Карло взглянул на него так, будто многое хотел сказать ему, а еще больше спросить. Но обронил только:

– Спасибо, папа.

Два слова. Пэйджит не знал, почему они заставили его глаза наполниться слезами.

– Я ведь на самом деле люблю тебя, Карло. Очень люблю. Мальчик улыбнулся удивленной улыбкой:

– Это была только игра, папа. Вещь преходящая. Пэйджит сумел заставить себя улыбнуться в ответ.

– Иногда родители забывают о перспективе, – произнес он.

Домой они пришли после десяти; было около одиннадцати, когда в спальне Пэйджита зазвонил телефон. Это был Маккинли Брукс.

– Мы просили судью Мастерс провести заседание завтра утром, – без предисловия сообщил Брукс. – В десять. Она хотела, чтобы я известил тебя об этом.

Голос у Брукса был угрюмый.

– В ее кабинете? – спросил Пэйджит.

– Нет. На открытом заседании. Мы пригласили прессу.

Инстинктивно Пэйджит бросил взгляд на ящик, где были спрятаны кассеты.

– О чем речь?

– Не могу сказать. Это ты должен выслушать при всех. Если пока еще не знаешь.

Речь идет о Терри, понял Пэйджит, напали на след кассет, видели ее подпись. Терри ждут неприятности, а Брукс намерен усугубить их.

– Не время для шуток, Мак. Если у вас есть новые улики или хотите объявить кому-то шах, для этого существуют закрытые заседания.

– Уже не время для этого, Крис. Будет открытое заседание, так распорядилась достопочтенная Кэролайн Кларк Мастерс. Там и встретимся.

Брукс повесил трубку.

Пэйджит сел на кровать. Они обвинят Терри в обструкции. И, конечно же, его, Пэйджита. Для окружного прокурора ситуация беспроигрышная: справедливое негодование, если выяснится, что Пэйджит уничтожил кассеты; требование их публично заслушать, если он не уничтожил их. И то и другое вынудит Кэролайн Мастерс принять решение не в пользу Марии Карелли. Надо было сделать так, чтобы это никоим образом не задело Терезу Перальту, самому Пэйджиту все было уже безразлично.

Но Брукс не мог знать того, что означает вторая кассета для Карло.

У Пэйджита появилось желание позвонить Терри. Но он знал, что она скажет: "Уничтожь кассеты ради Карло"; знал и другое – что откажется сделать это. Лучше уж избавить ее от бессонной ночи.

Пэйджит выдвинул ящик. Медленно вынул кассеты, с минуту разглядывал их. Потом положил в кейс.

Остается одно. Если Брукс примется за Терри, он попросит объявить перерыв и отдаст кассеты Кэролайн Мастерс.

Он снял телефонную трубку и набрал номер Марии Карелли.

Зал суда, освещенный люминесцентным светом, показался Пэйджиту унылым.

Он был переполнен. Маккинли Брукс взбудоражил всю прессу, объявив о своем выступлении в последний день слушаний. Брукс сидел рядом с Шарп за столом обвинения, сложив руки на животе и сохраняя безмятежное выражение лица, как человек, приученный к самоконтролю. В Шарп не чувствовалось обычного напряжения: это из-за того, что она не выступает сегодня, решил Пэйджит. Но в то же время в ней ощущалась некая торжественность, как будто ей предстояло быть свидетельницей важного события. Ни тот, ни другая не смотрели на Пэйджита и Марию.

Карло сидел позади матери. Пэйджит ничего не смог придумать, чтобы убедить его не приходить на это заседание. Мальчик был явно расстроен. Пэйджит не говорил ему о своих опасениях, но как раз отсутствие объяснений сказало Карло многое.

Ничего Пэйджит не сказал и Терри. Только сегодня утром он объявил ей о предстоящем открытом заседании. Вид у нее был потерянный, как будто она уже знала, что им предстоит. Сидя рядом с ней, Пэйджит видел синие полукружья у нее под глазами – след бессонной ночи. Он почувствовал себя виноватым – весь этот процесс, то, что она сделала для него и Карло, отняли у нее много сил.

Только Мария выглядела бесстрастной.

