А вопросов у обыкновенных, так называемых простых людей, не имеющих отношения к авиации и космонавтике, было и есть немало. Относя к таким людям себя, я думаю по сей день: что же могло произойти? Что кроется за словами: “авиационная катастрофа во время учебного полета”? Неужели подвела материальная часть?..

Говорили, например, что полет будто бы был не служебным, тренировоч­ным, а развлекательным, что, так сказать, состояние летчиков не позволяло им нормально вести самолет и т. д. Так не говорили люди военные, а тем более авиаторы, знающие, что ничего подобного быть просто не могло, совершенно исключалось. Под этим дымом не было не только какого-то огня, но даже малейшей искорки.

Жизнь Юрия Гагарина в последние двое-трое суток прослежена по минутам, и не было ничего такого, что говорило хотя бы о малейшем откло­нении от режима военного летчика, находящегося на службе. Правда, 25 марта праздновалось в клубе Звездного городка 50-летие одного из руководителей космонавтов. После торжественного собрания в клубе состоялся товарищеский банкет. Десятки людей, хохоча, слушали острые, добродушные подначки тамады Юрия Гагарина, шутки к тостам, и видели, что в его поведении не было ни малейшего отклонения от железного режима военного летчика.

26 марта — весна! Первые перелетные птицы появились в Подмосковье.

27 марта утром — офицерская столовая, завтрак, вернулся домой за правами. Вылет. Мог ли он не летать? Говорили и потом в письмах писали, что надо было вообще не подпускать его к самолетам, любыми способами сохранить первого в мире космонавта, и совсем, мол, необязательно его под стеклянный колпак, в музей, пусть бы готовил, если он без этого не мог, молодых космонавтов, пусть бы представлял нашу космонавтику, нашу страну за рубежом и вообще где надо. В подобных аргументах есть, конечно, доля здравого смысла, однако все они рассыпаются под натиском обстоятельств реальной жизни, под напором такого характера, каким был характер Юрия Гагарина.

Мог ли он не летать? — спросим себя еще раз. Юрий был летчиком, а не допускать летчика к самолету, оторвать его от аэродрома — это все равно что не подпускать хлебороба к полю, писателя к перу и бумаге, оторвать ученого от его лаборатории, рыбака от воды. Только летчик знает это непередаваемое ощущение перед очередным полетом, когда в груди вдруг возникает теплая точка, она растет, охватывает все тело, мир видится через это трепетное состояние, руки ищут штурвал, а глаза — небо, оторвавшийся от взлетной полосы самолет — уже часть тебя самого, и только с этого момента ты действительно живешь на свете.

Мог ли он не летать? Юрий вел ответственную и большую работу в отряде космонавтов. Он должен был служить примером для тех, кто готовился в космос, в профессиональном отношении не мог им уступать. Космонавты такие же люди, и как у всех людей, у них могут быть и минуты слабости, и прихотливая непроизвольная игра самолюбий, и нормальный дух соревно­вания с отклонениями в соперничество, и даже такое чувство, как зависть, пусть мимолетное и редкое, но почти неизбежное, когда собирается вместе и надолго много людей. Юрий прекрасно знал, как высоко расположен центр тяжести его авторитета, и должен был предпринимать дополнительные усилия, чтобы этот авторитет не потерял устойчивости.

Мог ли он не летать? — еще раз зададим себе этот вопрос. Юрий был непременным и незаменимым соучастником любого последующего полета, точнее — инструктором и советчиком при его подготовке, одним из руководителей его проведения. Члены правительственных комиссий, главный конструктор, ученые, работники вспомогательных служб знали, как блестяще умеет Юрий ориентироваться в сложных ситуациях, ценили его способность собирать волю в кулак, если обстоятельства того требуют, быть осмотри­тельным и одновременно смелым, мгновенно принимающим важные решения. Кроме того, он, как никто другой, знал своих товарищей-космонавтов, и в полете голос Земли часто звучал для них голосом Юрия Гагарина. Они любили и уважали его за те качества и навыки, которыми он обладал, и понимали, что эти качества и навыки вырабатываются на земле, в буднях их общей службы.

