Это не значит, что в огромной по масштабам и размаху действия эпопее Шолохова нет погрешностей, неточностей и ошибок. Ермолаев выявил в романе немало фактических погрешностей и разногласий с новейшими данными исторической науки, мимо которых, кстати, прошли Макаровы, — особенно в главах, посвященных Вешенскому восстанию.

Однако проблема так называемых “ошибок” Шолохова в “Тихом Доне” не имеет никакого отношения к проблеме авторства. “Ошибки” Шолохова, подлинные или мнимые, никак не могут служить доказательством того, что этот роман написал Крюков.

В качестве доказательства того, что его основная “казачья” часть написана Крюковым, Макаровы представляют не факты, но все ту же, правда, несколько модифицированную, гипотезу о наличии будто бы двух редакций “Тихого Дона”, двух версий романа, которые, правда, никто никогда в глаза не видел. Первая, ранняя версия романа была якобы привязана к родному для Крюкова Усть-Медведицкому округу, а поздняя — к Вешенскому, что связано с тем, что в марте 1919 года началось Вешенское восстание. Тогда-то автор, то есть сам Крюков, а не какой-то там Громославский, как утверждал Мезенцев, и поменял географию в романе. Так, на взгляд Макаровых, снимается вопрос о топографии и топонимике “Тихого Дона”, об их привязанности к Вешенскому юрту. “Внесенные изменения в “географические координаты” художест­венного пространства привели к тому, что основные казачьи персонажи “Тихого Дона”, фокус описываемых автором событий гражданской войны на Дону переместились в эпицентр героического восстания казаков на верхнем Дону весной 1919 года. ...Начало восстания повлекло за собой пере­работку автором текста “Тихого Дона” , такую, что автор романа перенес свое повествование и поместил его в эпицентр восстания (выделено Макаро­выми. — Ф. К. ). Такая эволюция в работе над текстом возможна в единственном случае — когда автор создает свое произведение параллельно, синхронно с событиями, которые он описывает”.

В книге Макаровых не приведено ни одного свидетельства, ни одного документального подтверждения, что такого рода операция — написание Крюковым текста на материале Усть-Медведицкого округа с последующей переработкой его в текст, где действие происходит в эпицентре Вешенского восстания — в станице Вешенской и близлежащих к ней хуторах и станицах, имела место. Все это — досужий вымысел, ничем не подтвержденный. “…Когда создавалась ранняя редакция “Тихого Дона”, — фантазируют Мака­ровы, — автор еще не знал о том, что в конце зимы 1919 года разразится Вешенское восстание, и поэтому поместил своих персонажей в иные места сообразно со своим первоначальным замыслом. Если бы автор начал свой труд над казачьей эпопеей во времена, когда восстание уже состоялось и вошло в историю донского казачества, то у него не было бы ровным счетом никаких причин для первоначального помещения своих героев в Усть-Медведицкий округ, а в дальнейшем, с помощью трудоемкой и объемной переделки текста, перемещения географии романа на новое место, в Верхне-Донской округ”.

Выдвигая столь “смелую” гипотезу, Макаровы не позаботились об ответах на огромное количество возникающих вопросов. По этой гипотезе получается, что именно в Усть-Медведицком округе надо искать прототипы основных героев и персонажей “Тихого Дона” — таких, как Григорий и Петр Мелеховы, купец Мохов и отец Виссарион, Иван Алексеевич Котляров и Валет, братья Шамили-Ковалевы и Лукашка-косая; жителями Усть-Медведицкой или даже Глазуновской были Харлампий Ермаков и Павел Кудинов. Что именно Крюкову Харлампий Ермаков поведал свою “служивскую” биографию, хотя Крюков — и это доказано документально — даже не подозревал о существовании Ерма­кова. Что Крюков, находившийся за пределами огненного кольца восставших, не имея к ним никакого доступа до их воссоединения с Донской армией, писал хронику восстания — параллельно, синхронно с событиями, о которых идет речь в романе. Что после прорыва фронта и воссоединения Донской армии и Армии повстанцев он продолжил эту “параллельную хронику”, одно­временно осуществляя “трудоемкую и объемную переделку текста”, переме­щая географию своего романа из Усть-Медведицкого в Верхне-Донской округ, доведя повествование до отступления в Новороссийск.

