Он так устал от этой немой муки, от безотчетного ужаса ожидания и страха, что заснул.

А утром, рано-рано, когда все, даже Катька, еще спали, он придумал. Он будет хорошо, лучше всех, учиться и примернее всех в классе себя вести. Тогда в школе все его будут хвалить, и отчим не посмеет. И еще он будет нянчить Катьку. И даже поить ее из бутылочки.

Как он в тот миг ненавидел отчима! Но и представить себя без матери, без дома, без своих друзей не мог совсем.

Не дожидаясь, пока прозвонят ходики и мать встанет его будить, Ваня тихонько умылся, почистил зубы, попил воды прямо из горлышка чайника.

– Сыночка, ты куда? – остановила его в дверях удивленная мать. – А завтрак? До школы еще целый час...

– Я сегодня дежурный, – соврал Ваня. – Мне надо.

– Что там у нас с судом? Сколько можно сопли жевать? – Стыров лениво отхлебывал горячий чай. – Опять проблемы?

– Никаких проблем, – пожал плечами верный зам подполковник Елисеев. – Сегодня-завтра Баязитова наконец перевезут из больницы в СИЗО, там предъявят обвинительное, и все.

– В изолятор? – Стыров задумался. – А оно нам надо? Пока он в больнице, все под контролем. Каждый пук. А в СИЗО? А случится что? Там мы свою охрану не выставим.

– Да что может случиться?

– Что угодно. «Кресты» есть «Кресты»! И опустить могут, и почки отбить. Возьмет пацан да удавится с горя. И что? Все сначала? Нет, Петрович, давай думать, где нам его драгоценное здоровье до суда сохранить и упрочить. Он у нас кто? Главарь националистической банды. Хладнокровный убийца по идейным соображениям. Таким и должен предстать перед судом.

– А если расклеится? Начнет на суде от всего отказываться?

– А мы для чего? Он из клетки только таращиться должен и ни слова! Зачем ему, ярому противнику демократического режима, с судом сотрудничать? Чистосердечного нет? Нет. То есть не раскаялся. Значит, молчаливый афронт.

– Ясно. Тогда, может, мы его прямо там, в больнице, до суда подержим? С врачами я договорюсь, найдем какую-нибудь каморку, пусть выздоравливает.

– Хороший вариант. Только никто, главное – пресса, не должен знать, что он там, а то поднимут вой, что больного в суд тащим, еще и освидетельствование потребуют. Для всех он в «Крестах», в одиночке. И давай там поторопи с судом. Что адвокат?

– Стажер из коллегии. Сам всего боится.

– Государственного обвинителя назначили? Проследи, чтоб не сосунка какого-нибудь. Пылать негодованием должен! Клеймить и обличать!

Елисеев ушел исполнять. Как и положено: он, полковник, ставит задачи, а все остальные их исполняют. Причем, Стыров довольно потер руки, ни единая душа на свете и не догадывается, чью именно волю претворяют в жизнь службисты его подразделения. Президента? Правительства? Генералов? Вот вам! И полковник, выбросив над столом правую руку, рубанул себя по сгибу локтя ребром левой ладони, изобразив интернациональный жест, означающий в всем мире одно и то же – безусловное превосходство победителя.

Сегодня с утра Ване опять поплохело. Сильно, просто невыносимо, заболела отсутствующая рука. Как начала гореть от локтя, потом ниже, следом кисть скрутило и аж в ногтях запекло, будто под них кто стал иголки раскаленные вгонять. Это еще спросонья случилось, Ваня левой рукой, здоровой, правую хотел к груди прижать, побаюкать, как Катьку маленькую, когда капризничала. Сунулся, а возле ребер – пустота. А выше – культя. И тут снова так скрутило, что Ваня застонал во весь голос, почти заорал. Нет, наверное, все-таки именно заорал. Потому что прибежала медсестра: что? как?

– Рука... – хрипит Ваня, – так болит, хоть режь!

Медсестра странно на него посмотрела и позвала докторшу. А та, послушав Ваню, сказала странную фразу: «Фантомные боли» – и велела сделать укол. Засыпая, потому что боль вымотала хуже некуда, Ваня никак не мог понять, как так может быть: руки нет, а он ею мается.. Укол делают, и все проходит, хотя рука ведь новая так и не выросла? Как лечат то, чего нет? А как болит то, чего нет? На этот вопрос Ваня ответа не нашел. И потому что не знал, и потому что размышлять у него всегда получалось плохо, а уж в таком состоянии тем более.

