Говорили, конечно, о новинках. Леонов хвалил Астафьева. Вздыхал: “Абрамов затянул роман”. “А вот Пикуль живой, но нередко вульгарный. Нельзя все черной краской”. Я возражал: “У него много хорошего о нашей истории” — “Может быть, может быть…”.
Наша духовная связь не прерывалась до конца его дней. Удалось побывать у него и в последние его дни, в юбилей девяностопятилетия. Он и в этот день был мудр, пессимистичен и нес в себе великую тайну “Пирамиды”, книги, не прочитанной обществом в двадцатом веке, которую еще предстоит открыть.
ФЕСТИВАЛЬ МОЛОДЕЖИ. ФИДЕЛЬ
Молодежное движение, которое себя называло тогда демократическим, отнюдь не было полностью просоветским. Это было, я сказал бы, мозаичное движение из разных осколочков мнений, течений, политических, идейных платформ, ярких индивидуальностей, игроков, идеалистов и прагматиков.
Оно выдвинуло такую выдающуюся форму общения юных, как Всемирные фестивали молодежи и студентов. Да, они были наполнены идеологическими акциями, полными гнева и протеста против эксплуатации, угнетения и расизма. В них проявилась солидарность с народом ЮАР против апартеида, с прогрессивными греками против “черных полковников”, с борющимся Вьетнамом против агрессоров, с блокадной Кубой против США.
Да, тут были свои режиссеры и организаторы. За спиной фестивальных комитетов стояло коммунистическое движение, но рядом, и нередко, во главе были социалисты, христианские демократы, группы различных национально-освободительных движений.
Все это, плюс многоязычие, открытость молодости, песенная стихия, массовые демонстрации, митинги, карнавалы, делало фестивали неповторимым всемирным явлением. Ныне такого праздника у юности планеты нет, да его и нелегко провести под знаменами олигархов, высокомерных глобалистов, имперских политиков США. Север и Юг социально и духовно стремительно расходятся, среди молодежи Севера и Запада идеи национального и социального возрождения, борьбы за государственный и культурный суверенитет народов других стран особого сочувствия не встречают.
Среди молодых сил Востока и Юга растет озлобление и зависть к богатству и образу жизни Севера и Запада. Объединяющего всемирного начала, чтобы эти силы встречались, дискутировали, знакомились, сейчас нет.
Мне удалось в составе делегации николаевских ребят побывать на Московском фестивале в 1957 году. Конечно, это был невиданный праздник доброжелательности, гостеприимства, красочности, который создали советские люди, москвичи для молодежи планеты: цветы, которыми засыпали, улыбки, которыми одаривали, открытые сердца не могли не покорить тысячи сердец.
Конечно, мы, наши ребята были наивны и чисты. Любой негр казался нам бедным, угнетенным и униженным, любая француженка — Раймондой Дьен, которая могла лечь на рельсы, чтобы не пропустить поезд с солдатами на подавление восставших колоний. Бедноватые москвичи зазывали в гости, делились всем с посланцами, в том числе далеко не бедных стран. Те, пораженные таким радушием, не замечали плохих домов, грязноватых улиц, бедных магазинов, поношенной одежды. Да и до этого ли было? Они в стране социализма, в стране, победившей фашистскую Германию, у хороших, красивых, сердечных людей, которыми нельзя не восхищаться. А я не знаю сегодня, способна ли нынешняя Москва, ее люд, вот так принять мир? Не за прибыль, не за доход, не за доллар, а от всего сердца, делясь всем с другими, отказывая себе во многом для всемирной радости.
Были и другие впечатляющие фестивали и встречи, но Московский был неповторим. Может быть, Кубинский форум молодежи духом был близок к Московскому. Куба, нормированная в своем потреблении, с карточками и ограничениями, принимала в 1979 году Всемирный фестиваль. Мы в “Комсомолке” печатали письма солидарности с Кубой, воспоминания молодых ребят, что ездили в 60-е годы на уборку сахарного тростника.
