Открыв дверь, Пахом осторожно выглянул из комнаты. Коридор был пуст. Пахомов вытащил пистолет и, стараясь бесшумно ступать, быстро прошел по грязному линолеуму до конца коридора, где была лестница. Спустившись на первый этаж, он перешел в другое крыло здания и крадучись подошел к одной из дверей. Дверь была заперта. Из другого конца коридора доносились голоса припозднившихся сотрудников института. Усмехнувшись, Пахомов с силой отжал дверь в сторону и неслышно отворил ее.

Оказавшись в комнате, Пахом подошел к окну, спокойно открыл все шпингалеты, как фокусник, вытащил два больших гвоздя, вбитых в гнилое дерево рам и подоконника. Потом одним резким движением распахнул окно.

Эта стена институтского здания выходила в соседний с институтом парк, обнесенный красивой оградой, посреди которого раскинул свои флигели старинный особняк. В особняке шли какие-то реставрационные работы, и у почерневших от времени стен фасада лениво шевелилось несколько строителей.

Пахомов еще раз посмотрел по сторонам и, убедившись, что поблизости нет никого из молодых людей, отличающихся сдержанностью и спортивной выправкой, прыгнул на землю.

Нужно было спешить: в квартале отсюда стоял его личный автомобиль, на котором он и планировал завершить начатое дело.

— Слушай, парень, отсюда я как-нибудь могу выбраться? — спросил Пахомов одного из строителей, приветливо улыбаясь.

— А как забрался, так и выбирайся, — молодой парень в куртке, испачканной мелом, даже не повернул к нему головы.

— Так неинтересно. Мы ведь легких путей не ищем! — весело сказал Пахомов, подойдя вплотную к парню. — Посмотреть можно? — спросил он, указывая рукой на открытые двери особняка.

— Если печь с изразцами не унесешь, тогда валяй, — лениво ответил парень.

— Печь не трону, — усмехнулся Пахомов и вошел в особняк.

Спокойно пройдя мимо реставраторов, он вошел в одно из дальних помещений, в котором были разобраны полы, оторвал от окна доски и выдавил стекло. После этого Пахомов деловито вытащил из рамы остатки стекла и пролез в окно, держась руками за подоконник.

Под ним был тротуар соседней улицы. Люди с нескрываемым интересом смотрели на этого «реставратора» с повадками квартирного вора. Пахомов не обращал на них никакого внимания. Здесь уже не могло быть людей Локшина.

Спрыгнув на тротуар, он не спеша отряхнулся и пошел к своему автомобилю.

«Ну что ж, подождем развязки!» — усмехнулся Пахомов и сел за руль.

— Ну вот, профессор, и кончилось ваше заточение! Я к вам с корабля на бал!

В дверях комнаты, в которой вот уже который месяц безвылазно существовал физик Солнцев, скрываясь от кровожадных агентов иностранных разведок, охотившихся за гениальным русским и его открытием, стоял элегантный средних лет человек.

Бросив даже беглый взгляд на пришельца, можно было безошибочно угадать в нем человека, любящего дешевый блеск мишуры, денежные купюры и не очень дорогих, но веселых женщин. На нем был клетчатый, почти цирковой, пиджак, черная шелковая рубашка и широченные брюки с отливом.

Солнцев равнодушно смотрел на него своими мутными глазами, выцветшими, словно акварель на стене в антикварном магазине. Смотрел и никак не мог выйти из своего обычного полусонного, даже полуобморочного состояния…

И куда только девался прежний артезианский напор и почти обезьяний темперамент Солнцева, доставлявший столько хлопот отечественному чиновничеству?

Солнцев, обычно летавший от одной инстанции к другой с горящими от перевозбуждения глазами и перекошенным ртом, л при этом не знавший устали, теперь едва передвигался по скрипучему полу, всем своим видом показывая, что этот идиотский мир ему смертельно надоел. Казалось, что жизнь, имевшая в нем свой потаенный исток и ювенильные глубины, а потому в любых ситуациях бившая из него большим петергофским фонтаном, вмиг иссякла.

