Ток грел провода, светил, давал химические реакции и механическое движение. Все это было ново, полезно, захватывающе интересно и, самое главное, достигалось элементарнейшим образом. А сам Вольта уже перестал действовать, он только следил за лавиной фактов, обрушенной на науку его аппаратиком. Но как он смог удержаться в стороне?

Тому видятся две причины. Первая — ему не дали больше заниматься наукой. Вторая — по складу своей натуры он «вторичник», ему нужен толчок со стороны. От Эпинуса — к электрофору, от Гальвани — к столбу!

Еще не остыв от мартовских писем Бэнксу, усеянных помарками, с правкой и неряшливыми эскизами, с головой выдающими изнуренность и ликование, Вольта исступленно взялся за новое. «Я послал Вам, месье, большое письмо, но это еще не все. Первое Вы уже, может быть, сдали в печать, а это уже будет второе. Юный аптекарь Гаровалли из Комо взялся его Вам доставить, причем только в ансамбле они станут одним целым. Любой, кто повторит мои опыты с моим прибором, получит те же результаты. Я надеюсь, что аппарат особо понравится Никольсону, Кавалло и Беннету, ибо мой успех стал следствием хорошего сочетания теории с практикой».

Письмо отправилось в Англию, и через месяц хирург Карлейль и физик Никольсон, взявшись оживить новым прибором лягушку, ненароком разложили воду. Вольта не мог узнать об этом сразу, но его трясло от возбуждения: то ли опять переработал, то ли нервные флюиды как-то переносились из Лондона. Впрочем, уже в августе Ландриани известит о разложении первого, но далеко не последнего вещества.

Бруньятелли передал с Джузеппино две книжки: «Водянистые метеоры» — про дождливую погоду, и «Влияние Луны» — для страдающих бессонницей, а взамен получил рукопись о новом аппарате. Ненароком оказал медвежью услугу Ландриани: он написал Вольте об интересе медиков, их активности, специальных лечебных вариантах столба, и ценивший себя изобретатель так сильно поверил другу-умнице, что перестал интересоваться чем-либо иным, кроме электротерапии.

Еще 2 июня, перейдя перевал Сен-Бернар в мае, Наполеон вошел в Милан. После разгрома 14 июня у Маренго Меласа ему оставалось вновь занять Лигурию, Пьемонт и Ломбардию.

Вторая коалиция рухнула, консула омрачало разве что бегство с Меласом мадам Дезире, его прежней любовницы. Пышная служба в миланском соборе, а 25 июня победитель мчался в Париж. В последний день полугодия Циспадану и Транспадану вновь слили в Цизальпину, через неделю вооружили ее быстро склеенной бумагой под названием «конституция».

Верный друг Ориани, терпеливо ждавший Вольту в Брере, обрадовал: первый консул декретом от 4 мессидора (23 июня) снова открыл университет в Павии, а Вольту назначил на старое место, профессором экспериментальной физики и президентом физического кабинета, а ему в помощь назначен Вентури. Ах, корсиканец, умел радовать людей щедрым словом!

Через неделю Вольта опомнился: спасибо, дорогой, заклинал он астронома, но лети к консулу, постарайся, чтобы вместо Вентури назначили Раканью. Но пока торговались, так и осталось. Зато слухи, что Вольта в фаворе, разлетелись быстро.

15 июля зазвонили колокола — папа Пий VII подписал конкордат о восстановлении во Франции католической веры, обещав взамен полную поддержку. Бонапарт тоже смекнул, что без духовных пастырей сад зарастает бурьяном анархии. И, совсем местная новость: через Симплон на Милан решено пробивать тоннель!

У Вольты давно в голове бродила мысль о поездке в Париж, а тут он взялся за нее всерьез.

И снова помог Ориани. Выяснилось, что он когда-то пришелся по нраву самому Карно, тот рекомендовал миланца Бонапарту, и нынче вся новая власть держит в любимцах старого астронома.

К концу года стало ясно, что поездка получится, если не помешают военные действия. Помогло то, что имя Вольты гремит по всей Европе.

Новое изобретение мир принимал на «ура»! Марум из Гарлема прислал годовую программу заседаний, а там конкурс: «Можно ли объяснить действие гальванической колонны Вольты известным электричеством или надо допустить существование особого и отличного от первого электрического флюида?» Они там разложили серную кислоту, разбавив водой шестикратно, добавлял друг, отличные результаты, эффекты очень сильны, металлы окисляются, шли скорее мемуар!

