О, дружок, как ты мне дорог, как я жажду тебе помочь и быть серьезно полезной, — я так молюсь Богу сделать меня твоим ангелом-хранителем во всем! Некоторые на меня смотрят уже, как на такового, а другие говорят про меня самые злые вещи. Некоторые боятся моего вмешательства в государственные дела (все министры), а другие видят во мне помощника во время твоего отсутствия (Андрон., Хвостов, Варнава и другие).
Это доказывает, кто тебе предан в настоящем значении этого слова, — одни меня ищут, другие избегают, — разве не так, дорогой мой?
Прочти 36-й псалом, он так прекрасен и так укрепляет и утешает!
Я так страстно, страстно тебя люблю!
Только 6 градусов, но чудное, солнечное утро — настоящий дар Божий. Спала неважно, заснула только после 3 часов, грустные мыслименя не покидали. Почему выбрали Калугу, так далеко на юг? Проедешь ли ты через Псков, по дороге сюда, чтобы повидать Рузского и, может быть, некоторые части войск?
Как противно, что Гучков, Рябушинский, Вейнштейн (наверное, настоящий жид), Лаптев и Жуковский выбраны в Гос. сов. всеми этими скотами! Вот будет действительно приятная работа с ними! Хвостов надеется, что с умом и решимостью удастся все наладить через 2-3 месяца.
Ах, если б он мог сделать это, даже если старик из страха против него! Можно быть уверенным, что он будет действовать осторожно, и раз он намерен защищать нашего Друга, Бог благословит его работу и преданность тебе, — а другие, как С. и Щ., просто нас продают — такие трусы!
Я вижу также, что кн. Туманов будет здесь вместо Фролова — это хороший выбор. Прошу тебя, постоянно следи за Поливановым.
С художником Маковским[456] случилось ужасное несчастие. Лошадь его испугалась и бросилась на трамвай. Он лежит в госпитале с сотрясением мозга и раной на голове. Сейчас я должна поскорее встать и одеться к отпеванию старика Арсеньева. Обедня начинается в 10 час., так что мы пойдем к 11 час. Я возьму с собой О. и Т.
Ну вот, я больше часу говорила с “Хвостом” и полна наилучших впечатлений. Я, по правде сказать, была немного взволнована, потому что А. иногда увлекается людьми. Мы говорили о всевозможных вопросах, и я пришла к заключению, что работа с таким человеком будет удовольствием. Такая ясная голова, так отлично понимает всю тяжесть положения и как можно справиться с этим! Это много, так как здесь критикуют, но редко предлагают что-либо взамен. Он, конечно, тоже в ужасе, что Гучков и Рябушинский попали в Государственный совет, — это такой скандал, так как все знают, что Гучков работает против нашей династии. Мне хочется, чтобы ты хорошенько с ним поговорил. Между прочим, он мне сказал, что Щ. показывает всем, кому попало, все телеграммы твои и нашего Друга, — многие в ужасе, другие в восторге. Какое он имеет право копаться в частных делах своего Государя и читать телеграммы? Как я могу быть уверенной, что он и за нашими не будет следить? После этого я не могу назвать его честным и порядочным человеком. Кривошеин хорошо знаком с Гучковым, так как женат на москвичке (тоже из купеческой семьи, а они все заодно).
У меня столько мыслей в голове, что я не знаю, с чего начать.
