Зато есть многочисленные данные для характеристики погребального культа, культа предков и переразвития последнего в своеобразный культ предков-вождей.

Погребальный культ принадлежит к древнейшим формам религии. Несмотря на то что способы обращения с умершим зависели, как правило, от возраста, пола и особенно от его общественного положения, половецкий погребальный обряд отличается вполне определенными чертами, позволяющими нам говорить о связанных с погребальным ритуалом верованиях. Он характеризуется, как мы знаем, захоронением покойника с тушей боевого коня или с его чучелом: головой, ногами, хвостом и шкурой, набитой соломой. Конь обычно взнуздан и оседлан, умерший — вооружен и погребен с необходимыми знаками отличия (украшениями, котелком, запасом пищи и пр.). После исполнения всех ритуалов, связанных с сооружением могилы, ее засыпали и над ней сооружали земляной или каменный курган. Рубрук так и пишет об этом: «Команы насыпают большой холм над усопшим... Я видел одного недавно умершего, около которого они повесили на высоких жердях 16 шкур лошадей, по четыре с каждой стороны мира; и они поставили перед ним для питья кумыс, для еды мясо, хотя и говорили про него, что он был окрещен...» (Рубрук, с. 102). Обряд здесь несколько видоизменен, хотя общая идея осталась прежней.

Заключается она, во-первых, в уверенности, что у каждого человека есть душа; во-вторых, что эта душа нуждается после смерти в том же окружении, какое было у человека при жизни. Поэтому в могилы помещалось довольно много вещей: столько, сколько могли положить туда оставшиеся на земле родичи. Очевидно, потусторонний мир представлялся половцам простым продолжением настоящего.

Тем не менее, переходя в иной мир, душа предка приобретала, по мнению половцев, особые возможности и силы для того, чтобы помогать людям (обычно родным), приносящим ей жертвы. Это убеждение свойственно всем народам, у которых господствующей формой религии был культ предков. Широкое распространение половецких каменных статуй, находки святилищ с ними свидетельствуют в первую очередь о том, что культ предков был главным компонентом их религиозных представлений. Мы уже говорили, что каменные изваяния могли заказывать только богачи. Бедняки, возможно, делали деревянные статуи или же ограничивались войлочным изображением предка, которое помещалось в обычной жилой юрте. О таких небольших домашних идолах писал Рубрук: «...над головою господина бывает всегда изображение, как бы кукла или статуэтка из войлока, именуемое братом хозяина; другое похожее изображение находится над ностелью госпожи и именуется братом госпожи; эти изображения прибиты к стене; а выше, среди них, находится еще одно изобрая^ение, маленькое и тонкое, являющееся, так сказать, сторожем всего дома» {Рубрук, с. 94).

Вполне вероятно, что западная ветвь половцев, не ставившая каменных идолов, пользовалась такими войлочными, более «подвижными» — переносными идолами.

Можно считать установленным фактом, что каменные статуи ставились только в память богачам. Святилища с ними сооружались под открытым небом в доступных для всех проезжавших и видимых издали местах. Рубрук писал об этом так: «Команы... воздвигают ему (умершему.— С. П.) статую, обращенную лицом к востоку и держащую у себя в руке перед пупком чашу...» Все обязаны были приносить им жертвы и поклоняться им. Об этом поклонении очень выразительно и поэтично рассказывает азербайджанский поэт XII в. Низами, жена которого была половчанкой:

Следует сказать, что не всегда жертвоприношения были столь «невинны». Археологи обнаружили у подножья одной из статуй скелетик убитой девочки (пленной?). В русских сказках сохранился образ Булата-мо-лодца, который, спасая побратима-царевича, превратился в каменное изваяние, и расколдовать его можно было, только полив на него кровь детей царевича. Возможно, в сказке отражен действительно существовавший у половцев жестокий обычай окроплять временами статуи предков детской кровью.

Вторая форма кочевания обусловливала некоторую ограниченность территории кочевания и определенность маршрутов перекочевок и степных дорог, а значит, как правило, ездили мимо каждого святилища члены одной орды, рода, семьи, те, кому принадлежала данная земля. Кажется весьма вероятным, что именно это обстоятельство способствовало постепенной трансформации семейно-родового культа предков в культ предков-вождей. В половецком обществе середины XII в. это не были уже родовые вожди-старейшины. Это были представители класса феодалов. Общие для орд и родов предки-покровители при жизни являлись правителями орд и крупных богатых родов и семей. Сакрализация власти хана проявлялась не только в вере в его магическую силу, но и в поклонении ему как верховному покровителю всей степной группировки. Этот культ возникал обычно у народов, стоявших на первых ступенях классового общества. У половцев он сосуществовал с культом предков, а не заменял его: святилища сооружались не только в память выдающихся деятелей, но и главам богатых родов и семей, а также женщинам. Перерастание одного культа в другой и в то же время их сосуществование еще раз подчеркивают ту «патриархальную вуаль», о которой мы говорили выше и которая окутывала все проявления общественной и духовной жизни половцев. В источниках мало дается сведений о половецких обычаях. Так, летописец сообщает нам только, что «половци закон держать отец своих, кровь проливати, а хвалящася о сем», т. е. законы их ограничивались «обычным правом». Одним из основных законов-обычаев была кровная месть, несомненно являвшаяся анахронизмом в классовом обществе.

Еще об одном законе обычного права рассказывает нам Ибн Баттута — арабский автор, писавший в первой половине XIV в.: «...у скотины их нет ни пастухов, ни сторожей вследствие строгостей постановлений их за воровство. Постановление же их по этой части такое, что тот, у кого найдут украденного коня, обязан возвратить его хозяину и вместе с тем дать ему 9 таких же (коней), а если он не в состоянии сделать это, то отбирают у него за это детей его, если же у него нет детей, то его заре-зывают» (Тизенгаузен, I, 1984, с. 282). В скотоводческом хозяйстве при необозримости стад этот жесткий закон был абсолютно необходим степнякам. Однако он, видимо, не исключал разбойного «обычая» баранты (барамты) — угона скота с соседнего кочевья (по существу, массового воровства). С барантой приходилось бороться уже силой и властью какого-нибудь могущественного хана, под «руку» которого охотно шли степные группировки, способствуя образованию в степях новых объединений.

По словам крупнейшего советского этнографа, культ почитаемого предка является соединением «трех первичных представлений: идей души умершего, тотемического прародителя и семейно-родового покровителя» (Токарев, 1964, с. 277). Если первая и последняя идеи довольно четко выделяются при исследовании каменных изваяний, то «тотемный предок» совсем не виден в этом источнике, хотя представления о нем были очень сильны и живучи в тюркоязычной среде. Мы видели прямую связь Боняка с волками-покровителями, бывшими, очевидно, древним тотемом рода, хотя, как известно, по дошедшей до нас тюркской легенде, прародительницей всех тюрок была волчица. Следует помнить, что Боняк общался с волками в конце XI в.— в период становления классового общества у половцев. Несмотря па пережиточные явления и анахронизмы, постоянно встречавшиеся в общественных отношениях, быту и религиозных представлениях, следует все-таки учитывать, что по прошествии 100 лет, в конце XII в., у половцев было уже достаточно развитое феодальное общество.

Идея «семейно-родового предка» к этому времени фактически стала основной в культе предков, переродившемся в культ вождей-предков. Тотемное содержание предка ушло в далекую легендарную древность. Ни разу ни в летописи, ни в иных письменных источниках даже бегло не упоминается о тотемных представлениях у половцев. Не прослеживаются они и в погребальных обычаях, и на каменных статуях.