Петька так и сидел у нее в ногах, неудобно уткнувшись подбородком в грудь, и спал. Окошко Билли Бонса не горело. Ветер вытянул занавеску на улицу и то полоскал ее, то надувал парусом. Налетел вихрь, свернул занавеску жгутом, и Маша ясно увидела в лунном свете, что кровать моряка пуста!

В комнате Деда глухо зазвонил будильник. Напорное, Петька завел его, чтобы не проспать свою собачью вахту. Значит, Билли Бонса упустила она, Маша! Она виновата.

Маша прождала минут десять; ветер то и дело приоткрывал занавеску, показывая пустую кровать.

Нет, надеяться бесполезно. Билли Бонс ускользнул.

Она вылезла в окно и по I рядкам, не ступая на дорожку со скрипучей щебенкой, прокралась к сараюхе. Заглянула в окно, еще на что-то надеясь… В комнате никого не было. Лунный свет падал на стол, и там, рядом с грязным стаканом Билли Бонса, чернела глянцевая лужа. Вино или кровь?

Все-таки кровь, настоящая. Боясь затоптать следы преступления, Маша не полезла в сараюху, а сходила за фонариком и посветила в окно. Крови было много, как будто на столе зарезали курицу. Она уже подернулась мутной пленкой и начала свертываться. Можно представить, как Билли Боне и его ночной гость (Федя?) сидели за столом и разговаривали, а потом один ударил другого чем-то тяжелым в висок. Человек упал головой на стол, обливаясь кровью… Кто убийца, а кто жертва? Маша знала слишком мало, чтобы строить догадки. Может, моряк стукнул пожарного, может, пожарный — моряка. Или Федя вообще не приходил этой ночью, и в сараюхе у Билли Бонса побывал кто-то третий.

На постели валялась книга в бурой оберточной бумаге; между страниц торчал обрывок газеты. Маша дотянулась через подоконник и раскрыла заложенную страницу. Любопытное чтение выбрал себе перед сном Билли Боне: «Сборникъ Императорскаго Географическаго общества» 1912 года, статью «Укропольскiя каменныя выработки». Катакомбы, проще говоря. В 1912 году они уже были древними.

Автор статьи, почетный член этого самого общества князь Розмаридзе, прошел под землей больше двухсот верст и составил план основных штреков. А какой-то читатель исчеркал план простым карандашом, где отмечая стрелками свой путь, где дорисовывая новые штреки. Особенно много карандашных пометок он оставил возле школы. На княжеском плане ее вообще не было, хотя, например, церковь была. А человек с карандашом нарисовал и школу, и колодец. Маша не сомневалась, что это был Билли Боне. Хотя мало ли у кого могла побывать старинная книга за свою долгую жизнь.

Где-то мама записывала домашний телефон Самосвала, но добежать было быстрее, чем искать. Маша рванула огородами, не особенно разбираясь впотьмах, куда наступает, и только изредка подсвечивая себе фонариком. Под ногами чпокали помидоры и хрустели огурцы. В одном месте Машу обругал из окна сонный голос, в другом на нее бросилась выпущенная на ночь цепная собака. Голосу она не ответила, собаку подкупила завалявшимся в кармане леденцом. До конца огорода пришлось идти медленным шагом, потому что собакам инстинкт велит бросаться вслед убегающим. Не успела Маша прибавить хода, как споткнулась о перезрелый арбуз, и он с треском расколол, обдав ноги липким соком.

Самосваловское окно знает весь город: начальник Укропольской милиции разводит канареек, и подоконник у него заставлен клетками. Маша забарабанила в стекло. Первыми проснулись канарейки, потом из своего окна высунулась вредная соседка, и Маша услышала про себя много нового. Самосвал спал богатырским сном, набегавшись за день по оврагам. Наконец среди клеток вынырнула его всклокоченная голова:

— Драка? Иду.

Маша ничего не стала объяснять, потому что соседка подслушивала. Она уселась на лавочке и, кажется, придремала, потому что Самосвал появился, как Сивка-Бурка в сказках: только что его не было, и' вдруг стоит — огромный, пахнущий гуталином.

— Маша? — Начальник Укропольской милиции наклонился над ней, скрипя ремнями. — Что случилось, где драка?

Маша оглянулась на соседкино окно: там смутно маячил блин лица.

— Пойдемте, дядь Вить, — встала она — по дороге объясню.