Из Брюсселя Ван-Монс добавлял: «Исследования идут полным ходом. Фуркруа столбом сжег железо, Вагелин разложил воду, я сам зарядил бутыль Клейста! За конкурс Вам обязательно дадут серебряную медаль и 10 дукатов золотом, в конце года получите». Барт из Лейпцига почтительно просил срочную меморию для немецких читателей. Риттер из Веймара радостно удивлялся: надо же, пара золото — цинк вместе с серебром — золотом дает то же, что серебро — цинк! В конце лета Доломье в Париже по совету Мангильи напечатал описание вольтова столба в бюллетене научного общества «Филоматик», придется взять его аспирантом, хочет доучиться у Вольты. Да и сам Вольта, памятуя о грядущей поездке, написал Монжу подробнейшее письмо: что новый источник электричества действует как рыба-торпедо; внешне тоже оформлен под рыбу, а потому не забудьте, что тайна электрорыбы раскрыта; о тождестве действий столба и лейденской банки по искре, вкусу, показаниям приборов; о трех эффектах (электроскопическом, физиологическом, химическом) и о явном тождестве «электрического» и «гальванического» флюидов (19 мая 1801 г.).

Однако не мешало поторопить власти. «Напиши письмо министру Петье, — просил в августе Вольта брата, — что граждане Вольта и Бруньятелли желательны в Париже ради интересов науки. На днях у нас появится Мюрат с войском, удалось скостить контрибуцию с 5 до 2,6 млн., а остановится он во дворце Уффици». Такие перескоки мысли для Вольты типичны.

19 августа (1 фрюктидора IX года) сбылось: Панкальди из Миланского полицейского ведомства на гербовом бланке от имени Цизальпины, тут же изображенной во фригийском колпаке, со вздернутыми ввысь руками, выписал Вольте пропуск в Париж во славу двух республик и ради процветания науки! И завертелось, Вольта засуетился по давно освоенному ритуалу: спешное письмо Маруму про срочную необходимость опытного доказательства тождества электричеств от столба и большой тейлоровской машины; наспех рукопись Барту в Лейпциг; сопроводительное письмо от Палкальди к Марешальди, чтобы итальянский посланник в Париже достойно встречал, опекал и рекомендовал двух профессоров из Павии (Вольта ехал вместе с Бруньятелли).

1 сентября из Комо двинулись в путь.

Через заставы проезжал профессор по паспорту 56 лет, роста 178 см, брюнет, полноты средней, лица овального и открытого. Дорога наезжена, до Варезе проводили жена и Луиджи, там пообедали и заночевали в доме у Дандоло, вот куда судьба забросила потомков венецианских дожа и купца! Потом четыре мили по Лаго Маджоре, две мили посуху от Борромео до Интры, там ученых пилигримов гостеприимно, принял доктор Бранио из своего университета, еще час лодкой до Мергоццо, потом Домодоссола, шоссе до Вогоньо.

В Семпьоне делали дорогу, за рабочими присматривал сам префект департамента Лемано Д'Эймар с молодой красавицей женой. Очень милы, но время не ждет, опять мелькают дни и города: Брига, Сьерра, Вивэ, Лозанна.

11 сентября остановились в Женеве, где пробыли с неделю. Два часа общались с Сенебье: «Уж под шестьдесят, но какой здравый ум», — старательно записывал путевые впечатления сорокалетний Бруньятелли.

В Женеве поработали на славу. Старший Делярив, с учениками, помог провести «Опыты по химическому и физическому исследованию явлений, полученных с помощью аппарата Вольты», под таким названием и легла рукопись коллективной статьи в Бруньятеллевы «Анналы химии». День провели у Делюка-сына, в другой общались с Колладоном, Прево, Озье, Сенебье и Соссюром-младшим, потом ходили по учебным кабинетам Поля, Ваше, 10-го провели вечер с Сенебье, Д'Эймаром, Неппером и его дочкой Жерменой, то есть теперь мадам де Сталь. «До чего ж одухотворенная женщина, — строчил Бруньятелли, — говорунья, красноречива, театралка! Она уже написала элегию про Руссо, многие эссе о политике, романов три тома».