По мнению археологов, это был первый в истории случай глубокого социального переворота, быстрых и радикальных изменений в обществе вследствие нового подхода к преодолению жизненных невзгод. До этого люди 2,5 миллиона лет почти не меняли привычных форм хозяйствования: охота, огонь, острые камни в качестве орудий. Медленная эволюция, почти такая же медленная, как биологическая. И вдруг людям пришло в голову заострять камни, делать ножи и топоры все более удобные, все более совершенные. А потом все быстро стало меняться: от скотоводства люди перешли к земле­делию, от бронзы к железу, и так вплоть до наших дней, когда человек вышел в космос. Остается надежда, что человек, вновь оказавшись на краю пропасти, найдет верный путь, ведущий от тупиковой техноцентристской цивилизации к космоцентризму. Надо выявлять, охранять и поддерживать каждый самый малый шаг в этом направлении. Устойчивое развитие и есть первый шаг к космоцентризму. Это и есть истинная дорога к свободе. Идти по ней может только солидарное человечество, объединенное общим делом.

Михаил Лобанов

КОНСЕРВАТИВНАЯ НАКИПЬ

Как-то пошел я побродить по Тропаревскому парку, что напротив улицы академика Анохина, на юго-западе Москвы. Когда-то, лет пятнадцать-двадцать тому назад, этот парк был славен тем, что сюда тянулись люди за родниковой водой, которая течет из железной трубы на дне оврага. Но в последние годы все реже можно увидеть идущих к тому роднику. Вообще, многое здесь изменилось. В парке немало аллей, но гуляют по одной центральной.

Достаточно отойти в сторону, и можно прямо-таки замереть перед березой с дымчатыми кисточками по краям ветвей, меняющимися на глазах от светло-желтых до темно-коричневых, с покачивающейся вершиной, устремленной к пронзительной синеве неба. Не умолкающий ни на миг переклик птиц с чириканьем, треньканьем, деревянным скрипом, далеким карканьем, пиликаньем, что-то взахлеб ликующее — чухчуханье, тиканье, чурликанье. Сколько разных языков, и все они во славу жизни, этого неба, Творца своего — в поученье нам, забывшим, что есть не просто природа, а Божий мир и неисчислимые радости в нем.

Долго стоял я, уже не видя ни берез, ни чего другого, а только живя слухом: о чем же они, птицы, говорят между собою? И когда, ничего, конечно, не поняв, пошел домой, увидел по дороге остановившихся двух женщин с собакой. Поравнявшись с ними, услышал голос одной из них: “На дереве около оврага человек повесился. Люди пошли за милицией”. Было это 21 апреля 2003 года в середине дня. Местные жители знают, что в овраге и поблизости от него ночуют “бомжи”. Кто из них рассчитался с жизнью в этот весенний, с птичьим ликованием день?

“Всякое дыханье да хвалит Господа”, а тут человек сам прекратил свое дыхание, и это никого не поражает. Как никого не поражает фантастическая цифра этих несчастных отверженных, еще недавно живших нормальной жизнью, а ныне ставших “бомжами”, которые, как пугливые дикие звери, прячутся по ночам в оврагах, заброшенных местах. В средствах массовой информации стали обычными сообщения об охотниках за “бомжами”, считающих, что, убивая отверженных, они совершают “полезное для общества дело”. Вот они, дети “новой морали”. Все эти без малого двадцать лет “перестройки”, “реформ” были направлены на взращивание невиданного в истории России человеконенавистнического сознания в отношении к слабым, к “лишним в жизни”.

*   *   *

В основании общественного строя лежат изначально заложенные в нем элементы, определяющие его социально-нравственную природу, его будущее. С чего началась закладка “новой, демократической России”? Во-первых, с ограбления народа — от созданных поколениями богатств до трудовых сбережений. Кричат о “священной частной собственности”, о ее нерушимости те, кто лишил честно заработанных средств десятки миллионов людей, превратив их трудовые сбережения в труху. Во-вторых, новый режим замешан на ритуальной крови жертв расстрела 3 октября 1993 года, на жертвах геноцида… И в-третьих — на русофобской вакханалии. Изобретена и пущена в массовый оборот кличка “совки” — как средство глумления над теми, чья жизнь, судьба связана с советским периодом русской истории — тем самым, который при всей своей трагичности, жестокости стал героической вершиной в тысячелетней истории российской государственности, определил ход мировых событий ХХ века.