Удивительное дело, подумал Пэйджит. Мария одна знала о его тревогах; накануне вечером он сказал ей, что Брукс, видимо, напал на след кассет и их придется отдать. После паузы она медленно произнесла:

– У тебя нет выбора. Если бы Терри не нашла их, нашел бы Брукс. Ты не можешь заставить ее молчать.

На этом разговор тогда закончился. Теперь на лице ее была покорность судьбе, она попала в ловушку, которую сама устроила, и не собиралась жаловаться. И никто больше не узнает того, что узнал Пэйджит: ее чувства – это ее личное дело, проиграв, она останется верна им. Все остальное от нее не зависит.

Все, и пресса в том числе, ждали судью Мастерс.

Она не спешила. Это было странно, Кэролайн Мастерс всегда отличалась пунктуальностью. Было уже десять часов десять минут. Возможно, хотя Пэйджит сильно сомневался в этом, она наслаждалась последним великим выходом, прежде чем вернуться к безвестным процессам и мелким тяжбам.

– Всем встать, – провозгласил помощник судьи. – Заседание муниципального суда города и округа Сан-Франциско под председательством судьи Кэролайн Кларк Мастерс начинается.

Мастерс шла к судейскому столу, глядя на Брукса. Ее лицо с орлиными чертами не выражало интереса – лишь стремление решить трудную проблему.

– Итак, – сказала она Бруксу, – в чем же дело?

Брукс вышел из-за стола.

– Я хотел бы, Ваша Честь, чтобы меня выслушали – речь идет о вещах довольно важных. Полагаю, что вправе рассчитывать на внимание суда.

Выражение лица судьи было непроницаемым.

– Конечно, мистер Брукс.

Непроизвольно коснувшись кейса у своих ног, Пэйджит бросил взгляд на Терри. Когда она обернулась, адвокат понял, что она думает о том же, что и он. Прошептал:

– Кассеты у меня.

Ее глаза расширились:

– Почему?

– Я должен был их взять.

Мгновение она смотрела на него.

– А как же Карло?

– Ничего нельзя сделать.

Когда Брукс взошел на подиум, Пэйджит посмотрел на часы.

– Шесть недель назад, – начал Брукс, – в этом городе известная журналистка убила самого знаменитого писателя Америки. Его смерть поставила нас перед двумя очень важными вопросами. Почему так часто забывают о личности жертвы преступления? И какое решение принять относительно женщины, которая оправдывает свои действия попыткой изнасилования, но ничем не может доказать, что таковая имела место?

Голос Брукса сделался задумчив.

– Это трудные вопросы. Для того чтобы на них ответить, пришлось провести нелегкие слушания по делу. Здесь, в зале суда, судье пришлось разбираться в труднейших, деликатнейших проблемах, высокие профессиональные навыки пришлось проявить и мисс Шарп. Вне этого зала дело породило широкий отклик, мнения публики разделились. Как окружной прокурор, я должен был учитывать и то, что происходило в зале суда, и ту полярность мнений, которые высказывались вне зала суда. Мне приходилось слышать, как люди обсуждают происшествие, сомневаются в невиновности мисс Карелли или, наоборот, упрекают мое учреждение в черствости по отношению к женщинам, которые подвергаются надругательству. На такие обвинения я говорил: "Мы очень уважаем права женщин и стараемся сберегать их честь. Но мы не можем только на этом основании поверить в невиновность Марии Карелли".

Брукс помолчал, его лицо стало почти печальным.

– Ни высокий профессионализм суда, ни то, что делались серьезные попытки разобраться в мыслях и чувствах участников происшествия, не уменьшали беспокойства общественности по поводу процесса. Многие спрашивали нас: можно ли вообще вести процесс по такому делу? Улики только косвенные, оценки обстоятельств сугубо эмоциональные, слишком большая роль отводится допущениям, а вера в возможность справедливого решения очень невелика. Не остановил нас и страх перед возможными последствиями. – Брукс снова помолчал. – Политического или юридического порядка. Какие бы страсти ни обуревали людей, наше учреждение обязано представить улики, если они имеют отношение к делу. Что мы и делали. Многие порицали нас за это. Теперь же, после того как во время слушаний мы познакомились со всеми материалами по делу, у нас есть благоприятная возможность восстановить веру в нашу справедливость.