И тут я вдруг подумал, что эта фантастическая история чересчур сложна и философична для школьника. По почерку, конечно, пацан. Но мысли, психология героев, примитивно-сложное устройство биологической цивилизации — откуда все это? Я прикинул так и этак и решил, что одно из двух: или «галактическое послание» сочиняет некий юный гений, или передо мной пересказ, изложение, какой-то плагиат. Такое часто бывает: чужая придумка может так понравиться, так захватить, что невольно считаешь ее своей.

Подумал я еще и вот о чем: не слишком ли я легкомысленно обращаюсь с чужими письмами — прочел, сунул в карман. «А что ты можешь предложить взамен? — возразил я сам себе. — Куда их девать, письма эти? Не в милицию же нести. И не в Академию наук…»

Я вздохнул, положил письмо в карман и, неспешно нажимая на педали, поехал в Любимовку. В город я дозвонился сравнительно быстро. Мария Демьяновна сообщила, что цветы без меня даже в рост пошли (понимай, стало быть, хозяин раньше плохо поливал), а вот журнала пока нет. Я поблагодарил соседку, расплатился с девушкой-телефонисткой. Затем зашел в продуктовый магазин, купил свежего хлеба и халвы — мама любит ею полакомиться — и решил, что пора возвращаться домой. Искупаюсь, позагораю немного. Заодно и что-нибудь по методике почитаю.

Все так и получилось, как я хотел. Правда, вместо брошюр я взял к реке «Лезвие бритвы» Ефремова и как открыл книгу, так и присох к ней на три дня.

Я давно не читал с таким наслаждением. В иные моменты мне даже казалось, что я и есть Иван Гирин, все это происходит со мной. Жаль только, что рядом не было Симы. Преданной и нежной Симы с такой чистой русской душой.

После книги Ефремова хотелось о многом подумать, еще раз пережить в памяти кое-какие эпизоды из чужой, но такой занимательной жизни.

Я оседлал велосипед и поехал сначала к озеру. Но там плескались и орали мальчишки, которые успели мне порядком надоесть за время учебного года, и я опять направил свою двухколесную машину в лес. Заодно, решил, загляну на поляну — что там нового в ящике «галактической почты»?

В лесу было солнечно и очень жарко. В тех местах, где среди молодых лиственных деревьев и кустов величаво возносились сосны, под колесами потрескивала хвоя, пахло смолой.

Знакомая, едва заметная тропка привела меня к зарослям орешника. Я соскочил с велосипеда. Дальше не проедешь — чащоба, в лицо ветки будут лезть.

Толкая перед собой велосипед, я раздвинул кусты и… чуть не наступил на другой велосипед, который лежал в густой траве.

Возле него спиной ко мне сидел белобрысый мальчишка лет четырнадцати.

Услышав шорох листвы, он вскочил на ноги, обернулся. Лицо мальчишки показалось мне знакомым.

— Ну, здравствуй, казак, — сказал я, отмечая взглядом почтовую сумку на багажнике велосипеда, знакомый синий ящик на столбике, из которого я доставал послания галактике. — Как тебя зовут?

— Саша.

— Ты не родственник, — я чуть было не сказал «хромого Степана», но вовремя поправился: — Степана Адамовича?

— Внук, младший. Помогаю вот, почту везу из Любимовки.

Саша вдруг улыбнулся. Упоминание о деде разом смыло с его лица настороженность.

В траве у ног мальчишки лежали раскрытая ученическая тетрадь и белый самодельный конверт из плотной бумаги.

Я достал из кармана два таких же конверта, спросил:

— Это ты писал?

В глазах Саши сначала отразились удивление, следом — разочарование. Явное разочарование, даже досада, будто я одним неосторожным движением разрушил нечто хрупкое и очень дорогое для этого мальчишки.

— Нет, то есть да, — неохотно ответил он, глядя на конверты в моих руках… — Я здесь… всегда… отдыхаю… Когда возвращаюсь из Любимовки. Вот… Насочинялось…

— Ты уж извини, Саша, что… послания попали ко мне, — вполне серьезно сказал я. — Маловероятно, чтобы они ушли дальше. Кроме того, мы, люди, тоже разумные существа, хозяева своей планеты. Значит, мы тоже представляем галактику.