Придя к власти, Горбачев провозгласил: “Революция продолжается”. И при нынешних “реформаторах” их “криминальная революция” продолжается, и нет ей конца. Такого “революционизма”, жажды разрушения страны, вытягивания жил из народа, истребления его не знает история. Размеры этого достигли черты, уже нежелательной для самих разрушителей, грозящей нестабильностью при всем награбленном богатстве. И вот вчерашние либералы, радикалы по духу и действию, объявляют себя консерваторами, сторонниками “традиционных ценностей”, всякого рода устоев государст­венной, общественной, семейной жизни.

В “Библиотеке“Единой России” вышло трехтомное издание, посвящен­ное теме консерватизма — “Идеи. Люди. Действия” (М., 2002). Удивительные метаморфозы творятся на наших глазах! Как будто не было и нет глумления над “совками”, над советским периодом русской истории. Вместо привычной для слуха хулы на все это раздаются вдруг фанфары в честь “традиционалист­ского консервативного потенциала, накопленного в советский период” (книга “Идеи”, с. 55). Там же: “Сторонники здорового консерватизма, в отличие от радикал-либералов, не склонны рассматривать советский период как “черную дыру” в истории России. Многие достижения социалистической истории страны — неотъемлемая часть традиции”. “В советский период… сама система социализма держалась на определенных консервативных устоях (патриотическое сознание и т. д.), хотя они и были деформированы идеоло­гией. Государственное образование, официальная культурная политика сохраняла классику. Идеология все более становилась ритуальной проце­дурой, в то время как народ жил своей жизнью, сохраняя глубокий консер­ватизм”. Добавим от себя: все это и не устраивало врагов России, и не потому ли для сокрушения ее потребовалась “криминальная революция”?

Но еще о метаморфозах. Сколько клеветы, грязи обрушено на Сталина за все это “перестроечное”, “рыночное” время, и вот вдруг такая здравица: “Великий консерватор — И. Сталин” (книга “Люди”, с. 145). Приводятся слова политиков, руководителей государств, в том числе Черчилля, о Сталине: “Большим счастьем было для России, что в годы величайших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин… Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководи­телей государств всех времен и народов. Сталин производил на нас глубочайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью” (там же, с. 169).

Новоявленные консерваторы из “Единой России”, обращаясь к имени Сталина, хотят нажить на этом политический капитал, но они умалчивают о том в личности и деяниях нашего величайшего государственника, что имеет такое жгуче-современное значение. То, например, о чем говорил Сталин в беседе с английским писателем Уэллсом в 1934 году — о “бедных” на Западе, которые “лишены возможности удовлетворить свои самые элементарные потребности”, и о “классе имущих”, “богатых”, которые “не видят ничего, кроме своего интереса, своего стремления к прибыли”, и готовы на любые преступления, если увидят угрозу этому. “Как можно примирить такие противоположные интересы и устремления?” — спрашивал Сталин. Теперь можно было бы добавить: тем более при такой пропасти, которая разверзлась у нас в стране между народом и его грабителями, не знающими никакой пощады. Из названных выше книг создается некая мозаика, конгломерат “консервативных идей”, связанных с именами философов, мыслителей разных эпох — от Конфуция, Платона до Ницше, Струве, Ильина. Но вот вопрос: чем может обогатить “Консервативный проект для России” (название вступительной статьи в книге “Идеи”) Ницше с его истеричным пафосом книжного “сверхчеловека”, апологета жестокости, войны, ненавистника Христа, христианства? Уж не презрением ли к состраданию, участию к обездо­ленным, слабым, которым он отказывал в праве на существование — ведь это сродни психологии наших нынешних “сильных мира сего”? Все это ниц­шеан­ское зло никак не перевешивается выходками Ницше против “стадного человека” в Европе, его измельчания, против “борзопишущих рабов демокра­тического вкуса”. Это мы хорошо знаем и по нашему К. Леонтьеву.