Сказано: не отрывая! Дверь должна быть пластиковая. А халат шелковый! Кто отвечает за реквизит?!
Бэлла действительно опустилась на корточки, подперев дверь спиной. Как ей это удалось? Халатик, к слову, был на ней махровый, старенький, любимый, папой подаренный тысячу лет тому назад, а потому сильно поношенный. Даже нитки из него торчали – трогательно и не пафосно. Руки она вытянула впереди себя, уперев локти в колени, и, скрещенные в кистях, они безвольно свисали почти до полу. Голова была опущена, и темные кудри падали на лицо. Сколько времени ей удалось провести в такой малоудобной позе?..
Картинки былого счастья сменяли одна другую.
«Скажи мне что-нибудь… такое», – попросила Бэлла однажды. «Цветочек-огонечек», – промямлил что-то приторное Стасик. «Нет, ты мне что-нибудь непристойное скажи», – потребовала Бэлла. Она видела это в каком-то фильме. – «Зачем?.. Н-нет, я не могу», – «Ну скажи, я хочу!..» – «...Сучка похотливая!» – выпалил Стас и убежал, голый, на кухню, «гасить» румянец на щеках, как будто кто-то, кроме Лампаса, мог в чем-то его уличить…
Бэлла хохотала тогда как безумная. Это у нее всегда здорово получалось.
А теперь она перепутала роли. Сыграла не свою партию. Зачем она говорила «Прости»?..
...Кот подошел на мягких лапах и коснулся руки мокрым носом.
Прошло две недели и один день. Стас не звонил, не писал и не приходил.
Файл 8.docКофе – брейк
– ...Господи, зачем он мне? Зачем?! Свалился на мою голову! Подушкой от него не отмашешься! – стенала Бэлла.
Прошло две недели и один день с бурной ночи, когда Бэлла закрыла за Стасом дверь, «ободрав» себе то место, откуда у некоторых растут крылья…
Прошло две недели и один день, когда прорезался абонент Стасечка с его вдохновляющей эсэмэской: «Я хотел прийти. Но упал и подвернул ногу. Я понимаю, что поступаю, как свинья. Как смогу ходить – приду. Прости».
С тех пор прошел последний дождь и выпал первый снег, а Стасика все не было. Стасиковы следы уже пропечатались на этом снегу и успели растаять, только к Бэлле они не вели.
Бэлла металась, не понимая, что происходит и происходит ли вообще, не знала, что делать и как уже (еще очевиднее) махнуть Стасечке «белым флагом», будь он даже похож на исторические Стасиковы трусы.
– Ты знаешь, что я думаю, – сказала Люся, – Я думаю, он «обделался», а теперь тебя же за это и наказывает.
– Не знаю… Не понимаю я ничего. Я же ему сразу сказала: давай посмеемся и обо всем забудем!
Белка достала из сумочки мобильник и включила то единственное окно, которое сейчас связывало ее со Стасом.
– Вот, отправляла ему неделю назад: «Давай напьемся вдвоем». – «Бах. Академия. Очень занят». Все. Не знаю я, чего ему надо!
Ключ в замке повернулся, и, как обычно медлительно, долго держа входную дверь открытой, чего Люся терпеть не могла, вошел Лёша.
– Ну наконец-то! – воскликнула Люда, выпорхнула в прихожую, изобразила короткое страстное приветствие аборигенов Лапландии, которые трутся при встрече носами. Лёшин нос был холодный, и сам он весь пах снегом. – Давай сразу ключи от машины!.. У дома поставил?
Бэлла выплыла из комнаты, молча кивнула Алексею и наблюдала сцену, опершись на дверной косяк, со снисходительной улыбкой усталой звезды, сошедшей с небес.
– Куда это вы нагламурились? – спросил Лёша, слегка издеваясь над модным словечком и «гламурными» от люксовой пудры и возбужденных эмоций щечками закадычных подруг.
Лёша любит все натуральное, и его непросто убедить, что «натуральное» тоже требует некоторых усилий и капиталовложений.
– Да так, поедем кофейку попьем. Я недолго! – опрометчиво пообещала Люся.
– Ну-ну, муж пришел с работы, а жена – из дома! – добродушно возмущался муж, и саднило душу от его детской обиды. Сейчас встанет Люся и никуда не пойдет.
– Там тефтельки на плите, – сказала она в свое оправдание. – А кетчуп закончился. Поставь мне кино на запись, ладно? Ну все, пока, мы пошли.
– Пока-пока, – прорезалась Белка.
