дни июня 1941 года? Может быть, он все же что—то предпринял?

Будем справедливы. Действительно предпринял. Как только была установлена дата нападения на СССР — 22 июня, Редер отдает приказ по военно—морскому флоту: начать с 15 июня боевые действия против советских подводных лодок. За шесть дней до официального начала войны! В приказе подчеркивается: «Следует стремиться к без­жалостному уничтожению». А если возникнет скандал, Редер рекомендует свести все к досадному недоразумению, морские силы полагали, мол, «что они имели дело с про­никшими в этот район английскими подводными лодками».

Обвинитель Максуэлл Файф спрашивает Редера:

— Считали ли вы правильным ваше предписание начать безжалостное уничтоже­ние советских подводных лодок за шесть дней до нападения на Советский Союз?

И Редер, уже признавший, что ложные мотивы войны с СССР произвели на него «отталкивающее впечатление», лепечет что—то невразумительное о стремлении «опере­дить противника». Но какая нужда была «опережать противника», который сам не собирался нападать?

Наконец обвинители представили суду директиву Редера по военно—морскому флоту от 8 августа 1941 года. В ней он с трудно скрываемым энтузиазмом сообщает о дальнейших военных планах Германии: «Продвижение моторизованного корпуса через Закавказье в направлении Персидского залива и в направлении Ирак — Сирия —Египет...»

Это был последний удар по всей лживой конструкции защиты гросс—адмирала Ре­дера. Маска миролюбивого христианина окончательно спала с его лица.

Достойный ученик

Редер отлично понимал, что в грядущей войне от германского флота ждут выпол­нения двух задач: непосредственного участия в захвате территорий и ведения экономи­ческой войны на море. Как бы ни было важно первое (Норвегия — яркий тому пример), второе неизмеримо важнее. Германия — континентальная держава. Все свои территори­альные захваты она совершала поначалу в Европе. А вот схватка с Англией — это уже борьба особого рода: чтобы заставить ее капитулировать, надо либо прибегнуть к высад­ке на Британские острова (что очень сложно), либо задушить страну голодом, прервать ее морские коммуникации со всем миром.

Экономическая борьба, и не только с Англией, а и с другими странами, особенно

США, являлась важнейшим звеном военно—морской стратегии германского командо­вания. Вот почему Редёр, имевший в этом отношении опыт первой мировой войны, еще в мирные годы сосредоточивал свои главные усилия на строительстве подводного флота. Именно подводные лодки должны были наносить главные удары по коммуни­кациям.

И как раз в этой области Эрих Редер мог опираться на поддержку весьма энергич­ного офицера Карла Деница, своего ученика, которому суждено было превзойти учите­ля. Но сначала пройдут долгие годы второй мировой войны. Затем они оба окажутся в Нюрнберге на одной скамье подсудимых. И вот тогда первое место уже займет Дениц, а второе — Редер.

К трибуне подходит доктор Кранцбюллер. В отличие от своих коллег, носивших адвокатские мантии, он в течение всего процесса ходил в форме офицера германского военно—морского флота. Кранцбюллер даже отказался от гонорара, положенного всем адвокатам, гордо сославшись на то, что как офицеру ему выплачивается вознаграж­дение от германского военного флота, сохраненного в те дни в британской зоне ок­купации.

10
{"b":"136082","o":1}