Ирина подошла и встала рядом с ним.

-- Чего ты так, - сказала она, покачиваясь и глядя в окно. - Возьми себя в руки. А то не в Америку свою попадешь, а в дурдом. Или язву желудка какую-нибудь схватишь. От нервов.

-- Легко сказать, - проговорил Виталик, не смотря на нее. - Ты забываешь, что я его опознавал...

-- Ты опознавал? - сказала Ирина равнодушно, с легкой долей удивления.

-- А кто еще? Не родителям же это показывать...

Ирина флегматично пожала плечами, словно не понимая существа проблемы.

-- Ну, опознавал... Что ж теперь, самому вешаться, что ли.

Виталик раздраженно покачал головой.

-- Вот... вот какая же ты все-таки бездушная! А потом удивляешься, что едем порознь.

-- Конечно, - сказала Ирина, презрительно надув губки. - Я бездушная. Я все дела бросаю, еду на похороны, и я же теперь бездушная.

-- А чего ты приехала, - сказал Виталик, неприязненно отворачиваясь. - Могла бы не появляться.

Ирина скривилась.

-- Да надо же человека в последний путь проводить, - она, задумавшись о чем-то, взялась за кольцо на пальце и стала крутить его из стороны в сторону. - Чтоб по-людски все было. Надо ж, чтоб хоть кто-нибудь за гробом пошел. А то... при жизни шатался из стороны в сторону, так хоть похоронить нормально.

-- Могла бы не трудиться, - сказал Виталик резко. - Витьке твои одолжения не нужны.

-- А ты за Витьку не говори, - проговорила Ирина. - К тебе не приду. А к Витьке у меня свое отношение.

Они помолчали. Поезд покачивало, и стучали колеса. За их спинами на столике купе подрагивала о стакан бутылка боржома с вечной пробкой. За окном темнело, в коридоре зажгли свет. В сизом, постепенно чернеющем окне видны были приглушенные зеркальные отражения, бледные снежные поля с дымчатым пухом лесных массивов и далекие огоньки на горизонте.

-- Ему по большому счету уже вообще ничего не нужно, - проговорила Ирина. - Все для себя делаем.

-- Ты-то сейчас как? - проговорил Виталик после паузы и, по-прежнему не глядя на собеседницу. - Чем занимаешься?

-- Работаю, - сказала Ирина. Она говорила ровным, невыразительным голосом.

-- Начальник, небось? - спросил Виталик едко.

Ирина скорчила гримасу куда-то в пространство, брошенному заводскому зданию с битыми стеклами, как раз проплывавшему мимо.

-- Начальник дурака валяет, - сказала она. - Я руковожу. У меня турагентство. Могу тебя куда-нибудь отправить, если хочешь. К чертям на куличики.

-- И как, - спросил Виталик с иронией. - Как бизнес идет?

Ирина проследила пролетевшие мимо окна сперва вспышки фонарей с затухающим кометным хвостом и, следом за ними, тяжелые бетонные противовесы на железных опорах.

-- Да ничего, - протянула она. - Средне. На рекламу бы денег побольше. Чтоб фирму раскрутить. А так нормально.

-- Какие вы все коммерсанты, - сказал Виталик. - Аж противно. Господи, и куда от всех от вас деваться?

-- Не бесись, - сказала Ирина. - Видишь, убивают коммерсантов иногда. Утешает это тебя?

-- Нет, - сказал Виталик. - Не утешает. Потому что убивают не тех.

-- Ну, извини, - проговорила Ирина все так же спокойно. - Вот жива я пока. Не меня убили.

-- Тебя не убьют... - процедил Виталик. - Ты сама кого хочешь...

-- Ну-ну, - сказала Ирина все так же без эмоций. - Спасибо. Я еще бездушная после этого.

-- Нет-нет, - сказал Виталик, мотая головой и делая рукой жест, как будто перечеркивая сказанное. Рука задела расстегнутый воротник рубашки, и Виталик поспешно стал застегивать пуговицы. - Ты извини. Я не то... Не дай бог... Живи сто лет. Ты не так поняла.

Ирина повернулась и прислонилась спиной к поручню.

-- Правильно, - сказала она. - И не дождешься. Мне сына надо растить. Это тебе не надо, а мне его оставлять не на кого.

Она потянулась к карману и вытащила пачку сигарет.

-- Пошли, покурим, - сказала она.

-- Мне полагается спросить, как дела у ребенка, - проговорил Виталик издевательски ей в спину.

