Сейчас, когда после похорон Блэйна прошел почти месяц, Евгений Михайлович начал терзаться сомнениями, правильно ли поступил? Может, не стоило убивать певца? Может, своим талантом он искупил бы вину перед обществом? Ведь желание возвыситься над другими — вина или даже грех. Но скорее всего Блэйн стал бы мелочным и злым человеком, узнав, что о нем, его таланте и карьере думают самые близкие люди, друзья и деловые партнеры.

Евгений Михайлович вконец измучил себя этими вопросами и серьезно подумывал о том, не обратиться ли к священникам и не исповедаться ли… но понимал, что исповедь не принесет ему облегчения. Прошлое изменить нельзя, как нельзя выловить из речки свою тень.

Сеченов стоял в ванной и смотрел в большое настенное зеркало.

В нем отражался грустный и усталый человек с тусклыми серыми, почти прозрачными глазами, худым изможденным лицом, с опущенными уголками рта, обвислыми щеками. Даже подбородок выглядел озабоченным.

— Где я ошибся? — спросил своего двойника Сеченов.

ТЫ ЕГО УБИЛ, — мысленно ответило отражение.

— Я спас его от разочарования, крушения надежд, потери веры в людей и себя… я спас его от самого страшного.

ТЫ ЕГО УБИЛ.

— Он был жалок в своем желании возвыситься, и сам не знал, чего хотел.

ОН ЖЕЛАЛ ЗНАТЬ, ЧТО О НЕМ ДУМАЮТ ДРУГИЕ.

— Он хотел использовать эти знания во вред другим.

СЕБЕ НА ПОЛЬЗУ.

— Значит, другим во вред. Они все одинаковые…

КАК КАЙЛ.

— Да, как он. Жаль, что я пожалел его.

СЧАСТЬЕ, ЧТО ТЫ ЕГО НЕ ТРОНУЛ.

— И кем он стал? Чудовищем в миниатюре, пахнущим дорогими духами, улыбающимся и пожимающим руки тем, кого потом сам же и утопит. Такие, как Кайл, не должны размножаться. Не нужно было доктору Ли Хоу работать над "читателем". Блэйн все равно покончил бы с собой и попал в ад. А я отправил его прямо на небеса.

БЛЭЙН НЕ СОВЕРШИЛ БЫ САМОУБИЙСТВО. ВЕДЬ КАЙЛ ДО СИХ ПОР ЖИВ.

— Кайл засранец, а душа Блэйна нежная и хрупкая, она не пережила бы предательства.

ТЫ УБИЙЦА.

— Я помогаю людям. А тех, кого отправляю на тот свет, с лихвой компенсирую жизнями, которые спасаю. Моя лотерея — вот мое искупление.

Сеченов закрыл глаза, включил кран и умылся ледяной водой. Конечно, она не поможет изгнать из памяти последний день жизни Блэйна, но хоть немного освежит и заставит заткнуться внутренний голос. Евгений Михайлович не хотел, чтобы из-за каких-то глупых мыслей его жизнь пошла под откос. Ведь если в душе нет гармонии, если ты не умеешь жить в мире с самим собой, жизнь превращается в пытку.

Операция прошла успешно. Евгений Михайлович бросил последний взгляд на лицо Блйэна, его обритую голову, которую медсестра тщательно бинтовала, и вышел из операционной.

Он выполнил свою работу добросовестно и аккуратно, так, как если бы на операционном столе лежал его собственный ребенок. Но певцу все равно не суждено насладиться жизнью и новыми возможностями сердечного имплантата и "читателя".

Сеченов выпил кофе, постоял на балконе, выкурил две сигары и дождался вечера. А потом вернулся в операционный блок и вошел в реанимацию.

В реанимации, несмотря на ярко-красное предзакатное солнце за окном, было темно. Тяжелые шторы закрывали окно, не позволяя свету мешать тяжелому сну отходящего от наркоза пациента.

Нянечка дремала на стуле, опершись локтем на тумбочку с лекарствами, аппаратура, контролирующая жизнедеятельность, тихонько пикала в такт сердечному ритму. Молодой человек неподвижно лежал на кровати, сливаясь с простыней из-за бинтов на голове. Евгений Михайлович тронул женщину за плечо, указал глазами на певца Блэйна, и тихо спросил:

— Как он?

