В 1818 году произошло еще одно историческое событие, о нем никто не знал, однако в XX веке мир потрясут радикальные переустройства: в Трире родился мальчик по имени Карл Маркс…
1819. Россия вспомнила!
Год начался с денежных неурядиц. Примета плохая, но куда денешься. Еще в декабре между Павией и Ровиго началась переписка: недоплатили, взывал Вольта, не может быть, отвечал монсеньор Молин, расписки в порядке. В январе противостояние продолжалось: ваш долг 1400 с лишним, уведомлял экс-сенатор, а казначей епископата Адрии вдруг замолчал, неужто умер?
Зато деканские дела кипели по-прежнему: учебник Савиоле никак не мог перевесить книжонку Соаве, верхи требовали все новых обоснований; Вольта упорно проталкивал Конфильяччи в ректоры, пользуясь любым поводом, на этот раз потребностью создать школу инженеров, архитекторов и землемеров. Опять что-то не срабатывало, кто-то невидимо притормаживал иезуитов.
29 марта неожиданное послание из Петербурга: секретарь Грассман составил диплом почетного члена тамошней Академии. Неплохо, но поздновато, отчего-то по-немецки, хотя, впрочем, и там, и здесь правят германцы, даже в жилах Александра I текла немецкая кровь, к тому же он возглавлял, тевтонский, по существу, Священный союз. В Санкт-Петербургской Академии непременными секретарями служили Гольбах, Шумахер, Эйлер-сын, сейчас все еще тот самый Фусс, но кто такой Грассман Г.В.? Опять же, если нельзя по-итальянски, то почему бы не на латыни. Или пусть по-русски — хоть и не уразумел бы ни слова, но не раздражало бы так, как угловатые росчерки готического шрифта.
В апреле Вольта все еще сидел в Павии: то конкурсы, то неприятная новость о смерти Молина, пришлось отправлять студентов Бобби и Панелли на стажировку в Австрию, кем-то надо заменить умершего брешианца Виченцо Розу в музее зоологии. Еще в 1787 году Розу рекомендовал Фирмиану сам Вольта…
В августе — сентябре декану удалось выкроить немного времени и побывать дома. Линусьо прислал свою новую книгу «Зоорефлексы», Вольта похвалил, добавив «…мне почти семдесят пять. Осень, отдыхаю, почти месяц, как вернулся в Комо». В сентябре Марцари из Тревизо поздравил с избранием в свою Академию и, взбодренный почестью, декан с новой страстью взялся за работу. А в Вене траур — умер престарелый Вилзек.
В Англии было не лучше. В августе под Манчестером власти разогнали массовый митинг рабочих, через три дня после этого скончался великий Уатт, якобы потрясенный «побоищем при Ватерлоо», как назвали этот эпизод склонные к хлестким словечкам газетчики.
Самым надежным занятием, как всегда, оказывалась наука, она уверенно шла вперед. То Френель интерферировал свет двойной призмой, то Дюлонг и Пти провозгласили любопытный закон: чем тяжелей вещество, тем меньше его удельная теплоемкость. В Лондоне вышла уже третья по счету книжка Альдини: вначале одна за другой в Париже появились труды во славу гальванизма, теперь же речь шла о медицинских задачах электричества, «главным образом о поддержании жизни».
Альдини славился умом и добротой. В итальянский Институт его ввели одним из первых, он знал французский и английский одинаково хорошо, все состояние потратил на любимое детище — созданную им для рабочих физико-химическую школу. Его любили, простой народ души не чаял в «отце-просветителе», студенты Болонского университета обожали заведующего кафедрой физики и химии.
А год как начался, так и кончался деньгами: в ноябре пришлось срочно отдавать семье Мартиньоли долг в 4000 лир…
1820. И грянули бури.
Ну и потрясения! Такое же впечатление осталось с детства, когда спрятался в выемке скалы у озера, а вокруг хлестал ливень, в воду били молнии, гремел гром.
7 марта восстал Мадрид. Через несколько дней Фердинанд IV восстановил наполеоновскую конституцию 12-го года, освободил узников из тюрем и набрал в правительство умеренных либералов. Испанских Бурбонов били, а Вольте приходилось верно служить австрийским Габсбургам. Как декан он составлял для Милана подробные досье на свою профессуру: Даддо, Галли, Савиоли, Бордони, Фьючи и Конфильяччи. Потом еще на аспирантов, претендующих на вакансии в университете и лицее Брешии, в том числе на Золу, Манцини, Зантедески и молодого Бруньятелли.
