– Черт возьми, как все же там ужасно себя чувствуешь. Я простоял там целую вечность, не осмеливаясь открыть рта, как бы чего не брякнуть.

Чарли с Биллом, сидя на кровати, уминали бутерброды, прислушиваясь к позвякиванью стаканов и гомону беседы, доносившихся из соседней комнаты. Покончив со своим виски, Билл встал, вытер рот тыльной стороной ладони и спросил Чарли, когда ему быть готовым.

– Ну, к девяти. Ты же не собираешься бродить по городу? Не знаю, о чем и говорить с этими ребятами… может, мы сосватаем тебе одну из этих южных красоток?

Билл на это спокойно ответил ему, что он тихий семейный человек, ему не нужны никакие приключения и он собирается лечь спать. Он ушел, и Чарли, вполне естественно, ничего другого не оставалось, как снова присоединиться к гостям.

Вернувшись в комнату Мерритта, Чарли уловил между лихо сдвинутыми набок шляпками двух красивых девушек пару черных глаз толстого сенатора, которые упорно сверлили его. Чарли попрощался с собравшимися покинуть прием кареглазой блондинкой и голубоглазой жгучей брюнеткой. После их ухода в комнате еще долго оставался приятный запах духов и кожаных перчаток.

– Ну, молодой человек, какая на ваш взгляд более привлекательна? – Толстяк-сенатор, стоя рядом с ним, вопросительно глядел на него снизу вверх с какой-то очень уж доверительной улыбкой.

Чарли почувствовал, как у него стал ком в горле, но так и не понял почему.

– Обе хороши, просто красотки, – вынес он свой приговор.

– Рядом с ними чувствуешь себя ослом, стоящим между двумя охапками сена! – негромко фыркнул сенатор, и от этого короткого смешка складки у него на подбородке сначала расправились, а затем снова собрались на прежнем месте.

– Буриданов осел умер от тоски, сенатор, – напомнил толстому другой, тонкий сенатор, засовывая в карман конверт, на котором они с Энди Мерриттом только что писали какие-то циферки.

– Я тоже умираю от нее, – отозвался жирный, отбрасывая со лба прядь черных волос. Толстые его щеки тряслись. – Ежедневно умираю… Сенатор, не угодно ли вам отобедать у меня вместе с этими молодыми людьми? Думаю, старик Горас приготовил нам что-нибудь вкусненькое из черепахи. – Он положил одну свою пухлую ручку на плечо тонкого сенатора, а вторую на плечо Чарли.

– Прошу меня извинить, сенатор, но моя миссия сейчас – развлекать компанию своих друзей в Чиви Чейз-клаб.

– В таком случае боюсь, этим молодым людям придется смириться со своей горькой участью и пообедать вместе с парой старых развалин. Я так надеялся, что вы заполните брешь между поколениями! Кстати, будет и генерал Хикс.

Чарли заметил на серьезном холеном лице Энди Мерритта едва заметное выражение удовольствия. А сенатор-толстяк продолжал своим гладким монотонным гудящим голосом:

– В таком случае, думаю, пора идти… Он обещал приехать в семь, а эти старые военные клячи всегда так пунктуальны.

Принявшие приглашение Чарли, Энди Мерритт и Севедж вышли вместе с толстым сенатором на вечернюю вашингтонскую улицу, пахнущую асфальтом, гарью автомобильных выхлопных труб и молодыми побегами расцветающих глициний, как раз вовремя, когда громадный черный «линкольн», мягко шурша шинами, подкатил к входу отеля и беззвучно остановился перед ними.

Дом сенатора был, можно сказать, продолжением его длиннющего автомобиля – большой, темный, кое-где чуть поблескивающий и абсолютно безмолвный. Все они удобно вытянулись в больших черных кожаных креслах, а старый седовласый мулат принес на серебряном подносе с чеканкой стаканы с коктейлями «Манхэттен».

Сенатор лично проводил каждого из них, показал, где можно помыть руки и умыться. Нужно сказать, Чарли не нравились дружеские похлопывания пухленьких ручек толстого сенатора по спине, когда он провожал его в большую старомодную туалетную комнату с большой встроенной мраморной ванной. Возвращаясь, Чарли увидел, что двери в столовую широко распахнуты и какой-то довольно крепкий старый джентльмен с седыми усами, чуть прихрамывая, нетерпеливо ходит взад и вперед перед гостями.

