— Торквил! — прошептала она теперь. А потом громко крикнула:

— Я люблю тебя! Ах, как же я тебя люблю!

Она представила, как ветер подхватил ее слова и понес к нему через вересковые поля.

У нее было чувство, что в этот момент он думает о ней, она была почти уверена, что так и было.

— Любовь сотворила чудо, — сказала она себе, — теперь я могу потянуться к нему сердцем через время и расстояние, и он почувствует это.

Очень скоро пришла миссис Маккензи со служанками и приготовила все для ванны. Близилось время ужина.

Теперь ей придется встретиться с герцогом лицом к лицу, и она была рада, что при этом они не будут одни. По крайней мере там будет сестра герцога, хотя больше, кажется, никого не ждали.

Она не ошиблась в своих предположениях. Поскольку герцог уехал поохотиться в соседнее поместье, то на его собственных землях в тот день не охотился никто.

Оказалось, что предыдущая партия гостей отбыла утром после того, как Леона отправилась на прогулку. Но она узнала об этом только из разговора между герцогом и его сестрой за ужином.

Она заметила, что он не обращается к ней прямо, и почувствовала, что он зол, еще до того, как они прошли в столовую.

Но герцог ничего не сказал ей, и Леона молча ела, а тем временем слуги приносили все новые и новые блюда.

Даже несмотря на огромный канделябр, стоявший на столе, казалось, что в углах зала собираются мрачные тени.

Волынщик выбрал на этот раз жалобную песню, очень напоминавшую похоронную, и к тому времени, когда ужин закончился, она чувствовала себя так, словно уменьшилась в размерах и стала такой маленькой и незначительной, что ее почти не было видно;

«Герцог может так разозлиться, что отправит меня отсюда прочь», — подумала она.

Потом Леона решила, что если так и произойдет, то она просто-напросто направится в замок Карн, где ее ждет Торквил.

Ее сердце подпрыгнуло от радости, и подбородок сам поднялся выше. Она сказала себе, что, будучи Макдоналд, она не должна бояться Макардна, каким бы устрашающим он ни выглядел.

Но когда герцог сказал, что желает побеседовать с ней в своей комнате, а его сестра пожелала им спокойной ночи и удалилась, Леона почувствовала, что руки у нее дрожат.

В груди у нее все сжалось от неприятного предчувствия.

«Бабочки!» — так однажды назвала мать ее дрожащие руки, но Леона считала, что прекрасные, разноцветные насекомые ведут себя куда спокойнее.

Дверь закрылась за сестрой герцога, и его светлость медленно прошел к камину и встал спиной к годящим поленьям. Герцог внимательно посмотрел на Леону.

Он не предложил ей присесть, и она продолжала стоять, сознавая при этом, что пышные юбки ее кринолина колышутся от дрожи, охватившей теперь все ее тело.

— Насколько мне известно, сегодня вы нарушили границы моих владений, — медленно начал герцог.

— Ваша… ваша светлость.

— Вчера вы ничего не сказали мне о том, что собирались это сделать.

— Я решила… Я решилась на это… в последний момент… ваша светлость.

— Вам хотелось навестить Стрэткарна?

— Да, ваша светлость.

— Зачем?

— Мне хотелось отблагодарить его за гостеприимство… после происшествия на дороге… и мне хотелось… увидеться с ним.

— Почему вам хотелось этого?

— Он стал мне… другом, ваша светлость.

— И вы знали, что такую дружбу я бы никогда не одобрил!

— Я… не имею отношения… ваша светлость, к вашей взаимной вражде и… междоусобицам, которые начались задолго до моего… появления в Шотландии.

— Но вы знали, что я этого не одобрю?

— Вы никогда не говорили об этом… но у меня была мысль, что… вашей светлости это может… не понравиться.

— По крайней мере вы не лжете.

— Я… стараюсь, ваша светлость.

Леона мечтала лишь о том, чтобы он позволил ей сесть. Онаи правда боялась, что ноги не выдержат, и она упадет.

Несмотря на то что герцог говорил с ней сдержанно, почти без эмоций, она не могла не почувствовать, как от него исходит злоба, и уже одно его присутствие внушало благоговейный страх.