Руководители делегации прилетели в знойную Гавану самолетом, хотя основная делегация во главе с жизнерадостным и оптимистичным завотделом культуры ЦК комсомола Валерием Сухорадо плыла на корабле. Произошла встреча с Фиделем Кастро. Это ныне хорошо оплачиваемые журналисты готовы всех революционеров зачислить в отряд разбойников и бандитов, не дающих спокойно, комфортно, без угрозы своему благополучию жить тем, кто бомбил Югославию, заливал напалмом Вьетнам, разрушал палестинские деревни, разорял Россию, поддерживал террористов. Конечно, революционер революционеру рознь. “Красные бригады” и Альваро Куньял, Чомбе и Патрис Лумумба, Пол Пот и субкоманданте Маркос, Уго Чавес и Сальвадор Альенде — разного поля ягоды.
Тогда, в 1979 году, Куба встречала фестиваль на знаменитой центральной площади Революции в Гаване, где собрался миллион кубинцев и гостей фестиваля. Расцвеченное флагами, транспарантами человеческое море бурлило, пестрело лозунгами, гремело возгласами, но из берегов не выходило, ибо было строго разделено на квадраты, линии провинций, кварталов столицы.
Вот на трибуну вышел Фидель с соратниками, с братом Раулем. Говорят, что в ответ на очередное покушение Фидель передал террористам из числа кубинских эмигрантов, что в случае его гибели на место руководителя страны придет жестокий и беспощадный брат Рауль. И им несдобровать и не жить ни в Майами, ни в Латинской Америке. Покушения прекратились. С Фиделем вышел и Комитет фестиваля. Градус восторга площади повысился, она еще больше закипела, заволновалась, закачалась, заголосила: к ней пришел Фидель! А тот, как опытный актер на сцене, подошел к трибуне и молча смотрел на бушующее человеческое море, затем отошел назад к стульям и на виду у всех медленно, тщательно расстегнул пояс с прикрепленной кобурой и пистолетом, снял их и положил на столик. Это ритуал. Он не говорит при оружии со своим народом и друзьями. Затем подошел к трибуне, поднял вверх обе руки, подождал минуту-другую, по-видимому, напитываясь экстазом бушующего человеческого моря, и вытолкнул в атмосферу свое знаменитое: “Компаньеро! Камарадос”! Многочисленные фонтаны звуков оседали, опадали, стихали и замерли: говорит Фидель! И дальше знаменитый, известный многим часовой монолог великого оратора и вождя. Казалось, двадцатый век научил не поддаваться магии звучащего слова, которое требует перепроверки и осторожности. Но площадь внимательно слушала, взрывалась в ответ на его призывы, возмущалась коварством врагов революции, требовала их наказания и бесконечно верила своему лидеру. Я почти не обращался к переводчику, смотрел на трибуну и трибуна, на его жесты, на людей, жадно внимавшим своему Фиделю. Было жарко (тридцать пять градусов), по телу струился пот, но никто, казалось, не замечал этого. Площадь выдыхала, повторяла единым голосом лозунги и призывы, которые провозглашал Кастро. И тогда, после часа выступления, когда, казалось, усилить восторг митинга невозможно, Фидель воскликнул:
— Патриа о муэрто! Венсеремос!
Шторм, ураган, смерч — наверное, всё сразу обрушилось на это пространство. Было ясно, что Родину, Кубу они, эти люди, отстоят или... смерть — но все равно они победят!
Минуту, две, три Фидель стоял с приподнятыми до уровня плеч руками и, убедившись, наверное, в полной преданности революции этой площади, отошел назад, надел пояс с пистолетом и пригласил выступать участников фестиваля. Бедные... я им сочувствовал, поэтому краткость выступлений была понятна...
Лицом к лицу уже с другим Фиделем мы встретились в последние дни фестиваля на президентском приеме в парке. Перед этим кубинцы приняли делегации разных стран в своих кварталах. Их радушие и угощение оттеняли бедность и недостатки блокадной Кубы. Они, эти простые люди, были горды и не сетовали на беды. Мы же, зная их трудности, благодарили их, восхищались ими.
На президентском приеме бедности, однако, не замечалось. Стояли бочки с кубинским ромом, крутились гигантские вертела с баранами, свиньями и даже быками, лежали горы фруктов. Куба встречала гостей со всего мира и была щедра. Тут мы познакомились со старшим братом Фиделя, Рамоном, похожим на него, но с менее темпераментной речью, внимательным и грустным взглядом. Он все время подчеркивал, что к политике не имеет отношения, занимается сельским хозяйством, хочет добиться высоких надоев и вывести новую породу кубинских молочных коров. Он это и сделал. Куба получила свое молоко. До этого она ввозила молочный порошок из США.