Когда он второй раз проснулся, санитарка напоила его киселем. Кисленьким таким, розоватым. Вкусным. Мать дома кисель никогда не варила. А вот бабушка в детстве – часто. Нарвет смородины в огороде и заварит кисель. Ваня пьет, а ягоды прямо на языке лопаются! Кислые, щекотные. Объедение!

– Ну, что, Иван, как себя чувствуешь? – Следователь Зорькин. – Говорят, на поправку пошел? Скоро переводить тебя будем.

– Куда? – Ваня аж затрепетал. – Домой?

– Домой? – нехорошо улыбнулся следователь. – Твой дом теперь – тюрьма. И только от тебя зависит, сколько ты там пробудешь. Расскажешь на суде все честно – скостят срок, будешь запираться – на всю катушку отмерят, не поглядят, что ты без руки.

– Чего говорить-то? – мрачнеет Ваня. – Не знаю я ничего. Не помню.

– Не помнишь? Ну, допустим. А кто такие скины, помнишь? Ты же скинхед, так?

– Так, – кивает Ваня.

– Ну! Значит, знаешь, за что борешься. За что?

– За родину, за Россию.

– А чего за нее бороться? Она тысячу лет была и еще столько же будет. Кто на нее посягает?

– Черножопые! – выплевывает Ваня ненавистное слово, вкладывая в него всю ненависть. – Жиды и большевики.

– Во как! – удивляется Зорькин. – Ну, жиды, то есть евреи, понятно. Они есть и будут, как и любой другой народ, а большевики-то откуда?

– Оттуда! – В Ваниной голове сами собой возникают фразы, слышанные миллион раз в организации, заученные наизусть, как главы из школьных учебников. – Жиды и большевики Россию продали. Когда мы придем к власти, всех перестреляем и перевешаем!

– За что?

– Типа, вы не знаете? – Ваня смотрит на следователя с недоверчивым сожалением: включил дурку и думает, что всех обхитрил. – Все беды России от большевиков. А большевики – это жиды. Про еврейский заговор даже в школе проходят. Весь мир хотят захватить! Они и устроили революцию.

– А почему именно у нас, в России? Не в Америке, например?

Зорькину, Ваня видит, страшно интересно с ним разговаривать. Как про жидов базар пошел, так следак и про организацию забыл, и про драку. Видно, тоже из сочувствующих, только показать не может, стесняется.

– Да потому что Америка сразу под них легла. И только истинно русские им сопротивлялись. Царь жидов в резервации, как индейцев, селил, в институты не пускал, жениться на русских не разрешал, вот они и озлобились. Думали, царя скинут и сами заживут как цари. А в России богатства сколько! Нефть, золото, бриллианты! Все забрать хотели! Ленина к нам заслали.

– Ленин разве тоже жид?

– А кто? – Ваня уничижительно хмыкает. – Самый натуральный! И Карл Маркс, и Энгельс, и Троцкий, и Дзержинский – все жиды! Всех их к нам из-за границы заслали. Ленина из Финляндии, Дзержинского из Германии, Троцкого из Мексики.

– А Карл Маркс?

– Он из Германии всем руководил, типа масона. Если б не Сталин, кирдык бы России!

От последней Ваниной фразы очечки следователя подпрыгнули на лоб и упали на пол.

– А Сталин – не жид? – странно севшим голосом интересуется он.

– Сталин – осетин, алан по-правильному, то есть ариец, как и мы, русские.

– А мы – арийцы?

– А кто? – Следак начинает вызывать у Вани чувство жалости. Ничего мужик не знает. Ничего! Жертва совковой пропаганды, как и его мать. – Русские – самые первые арийцы, а уж немцы потом от нас пошли. Только они про своих предков всегда помнили, а у нас эта информация была засекреченной. Даже чухню про Дарвина придумали, будто мы от обезьян произошли, чтоб никто не вспомнил, кто мы есть на самом деле.

– А на самом деле мы...

– Арийцы! Суперраса! Белая сила. Хозяева жизни.

– Ладно... – Следователь, видно, справился с волнением и теперь снова смотрит на Ваню во все глаза. – А почему тогда ариец Сталин столько русских уничтожил?