Лали с Эрнесто — они такие чувствительные, такие сентиментальные, так любят из всего устраивать драму!

— Ты спишь?

— …

— Лали…

— Чего тебе, папа?

— Попрощаться. Я уезжаю до понедельника.

— Пока.

— Ты меня не поцелуешь?

— Оставь меня, папа, мне плохо.

— У тебя голова болит?

— Нет.

— А что у тебя болит?

— Меня тошнит и рвет.

— Что ты ела вечером?

— Ничего, папа, я ничего не ела.

— Но, Лали, это неправильно. Может быть, поэтому ты сейчас себя плохо чувствуешь.

— …

— Хочешь, я скажу маме, чтобы она принесла тебе завтрак?

— Нет!

— Лали, ты же не борешься с лишним весом и не сидишь на диетах, да?

— Ты сегодня просто умник, все обо всех знаешь.

— Лали, я твой отец.

— …

— Знаешь, что все может закончиться анорексией?

— Папа, перестань говорить чушь.

— Нет, это не чушь. Я скажу маме, и она принесет тебе завтрак.

— Нет! Я хочу поспать, понимаешь?

— …

— …

— Со мной все хорошо.

— …

— …

— …

— Мне нужно идти, за мной прислали автомобиль.

— Пока.

— Знаешь, что я еду в Бразилию?

— …

— В Рио.

— …

— В командировку.

— Как здорово.

— Тебе привезти чего-нибудь из дьюти-фри?

— …

— Какие-нибудь духи?

— Привези чего хочешь.

— Не знаю, лучше скажи, ты же знаешь, я в таких вещах не разбираюсь.

— Ладно, привези мне духи.

— Хочешь что-нибудь конкретное?

— Нет, папа, любые.

— Поешь, ладно?

— …

— Увидимся.

— Пока.

У двери дома просигналила машина. Это был автомобиль, который прислали за Эрнесто. Мы поцеловались на прощание. Не такой поцелуй, чтобы «вау!», но все-таки мы поцеловались. Для людей, столько лет живущих в браке, как мы с Эрнесто, это более чем неплохо. Со временем супруги перестают целоваться. Это всем известно, но никто об этом не говорит. И это ничего не значит. Такова жизнь. Иногда супруги целуются на публике, чтобы остальные видели, что они целуются. Как бы говоря: «Видите, иногда мы целуемся!» Но наедине все по-другому, тут не стоит заблуждаться. Как было бы заблуждением думать, что не целоваться — плохо, ведь никто ни с кем об этом не говорит, никто не знает, что со всеми происходит то же самое. Со всеми. Включая тех, кто ведет более-менее активную сексуальную жизнь. Кто может заниматься любовью минимум раз в неделю. Или в лучшем случае два раза. Но поцелуи — это другое дело. Очарование поцелуя проходит слишком быстро.

Я проводила его до двери и подождала, пока машина тронется с места. Помахала ему рукой на прощание. Он кивнул головой и поднял руку, но махать не стал. Я пошла на кухню и выпила чашечку кофе. Почитала газету, никуда не торопясь. Меня не тревожила мысль о том, что выходные я проведу одна. Лали уезжала за город к какой-то подруге. К счастью для нас обеих. После вчерашнего разговора наши отношения стали немного натянутыми. Я собиралась наконец-то подумать о себе, сделать все то, на что у меня обычно не хватает времени. Намазаться кремами, сделать пилинг, поваляться в ванне, пройтись по магазинам, взять в прокате какой-нибудь романтический фильм — из тех, что Эрнесто терпеть не может. И еще можно есть что придется, готовить ни для кого не надо. Я думала об этом, и с каждым разом идея мне нравилась все больше. Я собиралась устроить себе своеобразный спа-салон в собственном доме.

Я пошла наверх переодеться. Войдя в комнату, не сразу поняла, в чем дело: что-то было не так, но что именно, я сказать не могла. Я переоделась, уложила волосы, немного накрасилась и, уже стоя на пороге, увидела ее. Это было словно сигналом тревоги — папка голубого цвета. Она лежала на прикроватном столике Эрнесто, там, где он ее оставил прошлой ночью, после того как перечитал свой доклад. «Что за дырявая голова у тебя, Эрнесто, ты позабыл свою папку», — подумала я. И недолго думая села в машину и помчалась в аэропорт Эсейса.

Я вела машину гораздо быстрее, чем обычно. Мне нужно было приехать раньше, чем Эрнесто пройдет на посадку, чтобы успеть передать ему голубую папку. Про себя я просчитывала его передвижения, чтобы понять, смогу ли я успеть вовремя. Сейчас он уже должен добраться до аэропорта Эсейса. Он выехал довольно рано, в такое время в очереди на регистрацию скорее всего почти никого нет. Никто не приезжает за два часа до вылета, как того просят авиакомпании. Эрнесто — да, он очень пунктуален в такого рода делах. И очень скрупулезен, следовательно, после регистрации он сразу же пойдет на посадку. Что ему делать внизу! Ну а я вечно путаюсь в этих расписаниях. На пропускном пункте у платной дороги для разнообразия работала только половина шлагбаумов, и я задержалась чуть дольше, чем рассчитывала. И в аэропорту с большим трудом нашла место для парковки. От автомобиля я почти бежала, сжимая папку в руках. Просмотрела одну за другой все очереди к стойкам регистрации. Его нигде не было. Подошла к табло. В это время отправлялся только один рейс на Рио. Рейс авиалинии Varig. Подошла к стойке этой компании. Попросила, чтобы мне сказали, зарегистрировался ли уже на этот рейс Эрнесто. Мне ответили, что они не дают информацию такого рода, и по равнодушному тону сотрудницы авиалинии я поняла: настаивать бесполезно. Я прошлась по всем барам в зале. Эрнесто всегда пьет много кофе, это вредно, но ему нравится, так что, может, он сидит там. Его там не было. Возможно, он пошел в туалет или чего-нибудь купить. Я поискала в сувенирных лавках, у киосков, подождала у мужского туалета. Он не появился. Я уже хотела под каким-нибудь предлогом вызвать его по радио — как последнее средство. Эрнесто терпеть не может, когда к нему привлекают лишнее внимание, даже если от этого, как в случае с голубой папкой, зависит его жизнь. Лучше всего мне встать рядом с эскалатором, ведущим на посадку. Если мой муж все еще не сел в самолет, то он обязательно пройдет туда.

Я ходила около эскалатора, когда вдруг увидела куртку Эрнесто. То есть куртку, в точности похожую на ту, что надел Эрнесто. Но это был не Эрнесто, это был какой-то другой мужчина, он поднимался по эскалатору в обнимку с женщиной. С высокой брюнеткой. Мужчина шептал ей что-то на ухо. А куртка была в точности как у Эрнесто. И брюки те же самые, что сегодня утром надел Эрнесто. С такими же четкими стрелками, какие заглажены на брюках Эрнесто. И с сумкой Эрнесто в руках. С сумкой, которую я сама собирала. Для Эрнесто. Он повернулся в профиль, чтобы поцеловать ее. Эрнесто ее поцеловал. И она, Чаро, тоже поцеловала его.

Пока они поднимались на эскалаторе, мне хотелось закричать. Должно быть, меня охватило что-то вроде мгновенного паралича, потому что вдруг пропал голос, я открывала рот, но не могла издать ни звука. Больше того, все остальные звуки тоже исчезли. Будто кто-то выключил громкость. Я ничего не могла сказать, не могла пошевелиться, ничего не слышала. Только смотрела.

Пока наконец в моем поле зрения не остались лишь ботинки Эрнесто и ее сандалии.

Больше я ничего не видела.