На светофоре зажегся красный, поток остановился, и Максим обратил внимание на черную Волгу, застывшую в крайнем правом ряду. Волга была очень, очень старая, наверное, она еще помнила какого-нибудь первого секретаря райкома или заводского директора. Одно крыло у нее было скошено чуть набок и отставало от кузова. Максим разглядывал машину, и ему вспомнились слова о том, что "Борька... крыльями хлопает..." Вот же оно - крыло... и черная машина... Он встал и выкинул вперед руку. Светофор мигнул, поток тронулся, и серебристый, затонированный по самую макушку красавец бимер, весь увешанный государственной символикой и с мигалками на крыше, с готовностью вырулил строго по диагонали из крайнего левого ряда и плавно замер рядом с Максимом. Произошла мимическая сцена, в процессе которой Максим махал руками, как мельница, стараясь одновременно и отогнать непрошеный бимер и остановить черную Волгу. Наконец бимер нехотя отстал и рванул дальше. Волга стояла немного поодаль. Человек, сидевший за рулем, откинулся назад, и Масиму не было видно его лица, видны были только руки, лежащие на дужке руля. С замиранием сердца Максим подошел и открыл переднюю дверь. Водитель поднял к нему лицо, и в эту секунду Максиму захотелось бежать без оглядки, потому что его сознание еще не привыкло к мысли, что Борька жив, и теперь, когда он вопросительно смотрел на него, Максиму еще казалось, что перед ним покойник. Он растерялся, не зная, что сказать. Перед ним несомненно был Борька - какой-то пожелтевший, чуть высохший, но точно Борька, и Максиму даже показалось, что он за семнадцать лет переменился меньше, чем они все. Борька устало и вопросительно смотрел на него, и наконец равнодушно спросил:

-- Куда едем?

Несомненно еще было и то, что Борька его не узнал.

-- На Комсомольский, - выдавил Максим.

-- Садись, - согласился Борька невозмутимо.

Максим какую-то секунду еще помедлил, но потом решительно, как в клетку с тигром, влез в машину, и они поехали.

-- Вот из-за таких козлов все аварии, - хрипловато произнес Борька вслед бимеру. - Ездят как отморозки... Через пять рядов, через сплошную... потом удивляются, что по городу не проехать...

Максим молчал, стараясь собраться с мыслями.

-- Мы куда? - спросил он, оглянувшись.

-- На третье, - бросил водитель и повернул мимо Петровского замка в глубину парка.

Косясь на кирпичные стены, Максим сразу же вспомнил моментальный кадр: школа, "Евгений Онегин" по программе, поход по Пушкинским местам, и русичка, стоя напротив запертых ворот академии имени Жуковского, вдохновенно цитирует: "Вот окружен своей дубравой Петровский замок...". А рядом Борька, Серега, Толян... Колька косил тогда, кажется. А может, болел...

Максим все еще молчал, краем глаза разглядывая водителя, и только когда из-за деревьев вынырнули и взмыли в небо прожекторные клещи, он неуверенно произнес, обращаясь к водителю:

-- Борис...

-- Ты ко мне, что ль? - спросил водитель неторопливо. У него был даже какой-то провинциальный акцент, который Максим не мог идентифицировать по местности. Филолога бы сюда. Референтка Лиля, кажется, филолог... Нет, тут настоящий филолог нужен, а не по диплому Всемирной Финансовой академии... Не московский, точно... Может, реинкарнация? Переселение душ?.. Толян каким-то похожим бредом в свое время увлекался... Нет, каких там душ. Тут тело налицо...

-- К тебе, - подтвердил Максим неуверенно, как будто сам точно не понимал, к кому обращается.

-- Обознался, - объяснил водитель терпеливым тоном, словно давно уже привык к различным причудам клиентов, и теперь ничему не удивляется. - Меня Виктор зовут.

-- Как Виктор... - произнес Максим и взмолился. - Борька! Что ты мне мозги дуришь?

Он готов был даже треснуть этого притворявшегося гада, если бы тот не держал руль, а вокруг не бурлил бы московский уличный трафик.

-- Что-то меня все путают последнее время... - проговорил водитель и сунул руку в бардачок.

