Маркиз рассмеялся:

— Может быть, это действительно обычай, но я о нем никогда не слышал.

Французы понимающе переглянулись.

— Хитрая бестия, — едва слышно пробормотал под нос граф.

— Мне не остается ничего другого, как подчиниться традициям, — продолжал маркиз. — Только я не понял, что полагается делать гостям; смотреть, как я ем в одиночестве?

— Нет, ваша светлость. Гостям предназначается другое блюдо. Повариха назвала его как-то мудрено, боюсь, что не смогу выговорить.

Лакей выставил перед гостями поднос с цыплятами. Начинка была особенной, а в густом соусе плавали маленькие гренки и тушеные грибы. На отдельных тарелочках подавался гарнир: зеленый горошек, мелкая морковка и свеколка, а также картофелины того же размера, сваренные «в мундире». Гарнир выглядел очень живописно.

Маркиз отведал шербет, нежный и душистый.

«Хорошо, что о голубе говорилось лишь фигурально», — подумал он. Ему с детства претило употребление голубей в пищу.

Разговор совсем прекратился. Гости с увлечением ели.

Вдруг месье Граве уронил голову прямо в тарелку и забормотал что-то нечленораздельно.

«Напился!»— не без удивления подумал маркиз: пили за столом очень умеренно.

Он не успел среагировать, как Иветт со стоном откинулась на спинку стула, неестественно изогнулась и рухнула на пол.

Маркиз вскочил на ноги. Тем временем граф, брат Иветт, тоже уронил голову на стол, задев бокал с шампанским.

Маркиз растерянно озирал гостей, потеряв дар речи от изумления.

Когда к нему подошел Доббинс, он в бешенстве воскликнул:

— Что, черт возьми, здесь происходит? Немедленно позовите повариху.

Доббинс поспешно направился за Манеллой, в то время как лакеи, приученные ничему не удивляться и ни на что без приказа не реагировать, стояли как ни в чем не бывало, каждый на своем месте.

Но маркиз не отдавал никаких приказаний, а молча рассматривал своих гостей. Сначала надо было разобраться, что произошло.

Манелла тем временем находилась поблизости, ожидая, что ее вот-вот вызовут в столовую.

Из опасения, что маркиз, не довольствуясь десертной переменой, предназначенной специально для него, отведает и цыплят, она подглядывала в щелочку, готовясь любыми средствами спасти его при первых же признаках опасности.

Девушка высыпала в цыплят весь порошок, содержавшийся в табакерке. Вполне возможно, что каждому, кто ел это блюдо, могло достаться больше чем по чайной ложечке зелья, надо полагать, наркотика.

Когда Доббинс вышел из столовой, Манелла, не дожидаясь Приглашения, прошла мимо него.

Маркиз посмотрел на нее с удивлением.

— Я же вызывал повариху, — раздраженно сказал он. — Где миссис Уэйд?

— Миссис Уэйд внезапно заболела, и меня наняли на ее место, — объяснила Манелла.

— Значит, это вы виноваты в том, что случилось с моими гостями! — вскричал маркиз.

— В том, что случилось с вашими гостями, виноваты они сами.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил маркиз, опешив.

— Его милость граф изволил пожаловать мне пять соверенов, чтобы я подсыпала вам в пищу наркотическое снадобье, — сообщила Манелла. — Я и подсыпала его, только в пищу ему самому, его сестре и сообщнику.

— С какой целью?

— Граф говорил, что это средство придаст вам энергии и жизненных сил, а в целом вся проделка представлялась как шутка.

— Значит, они сами сыграли с собой шутку, — воскликнул маркиз. — Но зачем?

— Думаю, вы найдете объяснение в часовне, — сказала Манелла.

Маркиз молча смотрел на Манеллу, явно не понимая, что она имеет в виду.

— Я случайно подслушала, что там вас будет ожидать священник, вероятно, католический.

Маркиз, кажется, осознал, какой опасности ему удалось избежать благодаря сообразительности новой молоденькой поварихи. Он брезгливо посмотрел на своих гостей, а потом обратился к Манелле.

— Значит, я должен благодарить вас как свою спасительницу? — заметил он.