Огородами Самосвал не пошел, сказав, что не имеет права наносить ущерб огурцам гражданского населения. Маша рассказывала, а он то верил, то не верил. Услышав про татуировку Билли Бонса, насторожился:

— Ты не заметила, змея была не в короне?

— Не помню, — сказала Маша. — Это важно?

— Да, в общем, не очень. Кинжал со змеей — блатная татуировка, означает: «Начал воровать и грабить». Если змея в короне, значит, уголовник в авторитете… Размечтался! — оборвал себя Самосвал. — Ну какой уголовник сунется в дом к генералу разведки?

— Так Дед ему сменил установку.

— Это как?

— Начал ему грузить, как огород удобряют, как навоз разводят водой.

— Сапогом прикинулся, — понял Самосвал. — А почему он мне-то не сказал, что подозревает квартиранта?

— Дед его и не подозревал. Понимаете, Билли Боне вроде хотел купить у нас дом, а Дед…

Маша не договорила. Широченная ладонь начальника Укропольской милиции залепила ей рот. Самосвал молча показывал пальцем куда-то за забор.

Они были у дома Василия Прокопыча. Мертвенный свет луны заливал верхушки садовых деревьев и, пробившись сквозь листья, пятнами лежал на земле. Забор между дворами Василия Прокопыча и Маши был почти скрыт за кустами винограда. Один из них пошевеливался, слабо, но настойчиво, как будто его дергали за веревочку.

— Шумни, — прошептал Самосвал.

— Как?

— Как хочешь. Зови кого-нибудь, песню пой. — Самосвал ободряюще похлопал Машу по плечу и скрылся в темноте.

Звать Василия Прокопыча среди ночи было бы странно, а все песни сразу вылетели у Маши из головы. Она расслышала знакомый скрип калитки — Самосвал прокрался в ее двор и теперь уже наверняка стоял по ту сторону забора, ожидая, когда Маша отвлечет на себя Того, Кто в кустах.

— Как у наших у ворот чудо-дерево растет, — несмело сказала Маша. Подозрительный куст шевельнулся чуть сильнее, а над забором блеснул козырек милицейской фуражки.

— Энэ-бенэ-раба, квинтер-финтер-жаба! — во все горло проорала Маша.

Над забором взметнулась огромная тень, и Самосвал обрушился в куст. Ветки заходили ходуном; из шевелящейся темной массы слышалась возня и отчаянный кошачий визг. Потом у Василия Прокопыча зажглось окошко, осветив арену битвы, и стал виден Самосвал со сползшим на ухо козырьком фуражки. В одной руке он держал за шиворот Барса, в другой — обезглавленную курицу-подростка.

Тут и Василий Прокопыч ввязался в бой: выскочил на крыльцо и для острастки шарахнул в небо из двустволки. Бросив кота и курицу, начальник Укропольской милиции как мелкий воришка сиганул через забор.

— Кто там? — близоруко щурясь, пенсионер водил по кустам стволами ружья.

— Дядь Вась, не стреляйте! Это Барсик! — закричала Маша. «Барсик» по ту сторону забора налетел, судя по звуку, на Дедово пластмассовое кресло и рухнул, как поваленное дерево, треща какими-то обломанными ветками.

— Барсик, говоришь? Кыса? — Закинув ружье за спину, Василий Прокопыч спустился с крыльца и подобрал убитого куренка. — Правда, кошачья работа. А ты почему не спишь?

— Так я его искала, Барсика.

— А кто с тобой?

— Петька. — Маша решила не выдавать Самосвала. — Дядь Вась, он уже поймал Барса, а тут вы стрельнули. Он испугался и убежал.

— А ты не испугалась?

— Не успела.

— Ох, Мария! — Сосед покрутил головой. Он чувствовал, что его обманывают, но не понимал, в чем обман. А если сказать, что его куренка героически отбивал у кота сам начальник Укропольской милиции, то уж точно не поверил бы.

— Спокойной ночи, дядь Вась, — кротким голосом попрощалась Маша.

В сараюхе горел свет. Подойдя ближе, Маша увидела в окошко Билли Бонса! Моряк сидел на кровати со скованными за спиной руками и сплевывал на пол розовую слюну. Его подбородок заметно раздулся и покраснел. Весь город знал, что начальник милиции не признает восточных единоборств и по старинке голубит нарушителей порядка боксом.