— Ничего. Выпил полстакана воды и снова заснул.

Сеченов подошел к пациенту и накрыл его лоб ладонью.

— Температуру мерили?

— Мерила. Час назад.

— Гм, принесите, пожалуйста, термометр, мне кажется, у него жар.

Сеченов повернулся к Блэйну, отгородившись от посторонних взглядов собственной спиной. Он слышал, как нянечка выдвинула ящик тумбочки, как чем-то шелестела, как негромко выругалась, наткнувшись в темноте на что-то острое, и ухмыльнулся.

Блэйн спал. Простыня на его груди равномерно вздымалась и опадала, глазные яблоки под закрытыми веками были неподвижны, организм получил большой стресс и теперь спешно восстанавливал силы, не тратясь на сновидения.

Из кармана халата Евгений Михайлович достал небольшую капсулу. Приложил ее к запястью певца и нажал. Тонкая игла проникла в вену и впрыснула содержимое капсулы в кровь. Через полчаса яд разложится на составляющие, одно из которых, при соединении с обезболивающим, превратится в другое не менее сильнодействующее лекарство. Врач, который сделает укол, совершит грубейшую ошибку — "перепутает препараты" и убьет пациента безобидным обезболивающим.

— Вот, нашла.

Нянечка подошла к Сеченову, и тот подвинулся, чтобы женщина могла добраться до единственного не забинтованного уха Блэйна. Трубочка вошла в ухо молодого человека, миниатюрный прибор негромко пискнул, и на дисплее появились светящиеся цифры.

— Нет, температура в норме.

— Значит, мне просто показалось. Спасибо. Если что, сразу зовите.

Евгений Михайлович вышел из темного помещения реанимации и отправился в свой кабинет. Он дождется, пока подействует лекарство, а потом отметит еще одну смерть никчемного человека.

Хоть Сеченов и сторонился журналистов, они сами находили его. Евгений Михайлович считался слишком ценным человеком, и деятельность его носила такой характер, что не воспользоваться моментом и не устроить из очередного превращения политика или актера в импланта грандиозную шумиху было нельзя.

Сам нейрохирург старался держаться в тени, но его имя не сходило с газетных и журнальных страниц, а уж осветить лотерею Сеченова было святым делом даже для самой завалящей из желтых газетенок.

Каждые полгода Евгений Михайлович устраивал лотерею: выбирал троих счастливчиков из числа тех, кто не имел возможности оплатить операцию, и спасал им жизнь. Конечно, ни о какой установке дополнительных имплантатов речь не шла. Во-первых, для Сеченова это являлось искуплением грехов, и новым убийствам на бесплатных операциях места не было. Второй причиной того, что "бесплатникам" не доставались имплантаты силы и прочие необязательные, но приятные гаджеты, была дороговизна последних. А третьей, самой главной и всеми силами пропагандируемой причиной, была бесполезность "читателя" и прочих штучек. Замена сердца, удаление опухоли головного мозга, восстановление отсутствующей или нерабочей конечности гораздо важнее "суперсилы". Это единственное, чем Евгений Михайлович с удовольствием делился с журналистами.

Вначале, когда так называемая лотерея только зародилась и не успела превратиться в постоянно действующую, все происходило очень просто и скромно. Сеченов определялся с типом операций, доставал соответствующие имплантаты, объявлял о своем решении газетам, чей тираж составлял более миллиона экземпляров, и повторял на сайте собственной клиники, а также в "Вестнике медицины". Потом случайным образом выбирал трех человек из числа подавших заявки и объявлял имена счастливчиков.

Позднее, когда Евгений Михайлович стал знаменитым, средства массовой информации решили сделать из лотереи настоящее шоу.

Сначала нейрохирург отказался от телевизионной трансляции, а потом махнул на журналистов рукой. Дело важнее. Если с помощью телевидения о его благотворительной акции узнает больше нуждающихся, он будет только рад. Впрочем Евгений Михайлович не преминул поставить ряд условий: лотерея не должна превратиться в шоу, должна идти в лучшее эфирное время и транслироваться по всем центральным каналам. Сеченов не желал озолотить какую-то одну телекомпанию, он хотел донести информацию до максимально возможного числа зрителей.