Так отрадно, что ты вернешься завтра, голубчик. Твое милое письмо сделало меня такой счастливой. Но как странно, что Челноков был у тебя... Представляю, что он чувствовал себя ничтожным и неуверенным в себе... Он должен был простоять все время, двуличный человек!

Представить себе только, что Воейков тоже захворал! Значит, тебе пришлось путешествовать от одного к другому.

Какое скучное письмо! Извини, что не еду на вокзал, но я не в силах там стоять.

Целую и крещу тебя, мой любимый. Я более чем счастлива вскоре опять прижать тебя к своей груди.

Навсегда твоя старая

Женушка.

20 января 1916 года председатель Совета Министров И.Л. Горемыкин был уволен в отставку, а его место занял Борис Владимирович Штюрмер. “Менее определенный в своих воззрениях, в то же время готовый всецело подчиняться указаниям Государя, человек культурный и обходительный, Штюрмер первым долгом заявил о своем благожелательном отношении к Государственной думе и к “общественным организациям”, о готовности считаться с их “приемами, навыками и традициями”. (Ольденбург). Это была серьезная уступка разрушительным силам, которые сразу же почувствовали слабость государственной власти и только усилили свою подрывную работу, требуя создания послушного им правительства.

Правильнее было бы отложить созыв Государственной думы до окончания войны (как. например, сделала Австрия), но Царь рассчитывал на порядочность членов этого учреждения и не знал, насколько глубоко там укоренилась измена.

Но на фронте дело шло неплохо, позиции русской армии усиливались. 3 февраля был атакован и взят Эрзерум, важный стратегический пункт на Кавказе.

Ц. ставка. 28 янв. 1916 г.

Моя ненаглядная,

Опять приходится мне покидать тебя и детей — свой дом, свое гнездышко, и я чувствую себя грустным и подавленным, но не хочу этого показывать. — Бог даст, нам недолго придется быть в разлуке — я надеюсь вернуться 8-го февраля. — Не грусти и не беспокойся! Зная тебя хорошо, я боюсь, что ты будешь думать о том, что Михень нам сегодня сказала, и что тебя этот вопрос будет мучить в мое отсутствие[686]. Пожалуйста, не надо!

Моя радость, мое Солнышко, моя обожаемая маленькая женушка, я люблю тебя и ужасно тоскую по тебе!

Только когда я вижу солдат или моряков, мне удается забыть тебя на несколько мгновений — если это возможно!

Что же касается других вопросов, то я на этот раз уезжаю гораздо спокойнее, потому что имею безграничное доверие к Штюрм.

Храни тебя Господь! Целую всех вас крепко.

Всегда твой

Ники.

Царское Село. 28 января 1916 г.

Мой любимый, милый!

Опять поезд уносит от меня мое сокровище, но я надеюсь, что не надолго. Знаю, что не должна бы говорить так, и со стороны женщины, которая давно замужем, это может показаться смешным. Но я не в состоянии удержаться. С годами любовь усиливается, тяжко переносить жизнь без твоего милого присутствия. Когда я могла выезжать и ухаживать за ранеными, то было легче. Тебе еще хуже, мой родной. Радуюсь, что уже завтра ты сделаешь смотр войскам. Это ободрит и всех обрадует. Надеюсь, что солнце там будет светить, как сегодня здесь. Было так хорошо, когда ты читал нам, и теперь я все слышу твой милый голос! А твои нежные ласки — о, как глубоко я благодарна тебе за них! — Они согрели меня и так утешили! Когда на сердце тяжело от забот и тревоги, то всякая ласка дает нам силу и глубокое счастье. О, если б наши дети могли быть так же счастливы в своей супружеской жизни! Мысль о Борисе[687] чересчур несимпатична: я убеждена, что девочка никогда не согласится за него выйти, и я вполне понимаю ее. Только никогда не давай Михень угадать, что другие мысли наполняют ум и сердце девочки. Это священная тайна молодой девушки, и если б о ней узнали другие, то это ужасно огорчило бы Ольгу: она очень щепетильна. Этот разговор далеко меня не порадовал, и вот я чувствую себя очень плохо, потому что ты уезжаешь, и мое старое сердце сжимается от боли: оно не может привыкнуть к нашим расставаниям.

Вот тебезаписка от Крошки. Она тебя позабавит.

Посылаю ландыши — они украсят твой письменный стол.

Ты серьезно поговоришь с Кедровым[688], не правда ли? потому что удовольствие и честь этой поездки являются почти наградой и заглаживают выговор, вполне им заслуженный. Ведь ты избавил его от вторичного суда, и, хотя он порядочный человек, его необходимо держать в руках, и Адмиралу никак не следовало быть с ним настолько фамильярным: он ужасно самолюбив. Но я думаю, ты поставишь его на свое место.

Какая будет радость, когда ты избавишься от Бр. Б.[689] (не умею написать его имени)! Но сначала ему нужно дать понять, какое он сделал зло, падающее притом на тебя. Ты чересчур добр, мой светозарный ангел. Будь тверже, и когда накажешь, то не прощай сразу и не давай хороших мест: тебя недостаточно боятся. Покажи свою власть. Люди злоупотребляют твоей изумительной добротой и кротостью.

Грустно, что не могу проводить тебя на вокзал, но на это у меня не хватит сил, так как сердце расширено, да и ин. — мех. пришел.

Мой родной, мой светик, любовь моя, почивай хорошо и мирно, мысленно ощущай мои нежные объятья и вообрази, что твоя дорогая, милая голова покоится на моей груди (а не на высокой подушке, которую ты не любишь).

Прощай, мое сокровище, мой супруг, Солнечный Свет, возлюбленный, благослови и помилуй тебя Бог! Пусть хранят тебя святые ангелы и моя горячая любовь! О, мой Мальчик, как я тебя люблю! Словами не могу этого выразить, но ты можешь прочесть у меня в глазах.

Навеки твоя старая

Женушка.

вся твоя.

О, каково-то мне будет ночью одной!

Царское Село. 29 января 1916 г.

Мое родное, любимое сокровище!

Очень, очень благодарна тебе за прелестное письмо, которое ты оставил мне в утешенье. Я без устали перечитывала его днем и ночью, когда не могла уснуть, и глаза болели от слез. Мы легли в 101/2, ночь провела дурно, и сегодня утром болит голова.

Только что прочитала кучу бумаг от Ростовцева.

Идет легкий снежок: 2 градуса мороза.

А. заглянула на минутку по пути в город и просила меня передать, что она еще раз от всего сердца благодарит тебя за деньги. Она телефонировала о них нашему Другу, и Он сказал, что это принесет тебе счастье, что пусть она положит их в банк, как первооснову фонда, который следует собрать на постройку приюта для калек. Посмотрю, не можем ли мы ей дать участок земли — хорошо бы недалеко от дома инвалидов, так как тогда они могли бы пользоваться нашею банею и мастерскими.

Интересно, начал ли ты читать французскую книгу; ты увидишь, как она занимательна.

Как почивал, мой голубчик? Мне очень скучно без моего Солнечного Света!!

Подумай же об Иванове. Право, это была бы превосходная замена и доброе начало для 1916 года. Поливанову не надо давать никакого места — пусть он не беспокоит тебя. Щерб.[690] может заменить Иванова, а на его место — кого-нибудь поэнергичнее. Какая досада, что старый Рузский еще не совсем поправился! Как я рада, что теперь у тебя есть Шт.[691], на которого можно положиться и о котором ты знаешь, что он постарается не допустить разброда среди министров!

Мне пора вставать к завтраку. Затем меня хотят видеть Бенкендорф[692] и m-me Волжанинова из Крыма.