– Я…

– Не смущайтесь. Обождите, я сейчас узнаю. Запрос!

Голосфера на столе мигнула россыпью огоньков.

– Беата ван Фрассен, место регистрации?

Акуст-линза прокашлялась басом. Все-таки герцог Раухенбаум был большим оригиналом. При Анне-Марии линза приобретет дивное сопрано. И навсегда забудет про кашель. Это уже решено.

– Второе общежитие, – доложила информателла. – Комната семь, первый этаж.

– Видите, как просто? Спешите к сестре, капитан.

Он не уходил.

– Ценольбология? Что вы преподаете, моя графиня?

– Общественное и индивидуальное счастье, – Анна-Мария вновь почувствовала себя на первой лекции. Если честно, приятное ощущение. – Его условия и причинно-следственные связи. Вот вы, капитан… Что вам нужно для счастья?

– Чтобы вы согласились поужинать со мной, – без запинки отбарабанил он.

– Хорошо.

– Вы согласны?

– Нет. Хорошо в том смысле, что примем ваш ответ за основу. Это условие вашего сиюминутного счастья. Довольно глупое условие, замечу.

– Уж какое есть, – обиделся капитан.

– Что за причина породила это условие?

– Вы мне нравитесь, графиня.

– Охотно верю. Мой дядя утверждал, что его офицерам в первый день отпуска нравятся все женщины, включая статую Отчаяния на Картском мемориале.

– Ваш дядя?

– Контр-адмирал Рейнеке.

При упоминании контр-адмирала он содрогнулся. Слава бежала далеко впереди Рейнеке Кровопийцы. Говорили даже, что на завтрак контр-адмирал ест жилистых штабс-обер-боцманов, вымачивая их в боцманских слезах. Анна-Мария знала, что это ложь. Дядя предпочитал капитан-лейтенантов.

Таких, как этот красавчик.

– Вернемся к вашему счастью, капитан. Причина – я вам нравлюсь. Условие достижения – мое согласие на ужин с вами. Я вас верно поняла?

– Да! Вы согласны?

– Ни в коем случае. Вы не сдали зачет. Причину я еще готова принять, усилив ее сексуальным напряжением после длительного воздержания…

Румянец на щеках капитана стал пунцовым.

– Но условие… Согласно основам ценольбологии, то, что вы назвали в качестве условия – один из внешних стимулов желания. Я соглашусь, и вам для счастья сразу понадобится угостить меня вином. Заглянуть мне в декольте. Танцевать со мной. Далее счастье, этот ненасытный монстр, потребует от вас пригласить меня в отель. Или напроситься ко мне в гости.

– Похоже, графиня, я бездарно провалил зачет.

– Именно так. Ваше лже-счастье – динамический процесс. Он неудовлетворим в принципе. А мы в первую очередь говорим о подлинном, фундаментальном счастье. Его условия определяются одним-единственным словом.

– Каким же?

Он ждал – и дождался.

– Ограничение.

– Вы шутите?

– Ничуть. Я вам нравлюсь. Вы желаете обладать мной. Немедленно. Но мешает ограничение: мораль, сомнение в моем согласии, уголовная ответственность за насилие… Допустим, все ограничения сняты. Допустим, вы повалили меня на пол и достигли цели. Будете ли вы счастливы?

– Да что вы такое говорите? Разумеется, нет!

– Ответ принят. Вы будете удовлетворены. А счастливы вы сейчас. В эту самую минуту. Из-за ограничений. Превращающих в счастье каждую поблажку. Я заговорила с вами – счастье. Вы распускаете павлиний хвост – счастье. Надеетесь, рассчитываете, строите планы – счастье. Дальше углубляться не стану, вы – офицер космофлота, а не мой студент. Просто задумайтесь и ответьте: я права?

– Я буду ждать вас внизу, – ответил он.

– А ваша сестра?

– Мы вместе навестим мою сестру, графиня. А потом пойдем ужинать.

– А если я замужем?

– Это не имеет значения.

Ограничения, подумала Анна-Мария. Разница в возрасте. Сплетни: интрижка с молодцом-офицериком. Косые взгляды в спину. А, катись оно всё в черную дыру…

– Я ухожу, – сообщила она кабинету, дивясь самой себе, той, какую не знала до сегодняшнего дня. Знакомство было головокружительным, как обморок. – Отключить питание. Взять под охрану!