У Макаровых хватило разума “отдать” Шолохову хотя бы главы, действие которых развивается после смерти Крюкова, правда, оговорившись, что эта проза якобы иного, конечно же, худшего качества.

В главах, посвященных обстоятельствам Вешенского восстания, Харлам­пию Ермакову и Павлу Кудинову, мы документально показали, что какой бы то ни было “сторонний летописец”, который “синхронно с событиями” описывал бы ход восстания, находившегося в огненном кольце красных войск, был исключен. Он просто не мог бы туда попасть. И уж тем более таким летописцем во время восстания не мог быть Крюков, все эти месяцы находив­шийся в Новочеркасске, выше головы загруженный политической и журна­листской работой.

Не существует никаких следов того, что после воссоединения повстанцев с Донской армией Крюков побывал в Вешенском округе, что он встречался или хотя бы был знаком с Харлампием Ермаковым или с каким-то другим участником восстания. В его дневниках, записных книжках, корреспонденциях нет и следов интереса к Вешенскому восстанию (за пределами того, что диктовала его работа в газете).

Почти сразу после прорыва и воссоединения повстанцев с белой армией в августе 1919 года, когда красные вновь начали наступление, Крюков, как мы помним, вообще расстается со “штатской” жизнью, записавшись добро­вольцем в действующую армию.

У него были и личные причины для такого решения: красные расстреляли его брата и глухонемую сестру, разграбили его дом с богатой библиотекой. Сам он в 1918 году чудом спасся от расстрела — благодаря помощи Филиппа Миронова.

“Донские ведомости” 12 сентября 1919 года сообщали: “В Усть-Медведиц­кую дружину зачислен известный донской писатель и секретарь Войскового Круга Федор Дмитриевич Крюков”. За неделю до этого, 6 (19) сентября 1919 года, “Донские ведомости” напечатали его корреспонденцию из Усть-Медведицкой: “Красные, занимая станицы и хутора по р. Медведице, нашли там только женщин-старух и детей. Все мужское население, до дряхлых стариков включительно, эвакуировалось за Дон и на сполох своего Донского Атамана дружно отозвалось, стало поголовно под ружье. Чувствуется при организации дела защиты недостаток культурных сил”.

Похож ли здесь Крюков на того летописца донского восстания, который тратит свои “культурные силы” на “трудоемкую и объемную переделку текста” ранее начатого романа? Начиная с сентября Крюков, как и вся Донская армия, находился в тяжелейшем походе, завершившемся новороссийским исходом и смертью писателя.

Вот почему гипотеза Макаровых о двух “редакциях” крюковского текста, о переделке им “усть-медведицкого” варианта романа “Тихий Дон” в “ве­шенский” — за пределами реальности.

И тем не менее они стремятся вычленить из текста “Тихого Дона” некий его “усть-медведицкий” вариант. Нащупать некий “усть-медведицкий” след, будто бы связывающий “Тихий Дон” с Ф. Д. Крюковым. Первое их доказа­тельство тому — место расположения хутора Татарского в “Тихом Доне”. Этот хутор, как уже говорилось, — единственный придуманный автором, — в романе не имеет определенных географических координат, что и дает Макаровым надежду найти хоть какие-то следы, связывающие “Тихий Дон” с Крюковым.

Усть-медведицкий след в расположении хутора Татарского они нашли в главе 23-й первой части романа, где на свадьбе Григория Мелехова и Натальи ведут пьяную беседу два заслуженных казака — дед Гришака и дед Максим Богатырев. Выясняется, что один из них — Максим Богатырев — служил в легендарном 17-м Донском казачьем имени генерала Я. П. Бакланова полку, который комплектовался в Усть-Медведицком округе. “Следовательно, — заключают Макаровы, — наиболее вероятно, что именно этот округ, центр которого находился в нескольких десятках километров от Вешенской станицы, ниже по течению Дона, и был первоначально родиной героев “Тихого Дона”, где-то здесь поместил автор (то есть Крюков. — Ф. К. ) Мелеховский курень на краю хутора Татарского — с названием вымышленным, но явно неслу­чайным.