- Ой... - послышался за его спиной голос, полный разочарования.

Оглянувшись, он увидел, что Алина, присев на корточки, щупает пальцами дорожку из тротуарной плитки.

- Этого же не было, - бормотала она, чуть не плача. - Зачем?.. Раньше были доски от ящиков из-под яблок, помнишь?.. Ну зачем...

- Перестань, - сказала Рита с досадой. - У нас не заповедник идиотов. Я себе все колени разбила на этих досках. Еще бы и голову проломила...

Отмахнувшись, она, мерно цокая каблуками по плиткам, отправилась отпирать дом, а Кирилл оторопело наблюдал, как Лариса, опустившись рядом, тихонько утешала Алину, гладя ее по золотистым волосам.

Остаток дня прошел в необременительных хлопотах, и к вечеру все потихоньку обустроились. Разложили вещи, протопили печь, приготовили обед из полуфабрикатов, распотрошив несколько упаковок с мороженой картошкой и коробки с готовыми котлетами. Кирилл, переходя из одного помещения в другое, с интересом рассматривал интерьеры просторного дома, построенного во времена всеобщего спартанства, и подвергнутого улучшениям в новую эпоху. Модернизация была эпизодической и не вносила диссонанса в общий стиль спокойного пренебрежения условностями. Скрипучие окна закрывали занавески из тюлевой тряпицы с давно запутавшимися в них сухими мотыльками. Из пыльных Ломоносовских ваз торчали пучки прошлогоднего сухоцвета. Соломенные вьетнамские шляпы висели на гвоздиках по стенам. Лестничные ступени мягко прогибались под ногой. Глядя на фотографические, под ламинатной пленкой, пейзажи с талыми водами и березами на косогоре, Кирилл чувствовал знакомые по школьным стенам классных кабинетов мотивы. И естественно, что посреди этого, лишенного элегантности, запустения странно смотрелись типовые шкафы-купе и новейшая душевая кабина. Кирилла несколько удивляло, что к плите за чугунную сковородку необъятных размеров стала Рита, элегантная Рита, которая ни пятнышка не посадила на свой розовый костюм, отчасти мешавший ей двигаться в природных условиях. Алина несколько раз, блуждая, появлялась на кухне с предложением помощи, но была безжалостно выгоняема, а Лариса пребывала где-то вдалеке и кулинарными проблемами не интересовалась.

Картошка скворчала и нещадно пригорала, прилипая к чугунной поверхности. Рита темпераментно ругалась, проклиная молодое поколение, дремучую провинцию и польскую пищевую промышленность. Кирилл заметил, что она очень нервничает, ежеминутно хватается за мобильный телефон, проверяя звонки и сообщения, а также бегает в факсу, стоящему в гостиной с круглым столом. Несколько раз она возвращалась с длинными листами термобумаги, что-то напряженно читала, после чего рвала лист на мелкие кусочки.

Ужин, хоть и лишенный изысканности, принес некоторое умиротворение.

- Ну к черту, - сказала Рита, рассеянно ковыряя алюминевой вилкой вялые картофельные ломтики. - Завтра нарежем овощей... купим ветчины... Будем питаться подножным кормом.

Кирилл видел, что за столом его только терпят, как непрошенного гостя. Даже Лариса была официальна и строга. После ужина дамы окружили круглый стол с вязаной скатертью, давая понять Кириллу, что не нуждаются в его обществе. Он сел на кухне, приоткрыл печную дверцу, разодрал холодную упаковку с готовыми пирогами и стал рассеянно жевать, наблюдая язычки пламени и прислушиваясь к разговору в гостиной.

- Значит так, - скомандовала Рита. - У нас сегодня будет Олимпиада.

Кто-то захлопал в ладоши - кажется, Алина.

- Ой, здорово! - сказала она. - Точно: Олимпиада.

- Как раз была такая погода, - подхватила Лариса.

- Ты чего, - возразила Рита. - Теплее было.

- Это был июль, - сказала Алина. - Мягкие ночи. И облака разгоняли.

- Да, на небе ни облачка, - подхватила Рита с мечтательным оттенком. - Значит, у нас сейчас пустой чистый город... И демократичные иностранцы с нечерноземными рожами в дешевом барахле...

- И продается колбаса, - сказала Алина. - Финская. Нарезка. В пакетиках. Я помню: в парке Горького во всех урнах лежали эти пакетики.

- И фанта, фанта. Как раз пустили слух, что она растворяет железо, и желудки растворяет.

- И Высоцкий умрет. В Вечерней Москве будет некролог...