– Я чую этот чудный черепаший запах, Боуви, – говорил он, – неужто старик Горас все еще не утратил своего колдовского кулинарного искусства?

Сидя во главе стола, хлебая черепаховый суп и запивая его шерри-бренди, генерал разглагольствовал:

– Само собой разумеется, эта работа над летательными аппаратами представляет большой интерес для развития науки… Послушай, Боуви, ты последний в этом городе, кто еще умеет организовать приличный стол… Она, вероятно, открывает перед нами обширные перспективы в далеком будущем… Но как военный человек должен признаться вам, джентльмены, что некоторые из моих коллег не считают, что они, эти аппараты, могут иметь какую-либо актуальную ценность… Черепаха просто восхитительная, Боуви… То есть я хочу сказать, что у нас нет особого доверия к летательным аппаратам, ну такого, какое наблюдается в военно-морском министерстве… Стаканчик доброго бургундского, Боуви, что может быть лучше!.. Экспериментаторство – великая вещь, джентльмены, и я не смею отрицать, что, возможно, в отдаленном будущем…

– «В отдаленном будущем»! – передразнил генерала Севедж, когда они с Мерриттом и Чарли выходили из-под каменного портика дома сенатора Плэнета.

Такси уже ждало их.

– Куда подвезти вас, джентльмены? – весело продолжал он. – Беда в том, что мы с вами находимся в далеком будущем и не знаем, куда ехать.

– В Вашингтоне они точно этого не узнают, – подхватил Мерритт, когда они усаживались в машину.

– Сенатор с генералом бесподобно архаичны, – хмыкнул Севедж. – Какие ископаемые! Но о генерале нечего беспокоиться… как только ему станет понятно, с кем он имеет дело… ну, знаете… с вполне презентабельными людьми, то тут же станет мягким и обходительным, как Санта-Клаус… Он свято верит в правительство джентльменов для джентльменов и во имя джентльменов.

– Ну а кто же мы такие? – угрюмо спросил Мерритт.

Севедж закудахтал, заходясь от смеха.

– Джентльмены по своей природе… сколько лет я искал, пытаясь обнаружить хотя бы одного! – Он повернул свои налитые спиртным глаза и помятое лицо к Чарли. – Он попросил меня привезти тебя к нему… сенатор очень подозрительный тип, ты же знаешь. – Он снова хмыкнул.

«Должно быть, парень хлебнул лишнего», – подумал Чарли. Он и сам захмелел от коньяка «Наполеон», который они глотали из пузатых, как бочонки, стаканов, чем и завершался обед. Севедж высадил их у Уолдман-парка, а сам поехал дальше.

– Кто этот парень, Энди?

– Очень энергичный человек, – ответил Мерритт. – Один из самых ярких молодых людей Мурхауза. Он, конечно, человек способный, но мне не нравятся все эти истории, которые приходилось слышать о нем. Он хочет заполучить контракт «Эскью – Мерритт», но мы пока еще не достигли нужного уровня. Все эти ребята, специалисты по связям с общественностью, такие дошлые, что не моргнув глазом сожрут тебя с потрохами вместе с домом и семейным очагом.

Поднимаясь в лифте, Чарли, зевая, сказал:

– А я-то надеялся, что эти красивые девицы тоже будут на обеде.

– Сенатор Плэнет никогда не приглашает к себе в дом на обед женщин… У него забавная репутация… Да, в этом городе полно забавных людей.

– Думаю, ты прав, – отозвался Чарли, чувствуя, как у него слипаются глаза.

Он едва успел раздеться, как тут же заснул мертвым сном.

В конце недели Чарли с Биллом прилетели назад в Нью-Йорк, оставив Энди Мерритта в Вашингтоне вести дальнейшие переговоры с правительственными экспертами по контрактам. Загнав самолет в ангар, Чарли предложил довезти Билла домой, на Ямайку, на своей машине. Они остановились у какой-то забегаловки, чтобы выпить по кружке пива. Оба были голодны, и Билл сказал, что жена наверняка не приготовила ужина, и поэтому на всякий случай они заказали по шницелю с лапшой. Чарли углядел в меню рейнвейн, явно фальшивый, но все равно потребовал принести бутылочку. Выпив, они повторили заказ на шницеля. Чарли рассказывал Биллу о том, что сказал ему Энди Мерритт по поводу прохождения правительственных контрактов, а он, Энди Мерритт, всегда прав, и он правильно считает, что их патриотический долг – расширять производство на устойчивой базе.