Дорога, хоть и горная, все же была умеренной крутизны, да и серпантинов, о которых я знал не понаслышке, пока особо не встречалось. Вообще, трасса лежала вдоль берега, у самого моря. Если приглядеться, можно заприметить на фоне воды белые треугольнички. Парусный флот из-за проблем с энергией переживал второе рождение со времен адмирала Нельсона.

Байкеров звали Романыч, Леха и Димон. Первый — который самый мелкий, второй чуть покрупнее, ну а Димон с щитками на ногах. Остановиться они планировали в Новороссийске, там у них какие-то родственники. Так что, попутчиками мы обзавелись до конца маршрута.

Ребята интересовались кто мы такие и откуда, особенно любопытствовал Романыч. С самого начала заприметил мою американскую форму, и то и дело кидал из-под очков взгляд на логотип USMC. Борода, как и давеча с милиционером, взял на себя роль контактера, отвечая на вопросы ребят и задавая свои. Мы с Тьянь отодвинули рюкзак-сиделку в угол кузова, поближе к байкам и подальше от байкеров. Те сначала чуток удивились, что мы отвалили от компании, но потом про нас забыли. Борода как раз проговорился, что он летчик, и Романыч просто закидал его авиационными вопросами. Парень тоже увлекался воздухом, но пока освоил только планер, а на электродрели летал лишь пару раз, да и то с инструктором.

— Я читала про байкеров на велосипедах, — шепнула Тьянь. — Их почти не осталось, когда самолеты летать перестали. А в поезда их здоровые мотоциклы не берут.

— А причем тут самолеты? — спросил я.

— Они же почти все столичные или из крупных городов, — объяснила Тьянь. — Работяге из региона такое увлечение не по карману. Раньше у байкеров свое общество было. Летали в горы, там или просто катались, или соревнования устраивали — кто быстрее вниз скатится.

— Тоже мне соревнование. Кто быстрее убьется. Лучше бы сразу в ущелье прыгали.

— Ну, не скажи, — улыбнулась Тьянь. — Ты сам-то с чего в авиацию подался?

— Нашла сравнение! Авиация — это романтика, скорость, свобода!

Тьянь кивнула в сторону ребят, с открытым ртом слушающих побасенки летчика.

— А ты спроси у них, что такое их культура? Ручаюсь, ответят тем же. Романтика, скорость, свобода. Вечные мальчишечьи ценности.

Девушка хихикнула, прикрыв рот ладошкой.

— Ну, не знаю, — сказал я. — Какая еще свобода, если наверх этот металлолом разве что на вертолете поднимать?

— Свобода…, - Тьянь задумалась. — Она ж у каждого своя. А что до мальчишества… Не обижайся, Кирилл, но ты потому и со мной, наверное, что мальчишка еще.

Ну, спасибо тебе, Тьянь — взрослая тетя! А кто мелкой шпингалетиной ойкал на сидении моего "Зенита"? Кого там гоняли "плохие дяди" и загнали в щель между контейнерами? Наконец, кто у нас родился двенадцать лет назад?

— Я ж не говорю, что это плохо, — продолжила девушка. — Наверное, это хорошо. У таких как ты в душе что-то от прежних людей, до Армагеддона. Не боятся Инферно — оно ими ведь и не интересуется. Не стоят у станков, считая трудодни в мисках риса. Не озабочены семьей и даже военные из них — так, не военные, виртуальщики. Вон, спроси у Бороды, как он воспринимает боевой вылет? Да точно ведь начнет там о режимах, засветках, метках на экране, перегрузках и прочей авиа-ерунде. Даже смертоносная ракета для вас, летчиков, это всего лишь точка на экране. Отделилась от самолета, полетела-полетела — бац! Нет ни точки, не другого самолета, с которым сошлась. И вы давай на базу, счастливые и довольные, что ваши железки и мозги оказались лучше, чем у точки на радаре.

— Очень правильные вещи говоришь, — сказал я. — Ну а если не наши мозги и железки, а других? Тех самых точек на радаре? На этот счет не думала?

— Думала. Если в этой игре побеждает другой, то вы или немного обижаетесь, болтаясь под парашютом, или же ничего не успеваете почувствовать. Не так?