Максим на ощупь понял, что ему передают водительские права. Он машинально раскрыл корочки. Кравченко Виктор Петрович. С виду - настоящие. Фотография - взрослого Борьки. Теперь у Максима уже не было никаких сомнений - на фотографиях у Борьки почему-то один уголок рта получался ниже другого, и на водительской фотографии это правило тоже соблюдалось в точности.

-- Денег, что ль, должны тебе? - спросил водитель, то есть Виктор Петрович Кравченко, с умеренным любопытством. Надо же поддержать разговор с чудаковатым пассажиром. - Я паспорт не терял, у меня все в порядке... в других местах ищите...

Смотрел он по-прежнему на дорогу, и собеседник его не особенно интересовал.

-- Нет, - сказал Максим, положив на место права. Попутно он одним глазом заглянул в бардачок. Потрепанные карты дорог, фонарик, таблетки, темные очки...а что ты там хочешь найти, бриллиантовое колье или шпионскую рацию? - Школьного друга.

-- Моя школа в Барнауле осталась, - проговорил водитель, одним глазом проследив за тем, чтобы бардачок закрыли правильно. - Двадцать седьмая средняя школа... Красноармейский проспект... И одноклассники все там же... кто не в могиле и не на зоне...

Максим как-то внутренне ахнул. Почему-то ему показалось, что водитель говорит чистую правду, вернее, сам верит в то, что говорит чистую правду. И выговор какой-то... Ну, не собирался Борька поступать в театральный, никаких склонностей к самодеятельности не имел, зачем ему этот цирк?

-- Как в Барнауле? - сказал он. - Это точно?

Водитель мельком посмотрел на него и усмехнулся.

-- Вроде еще память не пропил, - сказал он и помрачнел, словно понял, к чему клонит собеседник. - Но я тут с регистрацией. У меня все законно. Регистрация, на машину доверенность... все законно.

-- Не может быть, - сказал Максим, потому что больше сказать было нечего.

Водитель снова усмехнулся.

-- Странные вы, - произнес он и замолчал.

Максим замолчал тоже. Машина уже взмывала в небо на поворотах и эстакадах третьего транспортного кольца, за окнами, насколько хватало взгляда, рассыпались московские огни, и Максим чувствовал себя слишком усталым, чтобы спорить с Борькой о том, что он на самом деле Борька. Он откинулся в кресло, вздохнул и вытащил телефон. Одновременно он следил за водителем - не напряжется ли. Нет, ничего подобного. Водитель был спокоен и внимание его поглощено дорогой.

Максим набрал Валю. В трубке сперва раздалась запись Иглезиаса, Валиного любимого, который Максиму уже осточертел до последней степени, а потом уже Валин голос. Отрывается в отсутствие мужа.

-- Алло, - сказал Максим. - Я еду. Буду через пятнадцать минут.

Отключившись, он какое-то время подумал и набрал Сергея. В трубке раздался все тот же Иглезиас. По радио его, что ли, передают. Сбесились совсем.

-- Я сейчас домой, - сказал Максим. - На работу завтра с утра выйду. Завтра, все завтра. Устал...

Отключившись вторично, он удивленно задумался. По какому это радио Серега слушает Иглезиаса. Он раньше все "Радио Ультра" слушал, как прыщавый подросток, и сейчас далеко не ушел. На его любимых станциях Иглезиаса не передают... Или он "Шансон" включил... Бред, все бред, куда ни кинь, какая-то ерунда... Потом он вспомнил, что Серега, должно быть, в бане... ну да... в притон, что ли, какой-нибудь подались...

Он оглядел водителя внимательнее. Тот был в дешевеньких замызганных брюках, грошовой китайской футболке, часы на руке были тоже китайской поделкой, из тех, которые продаются в газетных киосках по цене газеты. Руки грубоватые, со ссадинами и трещинами. Никаких следов потомственного интеллигента Борьки Додонова в его облике не было. Вполне естественный пролетарий. Гармоничный со средой обитания. Бред, еще раз подумал Максим и снова потряс головой.

-- Ты это... - спросил он осторожно. - Бомбишь, что ли?

-- Ну да, - согласился водитель. - Самое время...

-- А за рулем давно?

Водитель хмыкнул.

-- С армии.