— Любой из ваших английских почитателей поступил бы так же, милорд, — скромно ответила Манелла, не преминув сделать ударение на слове «английских».

Как она и думала, маркиз услышал в этой фразе скрытый упрек. Хотя в жилах Манеллы и текла небольшая примесь иностранной крови, она, подобно всем своим соотечественникам, не слишком жаловала чужеземцев.

Маркиз не нашелся, что возразить.

— Мы можем вернуться к этой теме позднее, — сказал он. — Первым долгом надо избавиться от этой публики.

Поняв, что разговор окончен, Манелла сделала реверанс, Подходя к двери, она успела услышать, как маркиз отдает распоряжения Доббинсу. Его речь стала резкой и отрывистой. «Вот так он, наверное, командовал в армии», — подумала Манелла.

Она прибрала на кухне, сокрушаясь, что земляничное суфле, приготовленное в качестве последней перемены, как она и предполагала, не понадобилось. Как всякому мастеру, ей было жалко, что ее произведение осталось невостребованным.

С другой стороны, она торжествовала, что ей так замечательно удался трюк с цыплятами.

Просто счастье, что в последнее время она испытывала недостаток в чтении, так как после смерти отца не имела средств, чтобы выписывать из столицы книжные новинки. От скуки она как-то взяла небольшой томик, содержавший описания различных лекарств, — пособие для врачей, должно быть, случайно попавшее в их библиотеку. Как ни странно, она нашла в этой книжке много интересного. В частности, она прочитала главу о наркотических средствах, которые в очень малых дозах использовались для лечения, а в чуть больших — становились чрезвычайно опасными.

Манелла предполагала, что граф рассчитывал с помощью своего зелья подавить волю маркиза. Если бы план удался, коварные французы заманили бы его в часовню, где он безропотно согласился бы обвенчаться с сестрой графа. Именно для этого и понадобился священник. Принеся обет перед алтарем, маркиз не смог бы позднее отказаться от него, и интриганка Иветт добилась бы своей цели.

«Слава богу, что я его спасла! — ликовала Манелла. — Может быть, теперь маркиз поймет, что французам нельзя верить ни на войне, ни в мирное время».

Она не считала, что ведет себя нелояльно по отношению к памяти своих французских предков. Даже ее бабушка говорила, что с приходом к власти Наполеона во Франции все изменилось. Порядочные люди либо сложили голову на гильотине, либо эмигрировали. А те аристократы, что остались во Франции либо вернулись на родину по приглашению Наполеона, по сути, отступились от вековых традиций, предав память своих предков.

Действительно, французы стали совсем другими, что подтверждали события этого дня.

Поскольку слуги ужинали раньше, в шесть часов, у Манеллы выдалось свободное время. Она сидела у себя на кухне, ожидая, что маркиз пошлет за ней.

Она даже попробовала почитать — у нее был при себе роман, — но не могла сосредоточиться на его содержании. В конце концов, отложив книгу, девушка залюбовалась розовым заревом заката и бликами, которые отбрасывало солнце на водную гладь озера.

Доббинс пришел через три четверти часа.

— Милорд желает видеть вас, мисс Шинон. Он у себя в кабинете, — сообщил старик официальным тоном, а потом сокрушенно добавил:

— Жаль, что вы не видели, как вышвырнули из замка этих прохвостов.

Чувствовалось, что французы не понравились ему с самого начала, но как вышколенный слуга, он не позволял себе высказывать мнение о гостях хозяина.

— Что же с ними произошло? — спросила Манелла.

— Его светлость приказал подогнать к дверям колымагу, на которой они прибыли, — каретой эту развалину не назовешь — и погрузить туда всю их братию. Лягушатники так и не проснулись. Потом вслед за ними покидали багаж и велели груму везти их назад, откуда приехали.

Доббинс рассмеялся:

— Грум уже улегся спать и был очень недоволен, что ему надо отправляться в путь на ночь глядя.

— Вы говорите, они так и не пришли в себя? — задумчиво сказала Манелла.

Она опасалась, не отравила ли французов насмерть. Они, конечно, поступили как последние негодяи, но она не желала бы стать причиной чьей-либо смерти.