Права она. Действительно так. С нашими скоростями и нашим оружием инвалидов воздушного боя не бывает. Как правило и хоронить-то некого, пустых гробов в авиации куда больше, чем даже у моряков. Так говорят старики. Мне лично ни убивать, ни быть убитым еще не доводилось. Родился поздно. Когда Китай с амерами схлестнулся и, бывало, наши под раздачу попадали, я пешком под стол ходил. А как выучился на летчика и впервые поднял боевой вертолет, не то чтобы воевать, даже погоняться не с кем стало. Боевые птицы покинули небеса, а редкие исключения лишь подтверждали правило. Ну а подавляющее преимущество русских в небе хоть и наводило шороху средь былых врагов-союзников, но все ведь понимали: летают наши ребята не потому, что страна кого-то испугать хочет, а лишь из доступного топлива да своеволия авиационных чинов. Даже генералы от авиации — и те остаются детьми неба. Сами летать не могут, нет железа нужного в голове, так хоть за молодежь, стратосферу рассекающую, радуются.

— То есть мы с Бородой рядом с тобой еще не померли, потому что мальчишки?

Тьянь хлопнула меня по коленке.

— Ну давай, будем еще обиженных строить! По мне — так все мужики мальчишки. Только кто-то это в себе угробил по собственной дурости, а кто-то — нет. Ты из последних. Гордись.

Еще как горжусь! И не только тем, что из последних.

Тьянь неожиданно потянулась ко мне, обхватила за шею и, не стесняясь компании (говор с той стороны кузова стих — даже Борода замолчал), подарила долгий, почти до потери дыхания поцелуй.

— Завтра все кончится, Кирилл, — прошептала девушка. — Мы почти у цели.

Я потянулся за еще одним подарком, но Тьянь выскользнула из объятий и прыгнула к байкерам. Уселась возле летчика, погрозила пальцем совершенно осоловевшему Димону и засмеялась. Потом что-то спросила у Бороды, тот ответил. Тьянь изумленно вскинула брови, ткнула пальцем в одного из двухколесных монстров, переспросила. Тут же ожил словоохотливый Романыч…

Я откинулся на бортик и запрокинул голову, ловя волосами теплый встречный ветер. Стало до боли грустно. Я верил моей Проблеме, и знал, что если она предрекает конец путешествия — то финишная ленточка действительно не за горами. А представить себе Тьянь без сопутствующих ей проблем, больших и малых, я уже не мог.

Но она права. Любое приключение заканчивается. Была еще надежна, что вне приключения Тьянь останется такой же интересной, как и сейчас. Даже если никогда больше не спасаться от всех спецслужб мира, прыгать в пространстве и кататься в кузове грузовика в компании немного сумасшедших велосипедистов, называющих себя байкерами.

Я повернулся к ближайшему аппарату. Слово с этикетки на раме смотрело прямо на меня. Тонкая темная царапина пересекала зеленый овал, словно перечеркивая мою собственную надежду. Кто-то мне хочет что-то сказать? Да не дождетесь! Молчите и завидуйте.

Известно, что с международными полицейскими силами нынешнее правительство сотрудничает, скривив гримасу дружелюбного нетерпения. Что-то типа "ну да, ну да, подписывали мы эти ваши соглашения… но знали бы вы, как же нас достали все эти ваши красные лампочки тревоги по международному терроризму".

То, что нас так легко выпустили из Сочи можно было объяснить тем, что вообще мало кто знал, что мы там можем появиться. Еще вчера и мы с Тьянь, и тем более Борода были на другой стороне планеты. Билетов на самолеты не покупали, а шли бы морем — сейчас только огибали бы Китай или подбирались бы к Берингову проливу.

Но везение не может продолжаться бесконечно. Даже если под рукой белобрысая китаянка, уверенно говорящая минимум на трех неродных для себя языках. Поэтому я ничуть не удивился, когда на подъезде к Геленджику наш грузовик притормозил возле милицейского поста, а потом и вовсе остановился, повинуясь людям в погонах. Из кузова я видел, как патрульный забрал у водителя документы на проверку и унес в будку. Все как положено, стационарный пункт контроля, рядом припаркованы две машины. Одна — обычный патрульный кар в милицейской расцветке, и еще одна куда серьезнее, здоровенный внедорожник "Шевроле", даже на вид внушающий трепет, но без признаков милицейской принадлежности. Огромные колеса, спаренная кабина, вместительный кузов с притороченными к бортам скамейками и здоровенная выхлопная труба под порогом кузова. Не удивлюсь, если с другой стороны такая же — машина стопроцентно кушает жидкое топливо.