– Фары не забывай включать! И с ручника сними!.. – напутствовал Лёша, а две пары бойких каблучков уже отстукивали степ по ступенькам. – Повороты показывай!..
В прозрачные створчатые двери кофейни «Мерси» торжественно вплыла Бэлла в немыслимой накидке, отороченной ценным мехом, и с чалмой на голове. У нее на голове всегда было что-нибудь этакое – без «короны» она никак не могла, не будь она Бэлла! Теперь же ажурный шарф с металлической нитью и чем-то еще перекрещивался над открытым лбом и удерживал непокорные кудри.
Пластика ее движений была в явном контрасте с жестами неловкой и порывистой Люси, которая заскочила вслед за ней, к тому же Люся предпочитала стиль «кэжуал», больше всего ценя в одежде удобство. И ее джинсы на все случаи жизни, за исключением разве что церемонии бракосочетания, изрядно уже всем глаза намозолили, вот в этой кофейне их еще не видали.
Две противоречивые героини разного жанра выбрали один из свободных столиков и заказали капучино и латте.
– Боже, как я устала!.. Ни да ни нет. Черный с белым не носите. Вялотекущая шизофрения, – сказала Белка и нарочито рассмеялась.
Из-за соседних столиков на них стали оглядываться. Люсе было неловко. А Бэлла поправила чалму на голове, что охватывала облако ее волос, и достала пудреницу из сумочки. Ей нужно было убедиться, что губы ее очерчены безупречно. Даже жестоко страдая, она не могла позволить себе и намека на небрежность, она – Бэлла!.. Напротив, чем больше муки было во влажных глазах, тем четче требовалось очертить рот. Как будто линия карандаша на губах была ее обережным кругом.
– Знаешь, меня девки наши спрашивают: «Гулять не возил?» – «Нет». – «В кафе не водил?» – «Не-а». – «А в постели как? И в постели ничего?.. Верка, ты че?!» – «Сама не понимаю».
Слово «кафе» Верка-Белка произнесла с этаким мягким «е» на конце, а обычно смешливые черные глаза ее выдавали усмешку и отчаяние одновременно.
– Дуры они, девки ваши, – убежденно сказала Люся.
– Да нет, это я дура. А знаешь, «щелкнуло» что-то. Ведь я и не глядела в его сторону. Не нужен он мне был. Я в тот вечер с Владиком целовалась. В его куртке. Прохладно было на балконе, черемуха как раз цвела, кто-то подошел молча и накинул на плечи курточку – я даже заметить не успела, – Белка рассказывала, как всегда, сумбурно, – потом хватилась, спрашиваю: «А чья курточка-то?» – «А вон, Стасика»... Позаботился. Так в ней и ушла.
– Подожди немно-о-го, отдохнешь и ты-ы… – пропела Люся. – Подожди, придет он. Он живет в другом ритме. Это у тебя часики тикают, а у него нет.
Она понимала Белку, но… не чувствовала ее. Промышленный дизайнер давно перестал тревожить сердце Люси. Оно уже не ёкало при случайном упоминании его имени или от мимолетной мысли, что она встретит его, повернув за угол. Она знала совершенно точно, что это пройдет и у Белки. У всех проходит. Через день, через год или через жизнь – этого знать никому не дано, но пройдет. Ёкать перестанет.
– Смотрю я на этих… – сказала Бэлла и сделала неопределенный жест. – Молодые сучки. Им легко. Они с этими мужиками умеют управляться. Ап! С тумбы на тумбу. Отдалить – приблизить. Мне бы так…
– Он не спрашивал, откуда у тебя новый телефон?
– Еще как спрашивал! Я сказала, если ты мне подаришь – я этот в окно выброшу!
Зная Белку, Люся не сомневалась ни чуточки, что так оно и было бы. Только правильно Лорка сказала: «Ты подожди, он еще себе квартиру не купил!..»
Насчет «управляться» Бэлла немного лукавила: телефончик-то ей поклонник подарил, тот, который «с тумбы на тумбу». Это ничего, что бывший. Бывших поклонников, как и бывших наркоманов, не бывает. По крайней мере, у Белки.
Один, в надежде на перемену статуса, пропажу дорогой игрушки возместит, другой в хозяйстве пригодится, третий любовь от скуки изобразит: «Мне так тебя не хватает…» Всех Бэлла «на коротком поводке» могла держать, только не Стасика.
Люся посмотрела на девиц у барной стойки, которые, по уверениям Бэллы, не привыкли жить эмоциями, и поправила колечко на безымянном пальце правой руки, чтобы камушки сверху.