Чтобы получить более ясное понятие о сущности этой борьбы, следует представить себе Россию, обреченную только одной рукой отбиваться от гигантского напора объединившихся Франции и Англии, тогда как другая ее рука сдавлена в тисках Австрии, к которой тотчас примкнет вся Германия, как только нам вздумается высвободить эту руку, чтобы попытаться схватить теснящего нас врага... Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах. Если бы кто-нибудь, желая войти в дом, сначала заделал бы двери и окна, а затем пробивал стену
головой
, он поступил бы не более безрассудно, чем это сделал два года назад незабвенный покойник. Это безрассудство так велико и предполагает такое ослепление, что невозможно видеть в нем заблуждение и помрачение ума одного человека и делать его одного ответственным за подобное безумие. Нет, конечно, его ошибка была лишь роковым последствием совершенно ложного направления, данного задолго до него судьбам России, — и именно потому, что это отклонение началось в столь отдаленном прошлом и теперь так глубоко, я и полагаю, что возвращение на верный путь будет сопряжено с долгими и весьма жесткими испытаниями. Что же касается конечного исхода борьбы в пользу России, то, мне кажется, он сомнителен менее, чем когда-либо. […]
Из Москвы Тютчев возвращался в Петербург с целой командой царедворцев, которые сопровождали императорскую семью при приезде в старую столицу. Кроме уже знакомых нам Юсуповой, Муравьевых был и граф Лев Александрович Перовский (1792—1856) со своим любимым племянником, графом Алексеем Константиновичем Толстым (1817—1875), тогда уже известным поэтом и, кстати, также дальним родственником Тютчева. Но между поэтами, думается, не было дружеской приязни из-за того, что Алексей Константинович тогда уже был страстно влюблен в Софью Андреевну Миллер, к тому времени еще жену конногвардейского полковника Льва Федоровича Миллера, крестника и двоюродного брата Федора Ивановича Тютчева. Такие перипетии в дворянских семьях нередко встречались.
В этом письме, пожалуй, впервые встречается столь резкая оценка поэтом всей деятельности Николая I, которая потом вошла во многие биографические книги о Тютчеве.
* * *
Петербург, 31 июля 56
В субботу я опять был в Петергофе, по просьбе вел. герцогини Веймарской, которую я видел уже два раза, но находившей, по-видимому, что мы еще имели много сказать друг другу... Она не очень умна, но у нее очень благородная, действительно царственная натура; и сравнение прошлого, которое она представляет, с тем, что мы теперь видим, говорит не в пользу настоящего. Поколения, сменяя одно другое, делают успехи в обратном смысле, и я очень боюсь, чтобы это вырождение не распространилось на всю страну. Уже граф де Местр сказал лет пятьдесят тому назад, что две раны подтачивали национальный характер в России, это — неверность и легкомыслие, и, конечно, с тех пор эти раны и не думают заживать. Но в вопросах подобного рода ум человеческий так ограничен и его горизонт так узок, что он иногда совершенно не способен отличить в известный момент жизни великого народа его действительного и постепенного упадка от временного ослабления. Именно относительно народов верно сказано, что после их смерти только можно утверждать, что они были опасно больны. Но больных или здоровых — только в настоящую минуту у нас нет недостатка в зрителях. […]
(Окончание следует)
Александр Казинцев • Симулякр, или Стекольное царство. Другой мир возможен. (Наш современник N11 2003)
Александр КАЗИНЦЕВ
СИМУЛЯКР,
или СТЕКОЛЬНОЕ ЦАРСТВО
ДРУГОЙ МИР ВОЗМОЖЕН
“Другой мир, отличный от этого жестокого супермаркета, который нам навязывает неолиберализм, возможен. Другой мир, где будет выбор между войной или миром, памятью или забвением, надеждой или отчаянием, серым цветом или всеми цветами радуги, возможен. Мир, в который поместятся многие миры, возможен. Из “Нет!” возможно рождение “Да!” …которое вернет человечеству возможность воссоздавать каждый день непростой мост, соединяющий мысли и чувства”.
Субкоманданте Маркос.
“Народам, которые борются против войны”
Я начал писать эту книгу ровно год назад. Летом 2002-го. Возвращался на дачу с записи “Пресс-клуба” — одной из последних, вскоре передачу прикрыли — и прямо на платформе стал записывать мысли на подвернувшемся клочке бумаги.
Так и рождались главы — в дороге, в промежутках между словесными поединками с элитарной журналистской тусовкой. В командировках — по письмам читателей, по выхваченным из потока сообщениям информагентств. Перед монитором компьютера или экраном телевизора после просмотра новостей.
Я стремился в динамике запечатлеть черты эпохи. И какой эпохи! “События, происходящие сегодня, будут определять развитие человечества в течение десятилетий”, — провозгласил Тони Блэр в палате общин накануне вторжения в Ирак (BBCRussian. сom).
И то сказать: год назад мир будоражили предвыборные баталии во Франции. Девять месяцев спустя на Ближнем Востоке шла настоящая война. Показатель того, в к а к о м н а п р а в л е н и и — и с какой стремительностью развиваются события.
Но не только запечатлеть — осмыслить эпоху было моей задачей. “Ты не мог бы дать работе более благозвучное название? — ворчали знакомые. — Какое отвратительное слово: с и м у л я к р!” “Не более отвратительное, чем явление, которое оно выражает”, — парировал я.
На самом деле я горжусь, что
из потока разрозненных фактов, из множества явлений мне удалось выделить главное. Роковую общую черту, “к а щ е е в у т а й н у” современного мира. Мира торжествующего неолиберализма (наиболее асоциальной формы капитализма) и глобализма (нового порядка, проецирующего неолиберальные принципы на всю планету). Тайна эта — его н е п о д л и н н о с т ь. Базовая характеристика, сказывающаяся во всем: в экономической, социальной, политической, гуманитарной, военной сферах. В ней — грядущая гибель “нового мирового порядка”.
Проходя вместе с читателем за кулисами “стекольного царства”, я как заклинание твердил: “Другой мир возможен”. Если бы не эта вера, я бы не смог в течение года сортировать мертвечину, единственный товар, который предлагает “жестокий супермаркет”, помянутый легендарным мексиканским повстанцем. Бесплодные решения, мертвые идеи, спекулятивные операции, плодящие деньги вместо реальных товаров. Начиная книгу, я уже знал — последняя глава будет называться “Д р у г о й м и р в о з м о ж е н”.
В процессе работы обнаружилось: тот же пароль повторяют миллионы людей по всему свету. Под этой рубрикой публикуются статьи и книги, под этим лозунгом сотни тысяч людей выходят на демонстрации. В бразильском городе Порту-Алегри регулярно проходит Всемирный социальный форум под девизом “Um outro mundo e possivel!” — “Другой мир возможен!”.
Как же уродлив миропорядок, сконструированный неолибералами, если мечта об альтернативе обрела такую силу и размах!
Даже адепты нового мироустройства вынуждены признать его ущербность. Иоанн Павел II во время очередного визита на родину осудил капитализм как
“систему, которая строит будущее на страдании слабых”
. Он заявил: “Знаю, что многие польские семьи, особенно многодетные, а также множество безработных и престарелых людей несут тяжесть социальных и экономических перемен. Всем этим людям я хочу сказать, что разделяю их бремя и участь” (“Независимая газета”. 21.08.2002).