Мог ли он не летать? Бесчисленные совещания и заседания, сессии и конференции, в которых Юрий Гагарин должен был принимать участие, долгие поездки за рубеж и в различные районы нашей страны, депутатские обязанности, огромная почта — все это отвлекало от самолета, аэродрома, космического корабля и космодрома. Он обязан был летать, чтобы держать себя в форме, чтобы не потерять за столами, на трибунах и в мягких креслах пассажирских самолетов спортивной закалки и выучки военного летчика и космонавта.

Юрий мечтал о своем новом полете в космос. У него было идеальное здоровье, большой запас времени впереди, и он собирался не только снова увидеть Землю в “глобусе” в скором будущем, но был уверен, что успеет еще совершить полет за пределы земного притяжения. Он был летчиком-космонавтом, и оторвать его от самолета — значило бы оторвать его от космического корабля. Отстранить Юрия Гагарина от полетов — значило бы умертвить в нем Юрия Гагарина.

И Юрий Гагарин летал. Летал на обычном реактивном самолете, давно вошедшем в серию, хорошо отлаженном, проверенном тысячу раз в самых сложных условиях, на самолете, обладающем высшей в нашем военно-воздушном флоте надежностью.

Условия полета Серёгина и Гагарина ничем не отличались от обычных, нормальных: небо было чистым, воздух прохладным, аэродром сухим. Весь отряд космонавтов в этот день был на летных тренировках — кто летал, кто прыгал с парашютом...

В 10 часов 18 минут 45 секунд Серёгин и Гагарин оторвались от земли и полетели в заранее обусловленную зону. Высота была около трех тысяч метров. Самолет шел по прямой, никаких бочек, штопоров и других фигур высшего пилотажа программой полета не было предусмотрено. Серёгин, профессио­нальный военный летчик, вел машину уверенно и спокойно. Для Гагарина вылет тоже не был в новинку — к 27 марта в этой серии полетов он налетал уже одиннадцать часов. Самолет шел над Владимирской областью, когда по радио сообщили на командный пункт, что полет проходит нормально. Это было в 10 часов 30 минут 10 секунд. Внезапно связь прервалась, и через минуту произошло непоправимое — самолет взорвался в густом лесу близ деревни Новосёлово. Руководители полета оказались последними людьми, которые слышали живой голос Юрия Гагарина.

Что произошло? Этого я не знаю. Я не знаю даже, знает ли это кто-либо другой. И как человек, не имеющий отношения к авиации, не хочу судить о причинах катастрофы, чтобы не напутать в таком важном деле, однако подумать вместе с читателем об этом трагическом событии было бы полезно, чтобы хоть немного облегчить его тяжесть.

Как неспециалист я могу основываться лишь на общеизвестных фактах, на беседах с летчиками да на собственных, скорее всего совершенно некомпетентных, предположениях. Что мы точно знаем? Самолет потерял управление в определенной точке неба и с нее круто пошел вниз. Он падал почти шестьдесят секунд до своего удара о землю. Связи с ним не было. Минута — время, более чем достаточное для того, чтобы покинуть самолет, однако летчики не катапультировались, даже не раскрыли фонарей для катапультирования.

Поставив в один ряд внезапную потерю связи, управления, довольно длительное падение самолета и гибель летчиков при взрыве на земле, можно предположить единственное — летчики на эту минуту или на значительную часть ее были без сознания, хотя прямых доказательств нет*.

Но что могло привести двух опытных воздушных асов в такое состояние? Конечно же, какой-то удар, столкновение, резкое сотрясение, взрыв. Основываться на противоречивых и неточных показаниях окрестных жителей нельзя — кто-то будто бы слышал незадолго до взрыва в лесу хлопок в небе... Столкновения с вертолетом или другим самолетом не было — это совершенно неоспоримо, однако это совсем не значит, что столкновения быть не могло в принципе. В мировой летной практике много случаев, когда причиной авиационных катастроф были столкновения с крупной птицей. Журавль, гусь, лебедь или ворон весят немного. Но сила удара такой птицы при столкновении с самолетом, летящим со сверхзвуковой скоростью, чудовищна. Этот удар может разрушить отдельные детали самолета, вызвать катастрофу. В эти дни потянули через Мещёру на север первые журавлиные, гусиные и лебединые стаи. Направление их традиционных перелетов пересекало маршрут. Этот вариант не исключён, очень даже вероятен, хотя прямых свидетельств такого удара обнаружено не было. В районе падения самолета нашли несколько мертвых лесных пташек, лежащих на снегу и в проталинах, однако они были оглушены и убиты наземным взрывом.