– До свиданья, графиня, – ответила информателла. – Удачного вечера.

Проекция оконного плюща исчезла, трепеща листьями. Стекло приобрело цвет спелой вишни. Погасли огни рабочей сферы. Вздрогнул аквариум. Рыбки начали рассасываться одна за другой, превращаясь в крохотные радуги. Павлинцы и семихвосты, стилеты и паяцы, бахромчатые сомики, змееглавцы – всё обратилось в сияющий калейдоскоп, завертелось, растворилось…

Погасло.

Вирт-аквариум перешел в режим ожидания. «Корм благополучно утилизирован», сообщала надпись на панели. И второй строкой: «„Jala-Maku XVI“, комплект декоративный».

– Пойдемте, мой герой. Я провожу вас к общежитию.

– Ужин? – напомнил он.

– И не надейтесь. Поужинаете с сестрой.

– Ограничение, – рассмеялся капитан. – Да, я помню.

Медовый месяц они провели на Китте. Теодор и Анна-Мария ван Фрассен. Он уговорил ее взять фамилию мужа. Он мог веревки из нее вить, хотя со стороны казалось, что бравый Теодор – чистый подкаблучник. «Ван Фрассен? – спросил у племянницы контр-адмирал Рейнеке, получив приглашение на свадьбу. – С „Громобоя“? Смотри, милочка, тебе с ним жить…»

В устах дяди это была высшая похвала. Если уж Рейнеке Кровопийца не нашел для капитан-лейтенанта ни одного оскорбительного замечания… Прямая дорога в академию, не меньше.

Синее море. Желтый песок. Бунгало в тени пальм. Ему – тридцать два. Ей – сорок три. Кому какое дело? Коралловые рифы. Рыбалка с антиграв-платформ. Батутеннис на пляже. Теодор – чемпион ВКС. Его удар в заднем сальто бесподобен. Завидуйте. Не пытайтесь флиртовать – глаза выцарапаю. Темнокожие гитаристы. Нежность струн. Флейты во мраке. Страсть. Покой. Смех. Это ненадолго. Три недели, больше нельзя. Ему – на корабль. Ей – в университет.

Ограничение.

Условие настоящего счастья.

Здесь, на Китте, она приняла зачаточную таблетку. Хотела ребенка. Медицина Ларгитаса – лучшая медицина Ойкумены – давно лишила женщин, родившихся на этой благословенной планете, их вечных проблем. Никаких критических дней. Никаких вредных последствий. Всё хорошо, организм бодр, а любовь не требует унылых предосторожностей. Если же решилась – пилюли «Флерлевит» к твоим услугам.

Кого желаете, спрашивал рекламный вкладыш. Мальчика? Девочку? Близнецов? Близнецы – это слишком, подумала Анна-Мария, засыпая. Мама всегда мечтала о внучке.

Рядом сопел утомленный Теодор.

Элиза Солингер дунула на вирт-сенсор. Кокон голосферы, окружавший девушку, сделался прозрачным. Сквозь игровую площадку, где резвилась средняя группа, проступили стены кабинета дист-контроля. Необходимости менять проницаемость сферы у Элизы не было. Ей просто нравилось слоистое восприятие. Когда мир вокруг тебя раздваивается, растраивается, расчетверяется – и ты оказываешься во всех мирах одновременно…

Детская забава? Под «детскую забаву» в Педагогическом выделен спецкурс – три семестра. А у виртуальщиков в Институте Вторичных Реальностей – вообще пять. Курт рассказывал. По слоистому восприятию у Элизабет было «отлично». Три слоя – в полном объеме, и до пяти – визуально. Говорят, гении вроде Монтелье способны удерживать без смешения до двенадцати слоев. Девушка тихонько вздохнула. Ничего, три-пять – тоже неплохо. В конце концов, Монтелье – не просто знаменитый режиссер, но еще и телепат. Глупо завидовать кенгуру, что он прыгает лучше тебя. Вглядевшись в происходящее на площадке, она усилила фронтальный звук, отодвинув на задний план струнный квартет, исполнявший «Прелюдии» Ван Дер Линка.

– Свадьба! Свадьба!

– Давайте лучше в пиратов!

– В пиратов мы вчера играли. А сегодня – свадьба!

– Тогда – на корабле! В космосе!

– Чур, я жених! Капитан корабля – жених!

– А я невеста!

– Нет, я невеста!