Во всяком случае, он находит, что ты должен скорее сменить министров, в особенности Щ. и С., так как старик не может с ними сопротивляться Думе. Поговорив с ним, я теперь могу откровенно тебе посоветовать взять его без всяких колебаний. Он хорошо говорит и не скрывает этого, что большое преимущество, так как нам нужны люди, которые имеют дар слова и всегда готовы ответить вовремя и метко. Он смог бы бороться в этом поединке с Гучковым, и Бог бы его благословил на это. Конечно, у него слишком много ума и такта, чтобы намекать на себя. Он только благодарил горячо, что я ему позволила высказать все, что у него было на душе, так как он возлагает на меня свою надежду помочь правому делу для пользы тебе, Бэби и России. Все дело в Москве и Петрограде, где скверно, но правительство должно все предвидеть и готовиться к тому, что будет после войны, — и этот вопрос он находит одним из самых важных. А если он будет в Думе, то ради блага страны он должен будет сказать все это и невольно указать на слабость и непредусмотрительность правительства. После войны все эти тысячи рабочих, работающих на фабриках для нужд армии, останутся без работы и, разумеется, составят недовольный элемент, с которым придется иметь дело. Поэтому уже теперь надо все это обдумать, все места, фабрики должны быть взяты на учет, надо выяснить количество рабочих рук, и решить, какое им дать дело, чтобы они не очутились на улице. Надо много времени, чтобы все обдумать и приготовить, и он, конечно, совершенно прав, что это вопрос величайшей важности. Потом будет столько недовольных элементов! Теперь у них пока деньги есть, — когда же войска вернутся и люди разойдутся по своим деревням, многие — больные, увечные, многие, которые теперь поддерживаются патриотическим духом, окажутся недовольными и будут дурно действовать на рабочих, — поэтому нужно об них подумать. И видно, что Хвостов это устроит. Он удивительно умен. — не беда, что немного самоуверен, это не бросается в глаза, — он энергичный, преданный человек, который жаждет помочь тебе и своему отечеству. Затем предстоят приготовления заранее к выборам в Думу (позднее) — дурные готовятся, хорошие тоже должны “canvass”, как говорят в Англии. Он говорит, что m-me Столыпина сильно старается за Татьяниного Нейдгардта, желая сама опять играть роль, но он находит его совсем неспособным. Ты бы наслаждался работой с этим человеком. Тебе не пришлось бы ни подгонять его, ни подталкивать, он одинаково добросовестно работал бы с тобою, и в твое отсутствие. Он хорошо справлялся в своих губерниях во время революции (в него стреляли). Оказывается, это он просил, чтобы ремонтировали раку преп. Павла Обнорского, я совсем про это забыла. Он говорит, что старик его боится, потому что стар и не может применяться к новым требованиям (как ты сам мне это говорил), — он не сознает, что невозможно не считаться с новыми веяниями, и нельзя их игнорировать. Дума существует — с этим ничего не поделаешь, а с таким хорошим работником старик отлично справится. Очень хорошо, что ты не принял Родзянко — они тотчас же повесили носы. Ты распустил Думу, а они думали, что ты не посмеешь, все это отлично. Теперь ты, слава Богу, не принял московскую депутацию — тем лучше; они намереваются опять просить, но ты не соглашайся, а то можно подумать, что ты признаешь их существование (что бы ты им ни говорил). Это великолепно, что ты поехал на войну, и он возмущен, что нашлись люди столь слепые, непатриотичные и боязливые, что восставали против этого. Он знает способ, как поступать с печатью, и не будет заигрывать с ней, как Щ.
Теперь должна кончать, дружок, уже 7 часов, — все это я написала в 1/2 часа, так что извини ужасный почерк.
Правда, дружок, он, по-моему, самый подходящий человек, и наш Друг об этом намекал А. — в своих телеграммах. Я всегда осторожна в своем выборе, но здесь у меня не было такого чувства, как когда Щ. мне представлялся. Он также понимает, что надо остерегаться Поливанова, — с тех пор, как Гучков попал в Гос. сов., — он не очень ему доверяет. Он видит и думает, как мы, — все время почти он вел разговор сам. Попробуй взять его теперь, потому что Щ. должен уйти: человек, который открыто показывает телеграммы твои и Григ., которые он и С. перехватили, — такие люди недостойны быть министрами, — они не лучше Макарова, который показывал посторонним мое письмо к нашему Другу, а Щ. тряпка и дурак. Если даже старик будет ворчать, не обращай внимания, подожди и посмотри, как он себя покажет. Хуже Щ. он не может быть, а я думаю, что в 1000 раз лучше. Дай Бог, чтобы я не ошибалась, и я искренно верю, что нет. Я помолилась прежде, чем принять его, так как немного боялась этого разговора. Он смотрит прямо в глаза.
