По предположениям Демелсы, некоторые тайные ходы были построены еще раньше, возможно, самими монахами, – желавшими присматривать за послушниками либо имевшими какие-то другие цели.

Но в годы царствования королевы Елизаветы в доме образовался целый лабиринт лесенок и узких проходов, из которых через потайную дверь можно было попасть почти во все помещения особняка.

Джерард не хуже сестры понимал, что, если Демелса переберется в комнату» священников»и будет пользоваться потайными ходами, никому из посторонних не придет в голову, что она находится в доме.

«Даже если кто-то меня увидит, все решат, что это Белая Женщина, – не без удовольствия подумала Демелса. – Надо будет сказать Джерарду, чтобы он мимоходом упомянул в разговоре лэнгстонского призрака, который давно считается местной достопримечательностью».

Во времена Кромвеля Лэнгстоны в открытую заявили, что они не интересуются политической обстановкой в стране. Время от времени войска Кромвеля даже останавливались на ночь в доме и в поместье.

Но дочь тогдашнего баронета влюбилась в роялиста и спрятала его в комнате «священников». К сожалению, однажды в ее отсутствие вероломный слуга выдал несчастного властям.

Вызванные в Лэнгстон-Мэнор солдаты выволокли его из дома и казнили на месте. Когда девушка вернулась, тело ее возлюбленного было уже сожжено.

Согласно преданию юная леди никак не могла узнать, что произошло, и умерла от тоски, а после смерти, став призраком, бродила по окрестностям в поисках любимого.

Сама Демелса ни разу в жизни не видела призрак, но временами, когда она находилась в библиотеке, ей казалось, будто она ощущает присутствие в комнате Белой Женщины, а поздно ночью, без всякой надобности, из чистого любопытства поднимаясь в комнату «священников», она слышала у себя за спиной легкие шаги.

В те времена, когда Лэнгстоны еще могли позволить себе держать горничных, те то и дело визжали, а потом с сердечным трепетом рассказывали, как буквально столкнулись с призраком в темном коридоре или на плохо освещенной лестнице.

Если верить их рассказам, особенно часто привидение попадалось на пути тех, кто помоложе. Даже Нэтти иногда жаловалась на холодок, пробегавший у нее между лопатками, и высказывала предположение, что в этот момент призрак выходит из могилы.

– Когда гости будут собираться вечером за столом, я, сидя в комнате «священников», сама почувствую себя призраком, – рассуждала Демелса. – Я ведь буду существовать отдельно от их мира, и он будет мне чужд так же, как мы, живые. Белой Женщине.

Додумавшись до этой мысли, Демелса даже рассмеялась. Ее нисколько не огорчало то, что она не сможет быть гостьей на вечеринках, которые станет задавать граф Треварнон. Достаточно того, что у нее появится возможность вволю насмотреться на Крусадера и других великолепных лошадей в конюшне.

– Эббот сможет мне все про них рассказать, – заранее радовалась Демелса.

Она знала, что старый конюх имеет сведения обо всех лошадях, которые хоть раз выступали в крупных состязаниях. Эббот всегда сообщал Демелсе, своей благодарной слушательнице, о родословной лошади, о том, кто готовил ее к соревнованиям, кто на ней выступал.

– Что может быть интереснее? – воскликнула Демелса.

Взглянув на бархатное покрывало, которое в давние времена было малиновым, а теперь выцвело до тускло-розового оттенка, она подумала, что вот здесь, на этой самой кровати, будет спать сам владелец Крусадера.

«Завтра наберу роз совершенно того же цвета и поставлю букет на туалетный столик», – решила Демелса.

Интересно, заметит ли его граф?

Вздохнув, она сказала себе, что скорее всего графу бросятся в глаза пятна плесени на отсыревшем потолке да отсутствие позолоченного шарика на одной из ручек комода.

– А собственно говоря, почему я должна чувствовать неловкость? – решительно сказала себе Демелса. – В любом случае, здесь графу Треварнону будет куда удобнее, чем в «Уздечке и подкове», а если его милости и не понравится наш дом, ему все равно будет некуда деваться.