— Я… ничего… Я понимаю… Все нормально…

Как ни странно, однако мои не очень вразумительные доводы успокоили мальчишку. Саша сказал:

— Я люблю фантастику, но сам никогда не писал. Пробовал дома — не получается. А здесь… Будто кто нашептывает — только успевай записывать…

Это признание несколько удивило меня. Над ним стоило подумать, но мне прежде всего хотелось узнать, чем закончилась история опального Мудреца, умеющего начинать нить мысли.

— Можно? — Я потянулся к валявшейся в траве тетрадке.

Саша молча кивнул.

Третье послание опять открывалось космическим обращением.

Я, хоть и помнил, перечитал его текст, дочитал до самого конца, до печальных и несколько парадоксальных слов:

Дочитал и подумал: напрасно Саша снова ввел в рассказ этот текст. Передачи ведь прекращены, Помощники покинули Мудреца — сообщество не хочет тратить свои коллективные мозги на затеи философа… Надо будет указать юному автору на этот прокол.

Однако дальнейшие записи тотчас запутали меня, сбили с толку:

«Ночью был ужасный ветер.

Падающий Свод так скрипел и стонал, что жители Города срочно переселились на нижние подземные этажи, но и там обмирали от страха. Даже Стражники бросили свои посты и поспешили в укрытия…

Когда Свод все-таки рухнет, уцелевшие конечно же вспомнят мои предостережения и расчеты. Я вновь стану героем, и все вновь почтут за честь продолжать любую мою мысль. Не хочу! Это будет начало нового Круга — не более того. Как хорошо, что гордость моя, помноженная на отчаяние, подсказала мне выход: надо разорвать порочный Круг! Надо наконец попробовать начать Спираль, и тогда мы сможем не только взойти на вершину, но и удержаться на ней. Более того! Удержавшись, мы сможем подняться на другие вершины духа… Вот почему, когда упадет Свод и здесь начнется новый Круг, я и Си будем уже далеко.

Всю ночь я просидел на самой верхней галерее, не обращая внимания на скрипы и вопли Падающего Свода. Тучи сегодня не застят небо, и я могу наблюдать звезды и говорить с ними — то своими словами, то повторяя про себя Передачу.

Иногда мне кажется, что я могу сам начать и закончить любую мысль, что этому, если очень захотеть, можно научиться, и только привычка жить коллективно, одной семьей, привычка ни за что не отвечать лично загоняет нас в порочный Круг. Я знаю, насколько сильна и пагубна эта проклятая привычка. Были случаи, когда мои соплеменники уходили чересчур далеко от Города, теряли с ним связь. Они все погибли! Все до одного. От собственной тупости и беспомощности. От неспособности родить простейшую мысль: „Как мне спастись?“ Я знаю также, что во время Обряда Крылатые стремятся забраться как можно выше, улетают даже в другие Города. Уверен: так проявляется в нас неосознанное желание разорвать Круг бытия, обрести истинную свободу.

Антенны сообщают мне о приближении зари.

Я поднимаюсь и иду будить Си. Коридоры еще пустынны, но я знаю, что вскоре их заполнят Крылатые. Утро занимается погожее: ветер стих, тепло, вчера прошел дождь — идеальные условия для Обряда. Да, я, кажется, забыл сообщить (снова ловлю себя на мысли, что думаю обо всем отстраненно, как бы рассказывая, передавая), что маразм разделения обязанностей выделил Крылатых из нашего сообщества специально для продолжения рода. Си уже носит в себе потомство, но ей обязательно надо попить неба, испытать свои тугие радужные крылья — ей надо подняться на вершину!

Си спит в своей маленькой комнатке, которая пахнет травами и медом. Я осторожно щекочу ее антеннами, и она неохотно открывает фасетки своих прекрасных глаз.

В коридорах Города уже полно народа. Мы идем молча, потому что все уже сотни раз переговорено и определено.

На верхних террасах толчея еще больше.

Крылатые чистят антенны, расправляют крылья. Одни из них еще нерешительно топчутся у ворот Города, другие уже готовятся к штурму неба. Ненадолго взлетают, возвращаются. Но интереснее всего наблюдать за бескрылыми провожающими. Сюда собрались все касты, все обитатели Города. Здесь Матери и Кормильцы, Воины и Стражники, Мудрецы и Няньки, Строители и Пастухи… Все они до предела возбуждены. Суетятся, мечутся, взбираются на камни и деревья, будто им тоже хочется взлететь. В том-то и дело, что — хочется!