- В Московской Правде, ты забыла.

- Да ничего похожего, в Вечерней Москве.

- Нет, девчонки, это принципиально, давайте вспоминать: где был некролог?

- Да что ты! Московская Правда не могла! Это Вечерка... в маленькой рамочке. Там всегда местные некрологи печатали...

- Всех школьников услали из Москвы, - припомнила Лариса. - А эта зараза не поехала...

- Я помню, - подхватила Алина. - Как ходила по улицам. В новой синей юбке...

- А мы сырые кабачки жрали в степях под Херсоном, - добавила Рита с чувством.

Кириллу, на глазах которого ближнее к дверце полено прогорело и покрылось серым пепельным налетом, стало скучно, и он, слоняясь, вышел из кухни.

- Подумаешь, - бросил он ненароком, проходя мимо. - Это вы печеных ежиков не ели...

- Кого?.. - изумленно пролепетала Лариса, но Кирилл уже был на лестнице и поднимался на второй этаж, туда, где его поместили - в комнатку под лестницей. Ему было досадно, что Лариса с таким жаром обсуждает допотопную ерунду вместо того, чтобы идти к нему. Ему хотелось, чтобы она поскорее освободилась от тренировки бесплодных воспоминаний и вернулась к действительности. Перебирая подробности их прошлой ночи, он подумал, что скучает по Ларисе. Мучаясь ожиданием, он достал из кармана листок с ее каракулями, зажег свет и прочел бредовые, но отчего-то приятные слова при свете тусклой лампочки. Тут же рядом зазвенел комар, зашуршали крылья ночной бабочки, Кирилл поспешно погасил свет и, бережно свернув листок, спрятал в карман. Слабо тянуло гарью. Где-то в поле гикали разухабистые голоса гуляющих, тарахтел, то удаляясь, то приближаясь, мотоцикл, пронзительно кричал совенок, стрекотали кузнечики, время шло, но ничего не менялось, и Ларисы не было. Тогда он накинул ветровку, вышел через Ларисину комнату на маленький балкончик и, откинувшись в продавленной качалке, стал наблюдать ночной поселок, сколько хватало инфракрасной зрительной составляющей. Недалеко раздался, сопровождаемый предварительным шелестом, глухой удар о землю, и до Кирилла не сразу дошло, что упало яблоко с ветки. Он посмотрел в сторону звука. На соседнем участке горел неяркий костер и кто-то, глядя на пламя, неподвижно сидел у огня в камуфляжной ветровке. Вот плавно вытянулась тонкая рука с палкой и пошевелила угли. Лицо скрывалось за просторным капюшоном. Для удовольствия от наблюдения Кириллу не хватало лица сидевшего, и он тихонько засвистел. Сидящий вытянул шею и запрокинул голову. Теперь Кириллу хорошо было видно лицо молодой девушки, рельефно подсвеченное языками пламени.

- Засыпала? - крикнул из темноты пронзительный женский голос.

- Да, - ответила девушка.

- Рано еще, - крикнула невидимая женщина. - Смотри, сгорит. Останутся уголечки от картошки, вот и жуй на здоровье!

Девушка озабоченно пошевелила дрова, потом снова подняла голову и, замерев в скульптурной позе устойчивого равновесия, уставилась ровно в точку, где темнота скрывала Кирилла. У него возникло странное чувство, что они смотрят друг другу в глаза, хотя он прекрасно понимал, что его самого не видно.

- Вася! - тревожно позвал из комнаты испуганный голос. - Вася, ты где?

Кирилл выскользнул из качалки и, стараясь ступать бесшумно, вернулся в комнату, к Ларисе, которая панически дергала головой, разыскивая живого человека в заведомо пустом пространстве.

-- Здесь я, жду, - сказал он недовольно, цепляя гнусную ухмылку на лицо. - Сколько можно? Я соскучился...

Он моментально был вознагражден мимической вспышкой радости.

- Василек, мой синий василек, - прошептала Лариса, порывисто, но деликатно бросившись ему на шею. - Завтра мы пойдем в поле, и я осыплю тебя васильками. Это твои цветы...

Она целовала его, гладила по лицу, и он чувствовал отголосок чужих и резких Ритиных духов, и ему почудилось, что он обнимает обеих. Лариса, не беспокоясь его ощущениями, расстегнула по одной пуговке его рубашку и осыпала поцелуями плечи. Кириллу не оставалось ничего, как подчиниться ее ласковому напору. Она опустилась перед ним на колени и разъединяла пряжку ремня.