Казалось, он заполнял собой всю комнату, и пока она ждала, когда он снова заговорит, сердце ее билось так громко, что и герцог, наверное, это услышал.

— Вы правы, предполагая, что я не одобряю вашей дружбы, если это действительно дружба, — наконец сказал герцог. — Я не собираюсь давать вам никаких объяснений относительно причин, по которым не считаю его подходящей кандидатурой для знакомства с кем бы то ни было, находящимся под моей опекой. Но вы должны подчиняться мне, и я заявляю, что больше вы его не увидите!

— Боюсь… я… я не могу согласиться с этим, ваша светлость!

Леона пыталась говорить твердо, но голос ее не слушался и звучал вяло и едва слышно.

— Почему же?

— Мне… нравится лорд Стрэткарн, ваша светлость.

— Нравится? Он?

Голос герцога стал таким громким, что он почти выкрикнул свой вопрос.

— Полагаю, вы уже вообразили, что влюблены в него? Леона не ответила, и герцог, помолчав, продолжил:

— Надеюсь, он рассказал вам о своей жене?

— О своей… жене?

Леона едва смогла выговорить эти слова.

— Да, о своей жене! — ответил герцог. — Он женат на какой-то актрисе, которая не живет с ним, но тем не менее носит его фамилию.

На мгновение Леоне показалось, что она вот-вот упадет в обморок, но затем она сжала пальцы с такой силой, что ногти впились в ее нежные ладони, и спросила еле слышно:

— Это… правда?

— Конечно же, правда! — резко ответил герцог. — Но нет ничего удивительного в том, что Стрэткарн держал вас в неведении относительно того, что, несомненно, является пятном на чести его семьи.

Не дождавшись позволения, Леона подошла к ближайшему дивану и села.

Она чувствовала себя так, будто потолок обрушился ей на голову, а с пола поднялась темнота, чтобы поглотить ее.

Это не может быть правдой!

Все, что сказал герцог, должно быть, ложь, однако лорд Стрэткарн ни разу не заговаривал о женитьбе.

Он говорил, что любит ее. Он забрал ее сердце и сделал его своим, но он ни разу не просил ее стать его женой.

Теперь все стало понятно. Теперь она знала, почему он говорил о том, что ей следует беречь репутацию.

Действительно, что может быть более предосудительным, чем то, что сделала она: оставалась наедине с женатым мужчиной, полюбила его всем сердцем, отдала ему свои губы, свою душу, а он принадлежит кому-то еще?

От переживаемых эмоций она, вероятно, побледнела, потому что герцог нервно зазвонил в колокольчик. Когда в дверях появился мажордом, он приказал ему принести бренди.

Напиток принесли через несколько минут в граненом графине на серебряном подносе, на котором стояли хрустальные бокалы.

Мажордом хотел разлить бренди по бокалам, но герцог махнул на него рукой и, когда дверь за ним закрылась, сам наполовину наполнил бокал и протянул его Леоне.

— Н-нет… спасибо, — попыталась выговорить она.

— Выпейте это! — приказал он. — У вас шок.

Леона чувствовала себя слишком слабой и не могла спорить с ним, а потому взяла бокал и выпила, как велели.

Огненная жидкость обожгла ей горло, и хотя она ненавидела этот вкус, напиток привел ее мысли в порядок, и она уже больше не дрожала так сильно.

Герцог взял у нее пустой стакан и поставил на поднос.

— А теперь, Леона, я хочу поговорить с вами.

Она собиралась сказать ему, что не может ничего слушать, хотела убежать к себе в спальню, спрятать свое несчастье, остаться наедине с тем, что ее предали.

Но воля герцога была сильнее. Она подняла глаза и заставила себя прислушаться к тому, что он говорит.

— Я собирался немного подождать, — сказал он, — прежде чем беседовать с вами о моих планах относительно вашего будущего.

Леона ничего не отвечала, и он продолжил:

— Мне хотелось, чтобы вы чувствовали себя здесь, в замке, как дома. Я хотел, чтобы вы привыкли к нашему образу жизни.

— Ваша… светлость… вы очень… добры, — с трудом пробормотала Леона.