Демелса испытывала неловкость при мысли о том, что им с братом приходилось брать деньги у этого человека за обычное гостеприимство, но в их бедственном положении не приходилось привередничать.

– Наша семья ничуть не хуже, если не лучше его, – рассуждала она, горделиво приподняв голову.

Оклик Джерарда вырвал ее из раздумий. Его громкий голос эхом разнесся по всему дому.

Выбежав в коридор, Демелса свесилась через перила, глядя вниз.

– Зачем ты меня зовешь? – спросила она.

– Мне надо тебе кое-что сказать, – ответил Джерард. – И еще хотел спросить: как там моя ванна?

Торопясь начать приготовления к приему высоких гостей, Демелса совершенно забыла о том, что брат хотел искупаться.

– Сейчас будет готова, – кивнула она. – Подожди еще несколько минут.

Она вбежала в комнату брата и достала из буфета широкий и круглый оловянный таз с высокими бортами, в котором Джерард мылся, приезжая домой.

Девушка поставила его на вересковую циновку, положила на скамейку рядом купальные полотенца и поспешила прочь, торопясь вернуться к своему прерванному занятию.

К счастью, в это время дня Якоб, считая, что уже закончил основные дела по дому, сидел в кухне с кружкой эля и болтал с Нэтти, которая с христианским смирением терпела его чрезмерную словоохотливость.

Демелса как вихрь ворвалась в кухню, просторное помещение с мраморным полом, внушительных размером очагом, мощными крюками, на которых в лучшие для Лэнгстонов времена висели копченые окорока, длиннейшие косы из лука и другая снедь. Теперь крюки сиротливо поблескивали за отсутствием припасов.

Нэтти удивленно вскинула глаза на хозяйку, не понимая причину ее возбуждения.

Нэтти еще не было пятидесяти лет, но ее волосы были густо подернуты сединой. По облику этой высокой худощавой женщины со строгим лицом, одетой в опрятное платье и белоснежный фартук, можно было безошибочно узнать в ней няню, ласковую и заботливую, но непреклонную в вопросах дисциплины.

– Что случилось, мисс Демелса? – строго спросила она, – Кстати, вашим волосам не помешала бы прическа поаккуратнее.

– Нэтти, сэр Джерард вернулся! – объявила Демелса.

Глаза Нэтти вспыхнули радостью.

Если на свете существовал человек, которого она любила больше, чем свою воспитанницу, то это был ее брат Джерард.

– Домой? Не могу поверить. Наверняка заглянул лишь на минутку и тут же отправится в гости к кому-нибудь из своих ветреников друзей, – воскликнула она.

– Нэтти, вчера «Уздечка и подкова» сгорела дотла, – сообщила несколько непоследовательно, с точки зрения Нэтти, Демелса. – А это значит, что в нашем доме скоро будут происходить всякие волнующие события, – радостно закончила она.

– Здесь? – Нэтти была, как всегда, немногословна.

– Сэр Джерард хочет принять ванну, Якоб, – поспешила сказать Демелса, опасаясь, что за волнениями может забыть, зачем пришла.

Она знала, что старик глуховат и едва ли расслышит ее с первого раза, и потому, не дожидаясь, когда он начнет переспрашивать, повторила:

– Якоб, ванну! Отнеси два бака воды в комнату сэра Джерарда! Хорошо?

Отхлебнув напоследок, Якоб не без сожаления поставил кружку на стол и поднялся.

Это был безобидный старик, на которого вполне можно было положиться, если предварительно как следует втолковать, что от него требуется.

– Вы сказали два бака, мисс Демелса? Воды?

– Два бака, – твердо повторила девушка. , Якоб довольно резво вышел из кухни, а Демелса, вся сияя от возбуждения, принялась рассказывать Нэтти захватывающие новости.

– Дорогой, ты отвезешь меня завтра в Виндзорский замок? – спросила леди Блэкфорд.

– Нет!

– Но почему? Я была уверена, что ты остановишься там, раз Брекнеллская гостиница сгорела.

– У меня другие планы.

– Каковы бы они ни были, ты не можешь оказаться вдалеке от Эскота, а значит, поедешь мимо Виндзорского замка и вполне сможешь по пути отвезти меня туда, – капризно сказала она.