В июне сам Брюстер, калейдоскопом которого три года играла вся Европа, в качестве секретаря Королевского общества в Эдинбурге поздравил с избранием. Потом донеслась весть из Парижа о кончине молодого (только тридцать девять!) Пти, его место в Политехнической школе занял бессребреник Дюлонг, тративший все свои заработки на лекарства больным и книги студентам.
Люди уходили, точно листья сыпались с дерева осенью. Умер сэр Джон Бэнкс, более сорока лет руководил он Британским королевским обществом. Сэр Джон на два года старше Вольты. Ах, самому бы еще года два выстоять в этих бурях! Вслед ботанику пришел электрик Волластон. Прибыла весть о кончине Георга III. При нем Англия упустила Северо-Американские Штаты, зато отняла у французов Канаду, утвердилась в Индии, захватила Австралию. При нем Англия, не переставая быть «мастерской мира», окончательно сделалась «владычицей морей». Впрочем, имя короля не более чем зарубка на дереве истории. И сообщение это не вызвало ничего, кроме разве что желания дожить хотя бы до его возраста — восьмидесяти двух лет.
Отвлекаясь на подобные мысли, Вольта все еще разъяснял местным властям, отчего не соответствует требованиям книга Штейна для упражнений в греческом, почему прав Фьоччи, все еще желающий внедрить учебник Савиоли вместо пособия Соаве. Впрочем, в июле декан все же на два дня съездил в Милан вместе с Луиджи. «До чего ж я был счастлив этой поездкой», — признавался он жене.
Но вот и в Италии грянула политическая буря. Начали революцию военные — как в Испании, тайные венды карбонариев мечтали изгнать австрийцев. Началось в Неаполе, «австриячка» королева Каролина, сестра Марии-Антуанетты, билась в истерике, перепуганный Фердинанд IV будто копировал поступки испанского тезки, но тут вспыхнуло восстание в Сицилии, входившей в то же Неаполитанское королевство.
А Вольтов знакомый по Лиону, Манцони, на этот раз поразил всех очередной трагедией «Граф Карманьола». Вот шутник, назвал графом пляску якобинцев, когда еще подпевают пританцовывая! В эти бурные дни везде, и в Павийском университете тоже, требовались сильные администраторы, чтобы держать в узде горячих студентов, а имя Вольты вдруг зазвучало на допросах арестованных. Вот каков тихоня, притворялся верноподданным, а сам сеял крамолу с кафедры!
Участь Вольты была решена, но разделываться с ним предстояло умело, чтоб не возбуждать венских покровителей. Кажется, граф Вольта просил отставки, словно невзначай вспомнил ректор Спедальери, так быть посему, придется резко урезать его обязанности, но расставаться с ценным ученым нежелательно.
Но приказ только о вас, там обо мне ни слова, растерянно сетовал Конфильяччи, вы почти отстранены от всего, а как же я? Вольта сокрушенно разводил руками: кому в Шпильберг, ему в Комо, а бедолага аббат пусть радуется, что его, не защищенного ни старостью, ни регалиями, вообще не изгнали из университета под горячую руку.
Европа вновь бушевала. Революционная хунта захватила Лиссабон, в Сицилии восстание подавлено, в Неаполе пришлось учредить парламент. В австрийском городке Троппау срочно собрались министры Священного союза.
Их пугали бунты против Бурбонов, перед глазами маячил призрак наследника французского трона герцога Беррийского, убитого кинжалом рабочего-седельника Лувеля. Лувель отправлен на гильотину, но сколько их, еще никому не ведомых фанатиков, скрывают в себе трущобы столичных предместий?
В физике тоже гремела революция. Электричество могло светить, нагревать, порождать новые вещества. В июле Делярив демонстрировал вольтову дугу, женевец намного опоздал по сравнению с неизвестным русским и даже Дэви, по Париж все равно восторгался. В Дании Эрстед заметил, что магнитная стрелка становится поперек провода с током, Араго в Париже обсыпал провод железными опилками, они кольцами окружили ток.