-- Да мне тоже, знаешь, одолжений не нужно, - бесстрастно сказала Ирина. - Дай накинуть что-нибудь...

Она, наугад засунув руку в купе, сняла с крючка его разноцветный пуховик.

-- Это твое? - спросила она, набрасывая на себя одеяние и теряясь в его мешковатых недрах. - Ты и носишь черте что.

-- Да я и сам-то, - сказал Виталик. - Подожди...

Он вернулся в купе и вернулся с пачкой Явы в руке. Вместе они, мимо проводницы в открытом дверном проеме, в ворохе серых простыней, вышли в ледяной тамбур. Стены были заплеваны, и в переходе между вагонами билась в такт качкам поезда какая-то железка. Сильно стучали колеса, и пахло какой-то гарью.

- Вообще-то я бросил, - объяснил он, подавая ей сигарету и шаря по карманам в поисках зажигалки. - Месяц почти не курил. Но тут бросишь, чего доброго. Я так чувствую, до Америки, там бросать теперь буду... в здоровой обстановке... - тихий язычок пламени взмыл над зажигалкой в его руке.

-- Успокоился? - спросила Ирина, освобождая от падающего рукава тонкое запястье и закуривая. Она почти утонула в бесформенном пуховике.

-- Нет, - ответил Виталик. - Боюсь, я не скоро успокоюсь, - он отвернулся. - Бежать... - проговорил он, тряхнув головой. - Бежать отсюда без оглядки...

Мимо проплыл в отдалении грязно-желтый обшарпанный дом культуры с покосившейся дверью.

-- Беги, - сказала Ирина по-прежнему невозмутимо. Она затянулась и прислонила палец к мутноватому оконному стеклышку.

Поезд шел по мосту, и оба наблюдали, как распространяется по тамбуру удушливый дым, и как пролетают мимо окна мостовые опоры.

-- Я ведь совсем недавно к нему ездил, - сказал Виталик. - Успел же, а? Просто как чувствовал. И знаешь, он мне так понравился в этот приезд. Не пил. Я так понял, что давно не пил. Настроение у него было хорошее. Он мне ничего не говорил, что какие-то неприятности! Наоборот... То есть, конечно, цапался он там по мелочам, с соседями... так ведь он без этого не мог, чтоб с кем-нибудь не погрызться. Ведь у него бывало, что Маринке его телеграмму отправляли, а она его приезжала вытаскивать откуда-то из притонов в жидком состоянии, без сознания, в одних трусах. А тут он был совершенно здоровый, веселый...

-- Может, их и не было неприятностей, - сказала Ирина, выдыхая и окутываясь беловатым дымом. - А так, по пьянке долбанули. Или по ошибке.

-- Не знаю, - сказал Виталик, тряся головой и отвергая такое голословное утверждение. - Боюсь, что теперь уже никогда не узнаю. Но я в такие случайности не верю. Братки не ошибаются. И всегда самые лучшие люди, вот ведь что!..

-- Ошибаются, - проговорила Ирина спокойно. - Извиняются, правда, потом. Но уже что сделано...

Тамбурная дверь приоткрылась, высунулся лысый мужичок в куртке, наткнулся взглядом на Виталика и Ириной и, почему-то решив, что помешал, исчез, сильно двинув защелкой.

-- Кое-что он мне правильно сказал, - проговорил Виталик. - Кое-что умное... Это он был прав, наверное...

-- Да он вообще был неглупый человек, - согласилась Ирина, изображая полное нежелание интересоваться и спрашивать, о чем Виталик это роняет обрывки фраз с таким глубокомысленным видом.

-- Он был умный человек, очень умный, - сказал Виталик, как будто обидевшись. - Ты вот чего скажи: что у Петьки?

Ирина чуть скривилась.

-- Ему нужен велосипед, - сказала она грубоватым баритоном.

-- Так, правильно, - процедил Виталик. - Ты сразу: что нужно.

-- А ребенку все вообще все время что-нибудь нужно, - сказала Ирина ядовито. - Как ни странно.

-- Ну, - сказал Виталик. - И сколько стоит этот твой велосипед?

Ирина, слегка оттопырив нижнюю губу, бросила на него короткий презрительный взгляд.

-- Двести баксов, - сказала она.

-- Сколько?!

-- Двести баксов, - она опять выпустила дым. - Конечно, это такой, который ездит, и который из остатков баллистической ракеты не клепали по конверсии.