Этот непобедимый жизнелюб, всегда зверски хотевший есть и с упоением жевавший даже сухую хлебную корку, теперь неделями не притрагивался к еде, хотя ее было достаточно… Его пугал малейший шорох за окном. И самое главное: Солнцев стал бояться солнечного света.

Поначалу он пробовал заниматься своим любимым детищем: доводить до ума лазер. Но работа не шла… А все потому, что он вынужден был скрываться здесь от этих негодяев, этих вездесущих агентов вражеских разведок, рыщущих повсюду в поисках его самого и его гениального открытия. Физику не хотелось в затвор, но обстоятельства требовали от него этого монашеского уединения.

Привез Солнцева сюда тот самый человек, который спас его, буквально вырвал из лап злодеев, расшвыряв их, огромных и спортивных, вооруженных какими-то тупыми предметами, как снопы, в темном проходном дворе и даже произведя два выстрела из газового пистолета.

Спаситель подхватил тогда его, ошеломленного бандитским нападением, под мышки и, наставив пистолет на темный полукруг арки, втащил его в свой автомобиль. Спаситель так и повез его: в одной рубашке и с грязным помойным ведром в руке.

Петляя по переулкам, они пытались оторваться от преследовавшего их автомобиля. Им это удалось — спасибо светофорам и двигателю!

Человек, который спас физика, потом признался ему, что с самого начала, как только ознакомился с его газетным выступлением, предполагал подобные действия со стороны агентов иностранных разведок. Именно поэтому он и оказался в нужном месте в нужный момент. Физику просто повезло: опоздай спаситель лишь на пару минут, и физик, душевно сломленный и подавленный, уже давно делал бы свои чистосердечные «признания» акулам и ястребам из Пентагона…

Спаситель — имени своего он не называл из соображений секретности! — еще тогда строго предупредил физика, что в сложившейся ситуации нельзя даже думать о каком-то легальном убежище для него, поскольку и в недрах их могущественного и сверхпроверенного ведомства всегда найдется парочка-другая «кротов» — людей, работающих еще на две-три державы, которые продадут его как миленького с всеми потрохами ненавистной буржуинской Америке. И эта самая Америка, воспользовавшись его русским лазером, с превеликой радостью в шесть секунд поставит на колени горячо любимых соотечественников от Калининграда до Находки.

Нет, только в условиях сырой комаровской дачи, на сугубо нелегальном положении, можно было пересидеть эти трудные времена, пока «компетентные органы» только раскачивались и ждали от всяческих «светил» результатов научной экспертизы предложенного Солнцевым рентгеновского лазера. Увы, нужно было скрываться!

«Как Ленин в Разливе?» — шепотом спросил тогда физик, возбужденный быстрой ездой и грифом строжайшей секретности, который накладывал на его светлое чело суровый спаситель своими колдовскими речами.

«Как Борман в Аргентине!» — ответил так же шепотом спаситель.

Физик был тогда очень возбужден: он верил этому человеку и старался быть с ним предельно откровенным, как откровенны только с дедушкой, скоропостижно отыскавшемся где-то в Южной Америке, верхом на сундуке с несметными сокровищами, которые ну просто некому завещать…

И потянулись недели ожидания результатов экспертной оценки, переросшие в месяцы.

Спаситель приезжал к нему на короткое время, привозил продукты и кое-что из выпивки. А физик тем временем худел, скучнел и постепенно терял интерес не только к своему лазеру, но и к жизни. Словно изнутри его точил огромный и жадный червь, выедая всякую волю и любое желание…

— Кто вы? — вяло спросил физик и бросил отрешенный взгляд на стол, где из открытой консервной банки выглядывал оливковый и мускулистый, как Мистер Вселенная, таракан. — Вы за мной?

— Да. Час настал! — торжественно сказал гость и сделал вкрадчивый и одновременно торжественный шаг к столу, за которым, положив подбородок на руки и понимающе глядя на самодовольного таракана, сидел заброшенный и пропахший безвременьем физик.

— А вы не русский человек, — равнодушно сказал физик.